льзуется популярностью как из карьерных соображений, так и из соображений физического выживания.
Устинов отлаживает способы индивидуальной защиты. У него хорошие, тесные отношения со Ждановым. В воспоминаниях Устинов исключительно, как никто другой, комплиментарен в отношении совершенно одиозного Жданова – пишет, что тот был «способен тонко и верно чувствовать психологическое состояние человека». Кроме того, у Устинова в горкоме – однокашник по институту Кузнецов, в то время второй секретарь горкома, впоследствии секретарь ЦК, любимец Сталина, почти преемник.
Потом, правда, расстрелян Сталиным по так называемому «ленинградскому делу». Но в 39-м Кузнецов вовсю набирает обороты. Хотя время сталинских репрессий характерно тем, что никто, независимо от занимаемой должности, никого не защищает и не имеет в виду защищать. Именно в период массовых репрессий делаются новые карьеры, создается новый управленческий класс, обязанный своим возвышением лично Сталину. Более того, сохранившееся на всю последующую жизнь пристрастие к Сталину объясняется таким простым обстоятельством, что тогда, в мясорубке, лично им Сталин сохранил жизнь.
Устинов в 39-м избран делегатом XVIII съезда ВКП (б). В начале 80-х, несмотря на прошедшие годы, он пишет: «Тогда, на съезде, впервые с особой, предельной ясностью я ощутил всепоглощающую заботу о родной стране. Возникло это ощущение с первых же минут после того, как на трибуну поднялся И. В. Сталин. Его негромкий, чуть глуховатый голос властно овладел вниманием, и все, что он говорил, укладывалось в сознание прочно, плотно, почти весомо».
Устинов говорит, что в предвоенные годы партии и народу не было известно о фактах грубого нарушения Сталиным социалистической законности. Существовало убеждение, что некоторые ограничения демократии неизбежны ввиду борьбы с классовым врагом, а репрессии применяются в интересах социализма.
Подобную позицию можно счесть естественной в устах сталинского наркома. Однако другой сталинский нарком – Ванников – оставил иные воспоминания. Он пишет: «В то время специалиста могли арестовать только с согласия руководителя наркомата, в системе которого работал обвиняемый. Должен признать, – честно пишет Ванников, – что эти руководители, в том числе и я, кто из малодушия, а кто из карьеристских соображений, чаще всего не противились в подобных случаях, даже если не были уверены в справедливости обвинения».
Между тем Ванникову в определенный момент удается прикрыть от репрессий целое направление оборонной промышленности. Он трезво пишет: «Приостановить репрессии мог только Сталин. Идея оградить работников оборонной промышленности от нападок надзорных органов вначале не вызывает его одобрения».
Ванников воспроизводит издевательские по сути реплики Сталина, когда заходит разговор об арестах: «А почему вы позволяете? Что, у вас нет власти? Кого вы боитесь?» Но однажды Сталин произносит: «Давайте факты, и мы примем меры».
Именно в это время на одном из заводов Главного артиллерийского управления фабрикуется дело для ареста директора и ряда специалистов. Об этом сообщается в ЦК. Сталин по телефону говорит Ванникову: «Мы в ЦК ознакомились с вашим письмом и вполне с вами согласны». Сталин дает указание: директора артиллерийских заводов могут быть привлечены к суду только решением Совета народных комиссаров, т. е. ограждаются хотя бы от промежуточного произвола. Однако это решение касается только артиллерийских заводов и, несмотря на просьбы, не распространено на другие предприятия.
Завод, которым руководит Устинов, – в подчинении Главного артиллерийского управления. У него, ввиду настойчивости Ванникова и неожиданного сталинского расположения, появляются дополнительные шансы на выживание.
9 июня 41-го года Устинов вызван в Москву, в ЦК. Устинов пишет: «На перроне представитель горкома отвел меня в сторону от провожавших товарищей и негромко сказал: «Товарищ Кузнецов просил передать: зачем, по какому вопросу вызывают – неизвестно. Так что нужно быть готовым ко всему». Здесь Устинову вполне можно поверить. Тем более что дальше он пишет: «За всю дорогу не сомкнул глаз. Перед глазами вставали картины далекого и близкого прошлого. Родительский дом. Отец, мать, братья. Боевые товарищи. Комсомольские собрания. Вступление в партию. Стройка. Завод. Вся моя жизнь прошла передо мною». Здесь веришь этому человеку целиком и полностью. Он ничем не грешит против правды той жизни. Он вспоминает свою жизнь, как перед смертью. И выдает свое ощущение близости смерти, которого у него не могло не быть.
Назначенного часа Устинов ждет в сквере напротив здания ЦК. Его назначат наркомом вооружений. На следующий день в наркомате он задает вопрос: «А где бывший нарком Ванников?» Ему ответят: «Ванников уехал, ничего никому не сказав». «Позднее, – говорит Устинов, – мы узнали, что Ванников арестован».
За три предвоенных года руководители оборонной промышленности меняются трижды: нарком Рухимович расстрелян в 38-м, наркома Ванникова в июне 41 – го бьют на допросах, выпустят через месяц после начала войны. 32-летний Устинов назначен наркомом за две недели до начала войны. То есть репрессии не ограничиваются временем Большого террора 37-38-го годов, репрессии не останавливаются даже в оборонной области, несмотря на очевидное приближение войны. А кроме того, самой очевидностью войны в ближайшие сроки Сталин безответственно пренебрегает, потому что он уверяет военных, что войны не будет до 42-го года. В конце 50-х годов эксперты Первого отдела Госплана СССР занимаются обобщением опыта развертывания военно-промышленной базы накануне войны. Их вывод: «Мы слишком поздно начали проводить мобилизационную подготовку».
К 22 июня 41-го года в СССР не завершена разработка сводного мобилизационного плана промышленности, т. е. нет цельного плана обеспечения вооруженных сил всем необходимым на случай войны.
В конце 36-го обсуждается необходимость очередного плана. Но в 37-м его невозможно создать вследствие репрессий.
Новое руководство не успевает вникнуть в суть мобилизационного планирования, много времени уходит на осуждение опыта арестованных предшественников. Новый план начнут разрабатывать только в 39-м. Только летом 40-го займутся системой стандартов, иначе говоря, тем, чтобы военные и гражданские заводы были взаимозаменяемы и взаимодополняемы. Что станет жизненной необходимостью для страны меньше чем через год.
До войны оборонная промышленность работает на ручном сталинском управлении. Именно это Устинов имеет в виду, когда пишет, что «Сталин поименно знал практически всех руководителей экономики, вплоть до директоров заводов, помнил наиболее существенные данные, характеризующие как их лично, так и положение дел на их предприятиях». Сталинское личное вмешательство постоянно.
В 41-м году Сталин лично снимает с производства 76-мм и 45-мм танковые пушки. Их заменяют на новую 107-мм. Конечно же, шли долгие, многофигурные совещания. Наркомы, заместители наркомов, директора заводов, конструкторы, военные. И всем казалось, что в напряженной международной ситуации рискованно отказываться от того, что есть, и разоружать армию.
Но Сталин в какой-то момент произносит: «А 107-мм пушка – хорошая пушка». И не важно, что Сталин, говоря это, имеет в виду не танковую пушку, а полевую, времен Первой мировой войны. Промышленность переходит на выпуск совершенно новой продукции. Более того, Сталин дает указание вывести из цехов все оборудование, которое не может быть использовано для производства новых пушек.
Об этом Устинов не пишет, но он вспоминает начало войны. Сталин вызывает его в Ставку, которая в то время находится здесь, на улице Кирова. Сталин требует срочно обеспечить армию только что запрещенными им 76-мм и 45-мм пушками.
Устинов говорит, что промышленность не сможет поставить войскам нужное вооружение в краткие сроки. Называет ориентировочные сроки. Сталин молчит. Потом говорит: «Теперь ясно, что мы допустили, можно сказать, непростительный просчет, свернув перед войной налаженное производство. Определять, когда точно начнется война, конечно, чрезвычайно трудно. Пожалуй, теперь не время искать виновников».
Сталин обращается к Устинову: «Надо любой ценой обеспечить выпуск пушек. Я прошу представлять мне график ежедневного выпуска. За выполнение будем спрашивать строго».
В октябре, когда немцы уже под Москвой, выпуск запрещенных Сталиным противотанковых орудий все еще не удается наладить. Сталин говорит Устинову: «Всем работающим на производстве пушек дать дополнительное питание: муку, рыбу, сахар, табак. Продавать по 200 граммов хлеба без карточек».
Устинов записывает за Сталиным. Сталин подходит, читает из-за его плеча написанное и произносит: «Запишите еще один пункт. ГКО устанавливает, что невыполнение заказов по выпуску 45-мм и 76-мм пушек будет рассматриваться как государственное преступление».
Устинов вспоминает: «Чтобы обеспечить выпуск этих пушек, снятых с производства перед войной, теперь, в октябре 41-го, временно прекращено производство 25- и 85-мм зенитных пушек, 57-мм противотанковой пушки, 107-ми мм горного миномета».
Сложная судьба перед войной у советских минометов. Они у нас есть, разных калибров, с отличными боевыми качествами. Но их не любит высшее руководство, которое руководствуется данными разведки, которая говорит, что в войне они будут неэффективны, что впоследствии окажется германской дезинформацией. Короче, конструктора минометов Шавырина в 41-м году решено арестовать. Уже стоит подпись Берии. Требуется подпись наркома Ванникова. Ему долго растолковывают, что арест Шавырина необходим для пресечения злостного вредительства. Ванников отказывается. Вопрос чудом на время зависает. Потом начинается война. Минометы полностью оправдывают себя. Наращивать их производство в необходимых масштабах уже во время войны будет нарком Устинов.
Кроме того, перед войной сидят конструкторы: тяжелой артиллерии – Беркалов, авиаконструкторы Бартини, Надашкевич, Туполев, Поликарпов, Григорович, Петляков, конструктор подводных лодок Кассациер. Ведущие конструкторы реактивной ракетной техники Королев, Глушко, Клейменов. Один из авторов разработанных еще в 37-м знаменитых «катюш» Лангемак расстрелян. «Катюши» начнут производить только в 41-м. На их испытаниях за неделю до войны в качестве наркома будет присутствовать Устинов.