Годом раньше, в 1989-м, в Узбекистане – жестокие экстремистские националистические акции с жертвами. Мотивировки элементарные: «У нас безработных много, а земли мало».
11 января 90-го года Горбачев едет в Литву. Перед поездкой Черняев с Шахназаровым убеждают Горбачева: ехать надо не с уговорами, а предложить заключить договор об отношениях Литвы с Советским Союзом. Иначе вообще лучше не ехать. Но большинство Политбюро считает, что лучше оттянуть резкие шаги, авось обойдется.
В Литве Горбачев говорит: «Наше многонациональное государство переживает ответственный период. Суть его – полный и окончательный отказ от сталинской модели федерации, в которой декларировалась федеративность, а насаждалась унитарность. Такова была она, сталинская модель федерации», – говорит Горбачев в ЦК Литвы.
«То, что происходит в Литве, – это тоже поиски, и мы вовсе не считаем их однозначно негативными. То, что здесь делается, идет в русле перестройки».
Это из высказывания Горбачева в Доме печати на встрече с литовской интеллигенцией. Там же Горбачев прямо задает залу вопрос: «Действительно ли Литва хочет отделиться от СССР?» – и получает однозначный ответ: «да».
Горбачев будет спрашивать и у Яковлева, и у Шахназарова, и у Черняева: неужели прибалты действительно хотят уйти, в смысле, уйти из СССР?
Если такие вопросы возникают по поводу Прибалтики, неудивительно, что Горбачев недооценивает ситуацию на Украине. В феврале 88-го Горбачев ездил на Украину. Вернувшись, сказал:
«Есть попытки поставить национальные аспекты с экстремистских позиций. Но пожара не удалось разжечь. И среди кадров, и в народе очень сильны интернационалистские привязанности».
На самом деле на Украине уже полным ходом идет процесс пересмотра собственной истории, вычленение своей национальной истории из прежней, единой советской. Началось все в общем перестроечном русле с реабилитации партийных жертв сталинизма. Затем заговорили о репрессиях украинской интеллигенции. О Голодоморе на Украине. Потом перешли к Пакту Молотова-Риббентропа, к событиям времен войны и после войны. Первоначально все эти вопросы обсуждались в среде интеллигенции. Потом быстро разговор вышел в массовое пространство. Национальная память, в которой многие сюжеты были долго блокированы, становится главным средством борьбы с правящей партией и на западе Украины, и на востоке. В этой ситуации часть партийной номенклатуры быстро ориентируется, осваивает новую национальную позицию и начинает использовать ее в торге с федеральным центром.
На самом деле первым в этом новом историческом направлении двинулся многолетний, опытнейший глава Компартии Украины Щербицкий. Еще в 88-м году Щербицкий высказал претензии украинским историкам, что они «недостаточно энергично» заполняют белые пятна истории. Профильные институты Академии наук Украины начали работу, которая по мере ослабления КПСС и федерального центра приобретала все более национальный характер.
В феврале 1990 года выходит знаковое Постановление ЦК КПУ «О голоде 1932–1933 годов на Украине и публикации связанных с ним архивных материалов».
Признание и исследование этого трагического события на Украине становится знаком ухода от центра. В 90-м году центр уже безвозвратно слаб, поглощен внутренней борьбой в Политбюро. Но раньше, на восходящей траектории перестройки, центр мог бы сделать упреждающий ход. А именно – взять на себя осуждение Голодомора – этого однозначного преступления в отношении миллионов ни в чем не повинных людей. И на Украине, и в России, и в Казахстане. То есть, конечно, надо было бы хорошо думать над упаковкой этого шага, чтобы он не выглядел покушением на основы советской системы. В общем, в центре не сделали на этот счет ничего.
От признания Голодомора на Украине до принятия Декларации о государственном суверенитете республики – полгода. В Декларации, принятой 16 июля 90-го года, вместо Украинской ССР написано Украина.
В Верховном Совете УССР, принявшем Декларацию, большинство принадлежит коммунистам. Сразу же вводится праздник – 16 июля – День независимости Украины, хотя пока она еще остается в составе СССР.
В 90-м вслед за шахтерами в публичную политику на Украине вступают студенты. В Киеве на площади Октябрьской революции, будущем Майдане Независимости, со 2 по 17 октября 90-го года идет голодовка студентов, получившая название «Революция на граните». Требуют национализации имущества Компартии, многопартийности, военной службы у себя, на Украине. В поддержку голодающих бастуют учебные заведения Киева. Массовые акции в Луганске, Донецке, Львове, Днепропетровске. В результате глава правительства уходит в отставку.
Разговаривая с помощниками по прибалтийским проблемам, Горбачев часто повторяет, что «русские не простят развала империи». В ответ, в частности, Черняев говорит:
«В русском народе верх уже берут другие настроения: пошли они все эти инородцы, обойдемся без них, бремя на шее России».
Еще в конце 70-х годов в СССР возникла националистическая организация «Память». В 86-м она уже претендует на роль авангарда зарождающегося русского национализма. В 87-м националисты проводят митинг на Манежной площади. Это настолько внове для власти, что лидерам «Памяти» удается добиться приема у главы Московского горкома Ельцина. Впоследствии демократические демонстрации и митинги, в том числе с участием Ельцина, будут иметь антинационалистические лозунги. Рядом с требованием «Долой КПСС!» – однозначный лозунг «Люблю Россию без «Памяти»!».
11 марта 1990 года Верховный Совет Литовской ССР примет решение о восстановлении государственной независимости Литвы.
Лигачев будет говорить: пора власть употребить, «всем этим показать». Распустились, разболтались. Горбачев ответит: «Что ты меня все время ругаешь, Егор? Что ты все время: вот, мол, твоя перестройка до чего довела? Но я был и буду за перестройку». Тут Горбачев обратится ко всем членам Политбюро: «Если вы считаете, что я делаю что-то не то, пожалуйста, я подаю в отставку. И ни слова обиды или чего еще не скажу. Выбирайте, кого хотите, и пусть ведет дела как знает». Никто в Политбюро в этот момент Горбачева на слове не ловит. Никто в Политбюро не хочет брать на себя ответственность в критический момент. В этот момент в Политбюро, кроме Горбачева, нет желающего, лично готового быть на высшем посту в расползающейся по швам стране.
Горбачев идет на введение экономической блокады одной из советских республик – Литвы. Прекращается полностью подача нефтепродуктов и газа. Бывший первый секретарь Компартии Литвы Альгирдас Бразаускас на старых личных связях договаривается с другими республиками о поставках топлива на бартерной основе. Это совершенно новое явление, отражающее реальное положение дел в стране. Хотя этот способ не в состоянии спасти Литву от экономической катастрофы. Литва временно приостанавливает действие Декларации о независимости. Как выяснится, временно – это на год с небольшим.
Помимо национальных конфликтов по стране уже идут бунты против местной партийной номенклатуры. В Тюмени выгнали первого секретаря, в Волгограде, в Чернигове идут митинги за разгон обкомов и райкомов. В феврале 90-го пойдет волна отставок первых секретарей райкомов. В СССР никогда не было никакого реального управления, кроме партийного. Крах партийной власти означает крах государства, потому что партийная вертикаль была единственной подпоркой государства. Ну, и КГБ, конечно.
Партийная власть всегда была прежде всего исполнительной властью. Не в смысле исполнения взятых обязательств перед населением.
А в том смысле, что под непосредственным руководством единственной несменяемой партии находилась экономика. Долгие десятилетия население считало это правильным, нормальным, потом привычным, со всеми вытекающими экономическими последствиями. С началом перестройки и наступлением гласности люди захотели немедленных и безболезненных перемен к лучшему. Во-первых, этого не могло быть, во-вторых, власть не предпринимала решительных экономических мер. 29 января 1990 года на Политбюро сказано: «Положение мало назвать сложным. Люди не верят в перспективу. Правительство не может сбалансировать расходы и доходы. Опять отложена реформа цен».
Реформа цен – вопрос неизбежный, давно обсуждается, но это вопрос политический. В начале перестройки, пока КПСС еще сохраняла силу и даже получила свежий импульс и поддержку, на реформу цен решились. К 1990 году впервые за всю советскую историю развал экономики стал реальной угрозой существующей власти. Горбачев говорит: «Обещанного на 1989 год поворота в экономике не обеспечили. Люди теряют веру».
От членов ПБ следуют привычные предложения: укрепить дисциплину, снять с постов. Самая сильная критика идет в адрес средств массовой информации. Особенно телевидения. Всем не дает покоя знаменитый перестроечный журналист Александр Тихомиров, говорят: «Тихомиров совсем распоясался». В связи с этим живо откликается глава КГБ Крючков, говорит: «Может, даже от чего-то в перестройке стоит и отступить?»
Горбачев повторяет: «Люди теряют веру». Но тут же высказывает сомнение: «Выдержит ли страна решительные действия в экономике?»
Сам же себя одергивает:
«Если будем работать как прежде – мы обречены. Народ нас уберет. Главный вопрос – время. Его у нас нет. Оно измеряется месяцами».
Горбачев завершает:
«Встает вопрос о кризисе доверия к власти. Это начало…»
Он не договаривает: это начало конца. Вслух не произносит.
На том же заседании Политбюро стоит еще один вопрос – о введении поста президента. Идея принадлежит Яковлеву. В начале января 90-го года он обсуждает ее с Горбачевым. Идея мотивированная. С одной стороны, знаковый вывод лидера перестройки из партийного руководства, высвобождение его из ассоциаций с партийной номенклатурой. С другой стороны – это шанс Горбачева сосредоточить в своих руках рычаги для проведения немедленных реформ, взять на себя всю ответственность за чрезвычайные меры: от отмены монополии КПСС, введения многопартийности до независимости республик и создания союза самостоятельных государств. Помощник Горбачева Черняев поддержит эту идею президентства: речь идет о спасении перестройки, да и вообще государства. Горбачев согласится с идеей президентства для себя, правда, с одним существенным «но»: он хочет стать президентом, но остаться Генеральным секретарем ЦК КПСС. А это уже совершенно другая идея, и она, по сути, совершенно провальна, потому что не соответствует ситуации в стране.