Например, знак, изображающий страусовое перо, по мнению Гораполлона, передает понятие справедливости, ибо в крыльях страуса все перья равны по величине. Другой знак, который Гораполлон трактовал как изображение пальмовой ветви, означал, по его мнению, понятие «год», ибо пальмовое дерево дает 12 ветвей в год, по одной каждый месяц. Изображение рта, по Гораполлону, означает понятие «змея», так как «вся сила змеи во рту». Фигура коршуна означает слово «мать», потому что «среди коршунов имеются только самки».
Подобными глубокомысленными символическими толкованиями заполнены десятки страниц труда Гораполлона. И труд этот практически служил единственным источником для тех людей, которые пытались разгадать тайну иероглифов. Иероглифы нельзя читать, их нужно толковать, Эта мысль прочно утвердилась в сознании людей эпохи Возрождения и нового времени. «Жрец Гораполлон из Нилаполиса создал вокруг египетского иероглифического письма плотную завесу мистицизма», — писал академик Струве.
Афанасий Кирхер, следуя путем Гораполлона, «перевел» множество древнеегипетских надписей на обелисках. Но перевод его был ультрафантастическим: например, иероглифы, передающие простые слова «Осирис говорит», он истолковал такой фразой: «Жизнь вещей после победы над Тифоном, влажность природы благодаря бдительности Анубиса». Впрочем, и богу Осирису нашлось место в «переводах» Кирхера: титул императора Домициана «автократор» он «прочитал» следующим образом: «Осирис — создатель плодородия и всей растительности, производительную способность которого низводит с неба в свое царство святой Мофта».
Труды Кирхера породили массу последователей и «переводчиков». Тщетно пытался итальянский гуманист Джамбаттиста Вико едко высмеять фантазии Кирхера. Заклятье таинственности продолжало тяготеть над древними письменами, порождая гипотезы одну фантастичнее другой. Француз де Гинь считал, что только «древние китайские письмена должны дать нам истолкование памятников Египта». Швед Страленберг, путешествовавший по Сибири, первобытные изображения на енисейских скалах счел иероглифами, «обозначающими нечто сокровенное символами и письменами, какие были в употреблении у египтян, скрывавших в них тайны своей религии».
Одни люди видели в иероглифах символы, скрывавшие мистические тайны. Другие же, напротив, объявляли письмена Египта обыкновенным орнаментом, который выдавался жрецами за таинственные, якобы им одним доступные письмена. Или в лучшем случае объявлялось, что иероглифы — это «многочисленные эмблемы, относящиеся исключительно к астрономии, календарю и земледельческим работам».
Клерикально настроенные авторы были убеждены, что египтяне исповедовали древнюю религию иудеев и что «еврейский язык был тем языком, на котором говорили в Египте, в эпоху, когда под предводительством Моисея евреи покинули эту страну после четырехсотлетнего в ней пребывания». На стенах египетских храмов пытались прочесть перевод сотого псалма Давида, и даже в 19 веке появлялись заявления о том, что египетские тексты содержат главы из Библии, а все иероглифы надо трактовать как буквы, передающие слова еврейского языка.
Граф Пален с помощью трудов Гораполлона, «мистики чисел» пифагорийцев и кабалы за одну ночь расшифровал иероглифы, избежав, по его собственным словам, «тех ошибок, которые являются следствием слишком долгих раздумий». Но своеобразный рекорд фантазерства установил немецкий профессор Витте, объявивший древние обелиски Египта, ровно, как и пирамиды, творениями природы, а не человеческих рук: они появились якобы в результате…вулканических извержений, а надписи на этих памятниках — это результат работы особого рода улиток, источивших камень.
Заклятие тайны исчезает
Но параллельно с возникновением все новых фантазий и домыслов шаг за шагом продвигалось изучение египетских письмен, которое после двух тысяч лет исканий, заблуждений, находок и разочарований завершилось полным триумфом научной мысли. Гораполлон на многие столетия предопределил поиски ключа к древним письменам, предложив ложный путь. Но в труде этого жреца имелись и совершенно правильные чтения иероглифов, хотя сопровождались они фантастическими толкованиями. Так, например, иероглиф «гусь» действительно передавал слово «сын», как сообщал о том Гораполлон. Но объяснение, что «гусь — самая чадолюбивая птица», а потому-де знак гуся и передает понятие «сын», было, конечно, чистой фантазией Гораполлона. Точно так же, правильно указав, что иероглиф «заяц» означает слово «открывать», Гораполлон снабдил это указание фантастическим комментарием: читать надо так потому, что «заяц всегда держит свои уши открытыми».
Афанасий Кирхер давал «переводы» текстов, которые могли соперничать по фантазии с «объяснениями» Гораполлона. Но и он первым дал совершенно верную мысль: чтобы понять смысл иероглифов, необходимо изучить современный коптский язык, который является потомком древнеегипетского. Французский востоковед де Гинь считал китайцев египетскими колонистами, но он же правильно прочитал иероглифы, передававшие царское имя «Менес», и высказал верную мысль о том, что египтяне пользовались иероглифической системой письма, построенной на тех же принципах, что и китайская.
Однако собственно дешифровка египетских иероглифов началась лишь после того, как в 1799 г. в дельте Нила был обнаружен знаменитый Розеттский камень — кусок черного базальта, испещренный письменами. Уже с первого взгляда можно было установить, что вверху камня имелась иероглифическая надпись, а внизу — надпись, сделанная греческими буквами. Между ними был третий текст, записанный неведомыми дотоле знаками. Перевод греческой надписи заставил радостно забиться сердца многих людей, мечтавших раскрыть тайну страны пирамид: в ней говорилось, что данный текст, почетный декрет времени Птоломеев, высечен на камне «священными, туземными и эллинскими буквами», то есть на трех языках Египта времен правления Птоломеев: на древнем (жреческом), на разговорном языке той эпохи и на греческом.
Швед Окерблад и француз де Саси немедленно принялись за изучение «туземных» букв (или, как называют их египтологи, «демотических знаков»), и уже через три года после находки камня был составлен алфавит этих «демотических знаков». Но все попытки разгадать смысл «священных букв», иероглифов, терпели неудачу, пока Розеттским камнем не занялся известный английский ученый Томас Юнг. Это был удивительный человек, ухитрившийся в течение своей жизни изучить основные явления, связанные со зрением, обучиться в совершенстве искусству канатоходца, установить закон интерференции света, постичь в совершенстве искусство каллиграфа, сделать открытия в области акустики, уже в 15 лет изучить восемь языков, стать физиком, физиологом, врачом, лингвистом и дешифровщиком!
Юнг сопоставил «священные» и «туземные» знаки Розеттского камня и по сходству некоторых из них определил, что «туземное» письмо — это всего лишь скорописный вариант «священного». Подсчитав число знаков в демотической, «туземной», части надписи, он получил внушительное число — более сотни знаков. Естественно, что ни в одном алфавите нет такого количества букв. Значит, «туземное» (а следовательно, и «священное») письмо передает понятия, а не звуки речи. И лишь в виде исключения чужеземные имена, например греческие, могли писаться иероглифами, передающими звуки.
Томас Юнг правильно определил смысл более 70 групп и отдельных иероглифов, сумел верно найти звуковое значение 5 «алфавитных» иероглифов (получив их в результате анализа имен Птоломея и царицы Береники). Но он не сумел сделать главного — раскрыть систему письма. Удалось это сделать гениальному французскому ученому Жану Франсуа Шампольону.
…И камни заговорили!
Юнг был неплохим лингвистом. Но по сравнению с Шампольоном, знавшим коптский язык как свой родной французский, он был, конечно, дилетантом. Юнг не испытывал интереса к культуре «столь глупого и легкомысленного народа», как называл он древних египтян. Шампольон уже в 17 лет написал книгу «Египет при фараонах», доставившую ему звание академика. Юнг считал, что письмо египтян не передает звуковую речь, тем самым следуя двухтысячелетней традиции, идущей от античных авторов. Шампольон смело порвал с этой традицией, и его новаторство принесло заслуженный успех.
Иероглифическое письмо передаст звуковую речь, а не «понятия», которые можно толковать на каком угодно языке. Таков был первый вывод Шампольона. Существуют три типа знаков: знаки-определители, которые не читаются, а только указывают на смысл слова (например, чтобы не спутать название «лев» от собственного имени «Лев», рядом с названием царя зверей ставится рисунок-знак, изображающий льва и т. п.); алфавитные знаки, передающие звуки языка; в, наконец, «корневые» знаки, передающие отдельные корни слов и даже целые слова. На этих «трех китах» стоит система письма древних египтян. На этих же «китах» стоят и все другие иероглифические письменности мира, как это показал ход дешифровок за истекшие полтора столетия со времени открытия Шампольона.
«Рамзес» и «Тутмос» (имена двух легендарных фараонов) были первыми египетскими словами, прочтенными Шампольоном. От разбора имен он переходит затем к разбору других слов и даже предложений и коротких текстов. В Италии, в городе Турине, он разбирает ящик с мелкими обрывками папируса, «полный ящик негодного хлама», как сказали ему сотрудники музея. Но этот «хлам» оказался полным списком всех древних царей Египта с указанием срока царствования — бесценный документ, проливающий свет на загадку страны пирамид!
В 1828 г. во главе научной экспедиции Шампольон выезжает в Египет и вскоре «целует египетскую землю, ступив на нее в первый раз после стольких лет нетерпеливого ожидания». Полтора года продолжается работа экспедиции. «Египет пройден шаг за шагом, и я останавливался всюду, где только время сохранило какие-либо остатки античного блеска; каждый памятник был предметом специального исследования; я попросил зарисовать все барельефы и скопировать все надписи, которые могли пролить свет на первоначальное состояние народа, имя которого связано с древнейшими литературными преданиями, — подводит итог своей экспедиции Шампольон. — Материалы, которые я собрал, превзошли мои ожидания. Мои портфели хранят в себе величайшие сокровища, и я считаю себя вправе сказать, что история Египта, его религии и созданного им искусства станет нам известна и будет правильно оценена только после опубликования рисунков, явившихся плодом моего путешествия». Но силы и здоровье Шампольона были подорваны долгими годами нужды и лишений. Вскоре после возвращения из Египта этот блестящий ученый, смелый новатор, сумевший рассеять туман мистицизма, который веками скрывал удивительную историю Древнего Египта,