комнату. Ника спешит за ним. Перед тем, как войти, он включает на всю мощность свет, внимательно осматривает помещение и только после этого идет дальше, не закрывая дверь. Когда они доходят до зала, из которого лестница ведет в башню Камелий, Стефано оборачивается к Нике и нежно берет за руку:
– Спасибо за прогулку, Ника. Я уже давно не отдыхал среди людей, безразличных к моему статусу.
Она, зачарованная, смотрит, как Стефано наклоняется и целует тыльную сторону ее ладони. Губы мужчины обжигают тонкую кожу, сквозь которую просвечивают вены. Оставляют невидимую печать. И даже когда граф отпускает руку, она продолжает гореть приятным теплом.
Не дожидаясь ответа, Стефано уходит. Ника видит, как в комнатах методично загорается свет, а его высокая фигура все дальше углубляется в замок, оставляя после себя бесконечный коридор открытых дверей. Наконец мужчина скрывается за поворотом.
– И так каждый раз.
Позади Ники раздается кряхтение Люсы. Полная женщина подходит к ней и недовольно покачивает внушительным фонарем в руке.
– Он включает, я выключаю.
– Это фазмофобия?
– Она самая, детка. Ну да ладно. Чего жаловаться, все равно я рада, что он здесь. Сразу вспоминаешь времена, когда все были живы и этот замок больше напоминал жилой дом, а не каменное изваяние.
Люса тяжелой поступью ковыляет дальше, ее бормотание постепенно затихает. Слова поварихи поселяются в мыслях и крутятся, как надоевшая песня.
Когда на замок опускаются сумерки, охотнее верится, что он и правда живой. Нике постоянно кажется, что на нее кто‑то смотрит. Воздух заметно холодеет, и, выдыхая, она видит облачко пара, повисшее среди каменных стен.
Ника спешит к лестнице. Лампы загораются на ее движение, но с каждым шагом вперед тьма позади пожирает свет. Волосы на руках встают дыбом, и Ника ощущает себя маленькой девочкой, которая в ужасе смотрит на самый темный угол в комнате и ждет, когда чудовище откроет красные глаза. Дыхание учащается, а сердце разрывает грудную клетку так, словно она пробежала стометровку за десять секунд. Пальцы лихорадочно сжимают ремень рюкзака.
Как жаль, что Ника не может сказать себе, что призраков не существует. Однако еще ни разу за всю карьеру фотографа она не боялась. Заброшенные здания, развалившиеся мосты, пустынные дороги, кладбища. Ника много где побывала. Но только Кастелло ди Карлини заставляет ее бежать.
Она ускоряет шаг и от неожиданности врезается в дверь спальни. Влетает внутрь, хлопнув ладонью по выключателю, и напоследок бросает напряженный взгляд в черный винтовой пролет. Прежде чем закрыть дверь на ключ.
Насыщенный день рассыпается блеклыми воспоминаниями, стоит Нике погрузиться в работу. Прогулка в городе, журналист из газеты «Либерта» и даже звонок матери теперь маячат на заднем плане, как назойливые мушки. Надуманные страхи остаются за дверью спальни, запертой на три оборота, потому что в ванной комнате, больше напоминающей лабораторию, нет места неуверенности.
В воздухе повис густой запах химикатов, и он застревает в горле удушливым комом. В красном свете фонаря отражение Ники в зеркале заостряется, на лицо падают тени, раскалывая его на части. Волосы собраны в неряшливый пучок, успевший растрепаться. А мужская белая рубашка превращает ее в привидение.
Ника отворачивается от стола, заставленного кюветами и фотоувеличителем, и рассеянно скользит взглядом по фотографиям, которые висят теперь вместо тонких пленочных змеек.
Она избегает присматриваться к ним. Странно, но в этот раз нет желания подтверждать догадки. Пусть то, что она ощутила вчера в холле, останется «ощущением» и не материализуется в нечто осязаемое. Тогда Ника сможет держать ситуацию под контролем и продолжать работать, словно в замке нет ничего особенного. Да, это ей противоречит. Но сейчас она не нуждается в лишних потрясениях.
Мысленные уговоры прерываются натужным скрипом. Как в замедленной съемке, Ника с ужасом смотрит на открывающуюся дверь и видит тонкую детскую руку, которая пролезает сквозь щель. Никто не мог войти в спальню, никто не мог…
Ника вскрикивает и натыкается на стол. Кюветы качаются от толчка, и жидкость из них разбрызгивается по сторонам.
Дверь рывком распахивается, и Ника узнает Мими. Красный свет превращает девочку в бледного вампира с черными глазами. А обычно заплетенные в две косы волосы распущены по плечам, прибавляя ей несколько лет.
– Ты чего кричишь? – Мими фыркает. – Я включу свет? – И, едва дождавшись заторможенного кивка Ники, нажимает на выключатели.
Ванную заливает ярко‑желтый свет.
Ника с шумом выдыхает и трясущимися руками выключает красный фонарь. Прикладывает ладонь к груди, прислушивается к сердцебиению.
– Как ты вошла?
– Взяла запасные ключи. – Мими достала из широкого кармана на юбке звенящую связку. Ее губы изгибаются в довольной ухмылке. – Так и думала, что ты не услышишь, как я стучусь.
– А если бы я спала? – Ника скрипит зубами.
Непредвзятость и наглость внучки Люсы порой переваливает через край.
– Ну, не спала же.
Девочка засовывает ключи в карман и неспешно подходит к Нике. Но взглядом жадно впивается в фотографии.
– Я думала, ты фотографируешь только комнаты. – она кивает в сторону самой первой фотографии, которую Ника сделала в Италии. В тени аэропорта скрывается незнакомка в плаще.
Она уже и забыла про этот снимок.
– Я часто фотографирую для души.
Мими хмыкает:
– Творческие люди. – она задумчиво трет подбородок. – Но эту женщину я где‑то видела…
Однако внимание девочки тут же рассеивается, и она переключается на другие снимки. Ника напряженно следит за ее реакцией. Однако лицо Мими остается равнодушным, с налетом скуки.
– Я не люблю, когда меня фотографируют, – признается она. Раздраженно перекидывает назад мешающие волосы.
– Почему?
– Потому что мне кажется, что я навсегда останусь узницей в каком‑то кадре. А еще говорят, что пленочные фотоаппараты фиксируют на снимке твою душу. Бррр… От таких мыслей в дрожь бросает. – она демонстративно трет плечи.
– Ты любишь эзотерику?
Девочка недовольно косится на Нику:
– Только не вздумай читать мне нравоучения, что мир мертвых лучше не тревожить. Хватает того, что бабушка вечно сетует.
Ника пожимает плечами. Необъяснимый холод невидимой дымкой проникает под одежду и змеится по спине, смыкаясь на шее тонким кольцом.
– Мне было столько же, сколько тебе, когда погиб мой отец. Поэтому я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Это ни с чем не спутаешь. Когда за одну секунду тебя вышвыривают из детского мира в мир взрослых, но ты еще не готов, ты хочешь обратно. А дверь под названием «детство» уже закрыта. И начинаются пустые слова: время лечит, все пройдет… – Ника вздрагивает, когда замечает внимательный взгляд Мими, и пытается улыбнуться, но губы кривятся в жалком подобии улыбки. – Я скажу тебе честно, Мими. Время не лечит. Только не когда теряешь любимых. Оно притупляет боль, как анестезия, и ты продолжаешь жить, постоянно оглядываясь назад, в прошлое. В этом и состоит жизнь.
Девочка молчит. Губы бессильно дрожат, пальцы неосознанно комкают хлопковую юбку и оставляют на ней изломанные складки.
– Спасибо, – выдавливает она.
– За что?
– За честность.
Мимолетная слабость слетает с лица Мими, и девочка возвращается к фотографиям. Брови мгновенно ползут вверх, а глаза ширятся от страха.
– О, матерь божья, это то, о чем ты говорила?!
Ника смотрит на снимок, который поразил Мими, и нервно обхватывает себя за плечи. Она старалась не вглядываться в него, когда печатала, и сейчас словно впервые видит детали.
Посреди холла расплывается призрачная фигура. В хрупких очертаниях угадывается женский силуэт. Но он выглядит так чуждо, неестественно. Будто кто‑то взял старую засохшую кисть, серую краску и неровными мазками нанес призрачные контуры незнакомки поверх кадра.
– Да, я почувствовала ее, когда фотографировала, но боялась, что ошиблась, – признается Ника.
– Я знала! Знала, что это правда! – Мими смахивает с ресниц злые слезы.
– Что именно?
Реакция девочки поражает. Она напоминает математика, который долгие годы бился над решением задачи и наконец пришло озарение. От возбуждения девочка переминается с ноги на ногу, то подойдет ближе, то опасливо отпрыгнет.
– Все. Легенды, сказки, поверья! Называй как хочешь. Но… – она на секунду умолкает, – если это правда, значит, ты в опасности.
Ника хмурится. Подобного поворота она не ожидала.
– Мими, о чем ты говоришь?
– Уезжай. Беги! Как ты не понимаешь? – Она хватается за лицо, пальцами впивается в нежную кожу, оставляя розовые линии.
Беги…
Ника отшатывается от девочки. Страхи, которые она упорно заталкивала в глубь себя, прорываются наружу.
– Так это ты подкинула мне записку в первый день?
Мими презрительно фыркает и снисходительно смотрит на Нику:
– Я младше тебя, но не так наивна. Ты действительно веришь, что Паоле нужен каталог с фотографиями? Не глупи и уезжай. Иначе Маддалена заберет тебя! – Она указывает пальцем на таинственный снимок. – Кастелло ди Карлини не предназначен для живых людей. Теперь я в этом уверена.
Девочка разворачивается на пятках и убегает, словно боится остаться здесь еще на минуту.
Сердце Ники сжимается, и она безвольно оседает на пол ванной. Кафельная плитка, сделанная под камень, холодит ладони, и Ника прикладывает их ко лбу, чтобы остудиться. Над ней зловеще раскачиваются фотографии. Вдалеке затихают быстрые шаги Мими. Разговор, который начался внезапно, заканчивается так же сумбурно.
Либо девочка знает гораздо больше, чем говорит, либо затеяла неудачную игру, и Нике не нравится роль жертвы. Секунду раздумывает: говорить Люсе или нет. Но потерять шаткое доверие Мими она не хочет. Возможно, позже, когда девочка успокоится, Ника попробует поговорить с ней. Но не сейчас.