– О нет. Мы обожаем друг друга. Наверное, поэтому мне так тяжело думать о том, что два года жизни мы провели врозь. Но Джианна и Стефано – это вся моя семья. – Она улыбается, но не радость сквозит в ее улыбке. Боль, грусть, сожаление. – Простите, я должна работать, – тихо шепчет Паола и осторожно спускается по лестнице.
Некоторое время Ника стоит одна на башне, не понимая, что изменилось. Сжимает пальцами амулет и мысленно питается его энергией, прежде чем принимает решение. Она ведь – Вероника. Несущая победу. И она не бежит от трудностей. Она идет к ним навстречу и находит ответы.
Ника запихивает в рот последний кусочек круассана и накидывает на плечо ремень фотоаппарата. На шее висит подарок Паолы. Изогнутое украшение напоминает Нике, что все хорошо. Она под защитой.
– Спасибо, было очень вкусно. Очень, очень! – Ника чмокает раскрасневшуюся Люсу в щеку.
На заднем фоне монотонно вещает телевизор. Диктор рассказывает, какая погода ожидается в Каттолике на ближайшую неделю, но громкость настолько тихая, но Ника едва улавливает слова.
– Пора работать. Дел еще по горло. – Ника демонстративно проводит пальцем по шее.
– Вот теперь я спокойна. И не смей пропускать обед или ужин, я отыщу тебя даже в самом укромном уголке замка, – шутливо угрожает Люса.
Ника замечает любопытный взгляд женщины, который та бросает на амулет, и улыбается:
– Это подарок Паолы. Чимарута – защита от сглаза.
– Я знаю, что это. – Люса осторожно касается пальцами серебряного стебля, но поспешно отводит руку за спину. Глубоко вздыхает и будто выдавливает улыбку. – Это очень сильный защитный амулет. Хороший подарок.
– И весьма неожиданный, – бормочет Ника и оборачивается к двери, но замирает напротив телевизора.
На экране показывают лицо миловидной японки с раскосыми глазами темно‑орехового цвета. Черные волосы забраны в высокий хвост. Диктор ушел от монотонности и теперь о чем‑то неистово рассказывал.
– Сделайте громче!
Люса поспешно находит пульт и дрожащими пальцами нажимает на кнопки. Зеленая линия звука вырастает до максимума.
– Ровно неделя прошла с убийства американки, как появляется новая жертва. Ханако Сайто. Молодая девушка путешествовала по Италии со своей семьей. Вчера она исчезла, и родители обратились в полицию, однако уже утром ее тело было обнаружено на берегу моря. Как и у первой жертвы, глаза вырезаны с хирургической точностью, улики отсутствуют. В городе нарастает паника. Люди боятся, что Итальянский Потрошитель не успокоится, пока не заберет свои десять жизней, прежде чем вновь исчезнуть на сто лет.
Люса со стоном опускается на стул. Лицо бледное, напоминает восковую маску, даже глаза тускнеют.
– Господи, ну почему это началось именно сейчас, когда Стефано и девочки живут в замке? Почему Потрошитель не вернулся позже! – Женщина яростно ударяет кулаком по столу. Посуда звякает, остатки чая выплескиваются из кружки. – Теперь журналисты точно нагрянут.
– Почему Итальянского Потрошителя связывают с вашей семьей? Из‑за Викензо?
Ника хватает пульт и ставит на беззвучный режим, но даже с ним ей кажется, что она слышит крики юной Ханако Сайто. На весь экран ее лицо, а вскоре оно появится на каждой газете.
– Да. У него была любовница. Тоже иностранка. Кажется, американка, уже не помню. Знаю, что она была певицей. Весьма посредственной, малоизвестной. Она стала первой жертвой Итальянского Потрошителя. Дедушка рассказывал, что поначалу все называли его просто маньяком, но после седьмого убийства он получил прозвище. На Викензо тогда обрушилось огромное давление, газеты только и писали, что он – убийца. Но никаких улик, ничего не нашли. А после смерти жены Викензо забрал детей и уехал. Больше он не возвращался в замок.
– Его жена умерла?
– Застрелилась, – хриплым голосом произносит Люса. Кухонным полотенцем вытирает капельки пота на висках. – Она страдала шизофренией, если не ошибаюсь.
– В роду Карлини было много трагедий.
– В каждом роду их достаточно, детка. Просто люди не ведут летопись. И это к лучшему. В жизни так много боли, что порой хочется потерять память и начать с чистого листа. Будто не было вчерашнего дня.
После слов Люсы на душе появляется невообразимая тяжесть. Ника не знала ни первую, ни вторую девушку, но их объединяет невидимая нить. Они все чужие в этой стране. Чужестранки!
– И журналисты, конечно же, захотят вновь связать убийства с графом Карлини, – шепчет она.
– Это их хлеб, – фыркает Люса и кривит лицо в злобной гримасе. – Пусть делают что хотят, но им не удастся доказать, что Стефано – убийца. Даже будь у них на руках все улики, Стефано – самый добрый человек на свете.
Но Ника вспоминает фразу из статьи: «жестокий насильник, который прикрывается маской щедрости и великодушия».
Люса вырастила Стефано. И могла не замечать многого. В том числе правду.
Глава 17. Ловушка…
Ника сама не замечает, как оказывается на лестнице, ведущей к спальне Стефано. Весь день она проводит за работой, пытаясь сбежать от пугающей реальности. Но каждый шорох, каждое дуновение ветра заставляет вздрогнуть и оживить воспоминания. Уже две жертвы. Маньяк, который жил сто лет назад, продолжает убивать с той же безукоризненной изощренностью.
Она стоит в самом низу лестницы и смотрит, как ступени заворачиваются по спирали наверх.
Так хочется увидеть его.
Короткая мысль проскальзывает быстрее, чем Ника успевает ее осознать. Она тяжело выдыхает, стараясь освободиться от тяжести, которая сковывает сердце. Но ничего не меняется.
Ника подносит камеру к лицу и на секунду прикрывает глаза. Чувства обостряются. Ей кажется, что она слышит, как где‑то капает вода, скрипит дверь, различает почти бесшумные шаги.
Мгновение… Ника открывает глаза и жмет на кнопку. Щелчок, она ловит в кадре замершего Стефано. На нем черный костюм‑тройка. Красный галстук небрежно растянут.
– Ты меня стережешь? – насмешливо спрашивает мужчина. – Впрочем, не отвечай. Даже лучше, что мы встретились.
– Лучше?.. – только успевает переспросить Ника, прежде чем Стефано хватает ее за руку и тащит за собой. – Куда мы?!
– А ты как думаешь?
– Без понятия, но мне не нравится чувствовать себя собачкой на привязи!
Она пытается выдернуть вспотевшую ладонь, но пальцы графа сжимаются крепче. Стефано и Ника выходят из замка и наконец спускаются вниз по улице. На ходу мужчина достает мобильный и делает короткий звонок: приказывает Анджело подогнать кабриолет к воротам.
Пульс Ники зашкаливает. Перед глазами прыгают алые круги, а стук сердца громыхает в ушах.
– Ты не собачка, ты – настоящий дог. – Они останавливаются в ожидании машины, и Стефано оглядывается на нее с усмешкой. – Где твоя смелость? Вчера, когда ты спросила меня о Фрэнке, тебе не было страшно, верно?
– Я сглупила, не стоило лезть не в свое дело. – Ника чуть ли не стонет.
Свободной рукой стискивает ремень фотоаппарата.
Ветер прохладный, а вечернее солнце теряется в облаках, окрашивая их в нежные персиковые тона, но Ника не ощущает холода, хотя на ней только бриджи и футболка. Наоборот, лицо горит так, будто ей влепили с десяток пощечин.
– О нет, Ника. Мне надоело ходить вокруг да около, поэтому очень хорошо, что ты спросила. Сейчас все узнаешь.
Анджело подгоняет кабриолет с опущенной крышей и недоуменно вылезает из машины.
– Спасибо, дальше я сам, – кивает Стефано, открывает дверь Нике и почти заталкивает ее внутрь.
Ника напоминает себе сумку или зонтик. Вроде и нужные вещи, но можно обойтись без них, если очень захотеть. На глаза начинают наворачиваться злые слезы. Чем она заслужила подобное отношение? Тем, что захотела узнать правду?
Кажется, ты ее узнала, Ника. Сейчас тебя отвезут в лес и убьют, чтобы больше не задавала глупые вопросы.
Ядовитые мысли сжигают мозг, и на нее накатывает огромная лавина паники. Кабриолет с визгом выезжает на дорогу, а Ника прижимается к двери и старается глубоко дышать, чтобы сохранить остатки разума. Стефано молчит весь путь, мимо пролетает густой лес, горная дорога извивается, как змея. Ника не сразу понимает, что они едут за город. А как только осознает, начинает истерически дергать ручку двери. Но та надежно заблокирована.
– Что ты творишь? – Стефано удивленно вскидывает брови. – Мы почти на месте.
В подтверждение слов он останавливается на песчаной парковке, которая заканчивается обрывом. С дверей снимается блок, и Ника вываливается наружу. Не разбирая местности, она бросается бежать. Кровь стучит в висках, зрение затуманивается. Она больше ничего не соображает. Она вновь на склоне горы. Мороз целует ее кожу, а она бежит. Бежит мимо указательной таблички, по узкой тропе взбирается наверх. Габриэль кричит, чтобы Ника остановилась. Он преследует ее и вот‑вот схватит. Она не вынесет еще несколько дней мучений. Лучше сразу смерть.
Нога соскальзывает, Ника цепляется пальцами за траву и забирается на открытую площадку. Вокруг ни души. Лишь давние следы пребывания людей. Потухший костер, забытый пакет. А впереди бесконечное море.
– Ника!
Руки Габриэля обхватывают ее за плечи, и она с диким воплем пытается вырваться, но он сильнее. Мужчина стискивает Нику в объятиях, словно безвольную куклу, и прижимает к груди.
– Ника, прошу, успокойся. Ты вся дрожишь.
Она стоит, парализованная тихим голосом. Это не голос Габриэля. Нет. Запах кардамона. Он обещает безопасность.
Мужчина накидывает ей на плечи теплый пиджак и нежно вытирает слезы, до сих пор бегущие по щекам.
Ника вглядывается в его лицо. Стефано. Постепенно паника отступает, и она с ужасом понимает, что произошло.
– Черт, Ника, ты и правда решила, что я изнасилую тебя? – Голос Стефано ломается от боли, и его лицо кривится в гримасе, будто ему только что вонзили нож в сердце.
Он отворачивается от Ники, срывает галстук и швыряет на землю. Присаживается на корточки, запускает дрожащие пальцы в волосы.