– Не понимаю, почему ты злишься, Паола? – Стефано говорит мягко и почти равнодушно. – Такое чувство, что это первая статья в газете про меня. Хотя Потрошителем и правда впервые называют, – наконец в голосе прорываются знакомые нотки раздражения.
– Злюсь? Я абсолютно спокойна, – с тихой дрожью произносит Паола. – Плевать на статью и что там пишет этот журналист, меня беспокоит ваш поцелуй с Никой. Кажется, ты изначально не одобрял мою идею, поэтому я хочу знать, что все это значит?! – К концу фразы она почти визжит.
Ника отшатывается от двери, но не уходит.
– Даже не знаю, как ответить на твой вопрос. Поцелуй – это поцелуй.
Раздается женский смех. Но смеется не Паола. Ника узнает голос Джианны. Значит, вся семья в сборе.
– Паола, ты зря переживаешь. Ну, поцеловался мальчик, с кем не бывает. Тем более с нашим красавцем. Любая девушка от него без ума, что взять с русской? Главное, чтобы он не вздумал жениться, верно, Стефано? У вас же не серьезные отношения?
– Конечно нет. – Ника слышит иронию в его голосе и зажимает ладонью глаза. Но противные слезы не слушаются.
– Паола, ты слишком бледная. – Джианна смягчает тон. – Родная, знаю, ты не отказалась бы от свадьбы, но поверь, мы найдем другой выход. Ты же не хочешь, чтобы твой брат связал жизнь с простолюдинкой? А если бы все вышло, как ты говорила, то… это слишком бессердечно. Надо верить, что она сможет…
– Бессердечно?! – взвизгивает Паола. – Значит, какая‑то простолюдинка для вас дороже, чем я?
– Не говори ерунды, – отрезает Стефано. – Ты и Джианна – моя семья. И никакие простолюдинки, как ты выразилась, никогда не станут главнее.
Она расслабляет пальцы, и скомканная газета падает на лестницу.
Ника опустошена. Слезы больше не рвутся наружу. Все теряет значение. Ника действительно простолюдинка. Она – никто. Фотограф, который должен доделать работу и уехать. Глупо было надеяться на большее.
Она едва доходит до спальни и там запирается на ключ. Надо заняться проявкой фотографий. Надо заняться работой. Но как, если сердце только что вынули из груди и выбросили в мусорное ведро? Италия вновь причинила ей невыносимую боль, а Ника отчаянно и безответно продолжает ее любить.
Глава 19. Винтовая смерть
Красный свет фонаря успокаивает. Наедине с фотографиями Ника может не притворяться. Рубашка отца слабо заменяет объятия и давно потеряла его запах. Теперь она пахнет чистотой – стиральным порошком и ополаскивателем с ароматом лаванды. Но, если постараться, Ника может вообразить, что слышит едва уловимые нотки дешевого одеколона, которым пользовался отец. Если постараться…
Ника опускает в кювет с проявителем фотографию и смотрит, как на бумаге проступают знакомые очертания. Мужской силуэт получается слегка смазанным, словно он пришел из иного мира. Но все же узнаваемым.
Ника и не думала, когда фотографировала лестницу, что удастся запечатлеть Стефано. На его лице навсегда замерло легкое удивление.
Она снова прокручивает в голове разговор графа и сестер. Он кажется непонятным, искусственным, но последние слова Стефано звучат реальнее всех. И этим ранят сильнее.
Ника бросает фотографию в воду и подходит к зеркалу. Чем дольше она всматривается в отражение, тем сильнее кажется, что это не она, а кто‑то другой, кто знает ее намного лучше.
– Глупая, наивная простушка. Думала, что итальянский граф, миллиардер, на самом деле влюбится в тебя? Что в тебе особенного, кроме шрамов, которые ты прячешь под одеждой? Ни‑че‑го, – чеканит Ника сама себе. – Ты приехала в Италию, чтобы заработать денег, и не оправдывайся, будто хочешь побороть страхи. Твой главный страх – жизнь. Поэтому ты ищешь призраков, ползаешь по кладбищам и брошенным особнякам. Надеешься, что однажды тебя заберут… и ты вернешься в детство, а отец обнимет тебя по‑настоящему.
Ника закрывает слезящиеся глаза и обнимает себя за плечи. Сердце сжимается от тоски. Выговор самой себе прозвучал жутко, но зато отрезвил. Она возвращается к фотографии, достает из кюветы и вешает на веревку.
– И почему ты такой красивый?
Ника тяжело вздыхает.
Один поцелуй, и голова с плеч. Так нельзя, Ника. Соберись!
Снова бросает взгляд на снимок и застывает. Не может пошевелиться, не может отвести глаза. Знакомый холод охватывает ее, вдоль позвоночника бежит ледяная змейка.
Стефано на фотографии растворяется, исчезает, будто и не было вовсе. А вместо него Ника видит женщину в старинном платье девятнадцатого века. Сначала силуэт незнакомки напоминает карандашный эскиз, но постепенно приобретает краски. Ника касается гладкой поверхности снимка и впадает в транс. Тело немеет, она не может шевельнуть даже пальцем, в голове странная пустота.
Нарастает головокружение, перед глазами все закручивается в воронку. На мгновение перехватывает дыхание и замирает сердце, будто катаешься на аттракционе и падаешь в пропасть. И так же резко возникает чувство, словно выныриваешь из воды и жадно вдыхаешь воздух.
Ника обескураженно оглядывается. Разминает затекшие руки и морщится от боли. Ощущение, что сломали все кости, а затем небрежно склеили, не позаботившись о порядке. Легкое головокружение остается, однако зрение нормализуется. Ника вновь стоит возле лестницы, которая ведет в Северную башню. Но…
Вместо электрических ламп горят свечи в причудливых канделябрах, которые торчат из стены, напоминая лапы зверя. Их свет рассеивается, а вечернее солнце слабо бьет в окна. В здании холоднее, или же Нике просто не по себе от того, что она вновь… в прошлом.
Она вздрагивает от криков, которые доносятся сверху. Неуверенно ступает на первую ступеньку.
Ника уже поднималась по этой лестнице, и не раз, но впервые от страха трясутся руки. Голоса усиливаются, она различает чистую итальянскую речь, и уже когда поднимается к спальне, дверь рывком распахивается.
– Росина, прошу тебя, не относись к этому так легкомысленно!
Невысокого роста, похожий на сбитый пирожок мужчина хватает стройную женщину за плечи и чуть ли не силой оттаскивает от двери. Белая жилетка на животе натягивается, и верхняя пуговица с треском отлетает. Он охает. Росина вырывается из его рук и взмахивает зонтиком, будто шпагой.
– Ты почти год держишь меня взаперти, Игнацио! Я чувствую себя пленницей, а все потому, что ты вбил себе в голову, будто на мне висит проклятье. Я устала, хочу на волю, хочу поехать в Рим, в Париж! Ты обещал мне весь мир, но после рождения сына посадил на цепь!
Росина горестно всхлипывает. На ней изящное платье темно‑синего цвета с высокой талией, поверх короткая куртка, а черные локоны прячет шляпка с широкими полями. Несмотря на поздний вечер, женщина явно собирается на прогулку.
– Сердце мое, в следующем году обязательно поедем. Потерпи немного. – Игнацио прыгает вокруг жены, как шарик. – Я не хочу тебя потерять, любовь моя. – Он прижимается к ее руке в горячем поцелуе.
– Не потеряешь. Я иду гулять, можешь составить мне компанию или оставаться здесь, но я отказываюсь проводить очередной вечер взаперти. Трагедия столетней давности нас не касается. Как и проклятье ведьмы!
Росина отталкивает мужа и, демонстративно вскинув подбородок, выходит из спальни. Ника прижимается к стене, но, как и в первый раз, ее не видят. Итальянка пролетает мимо нее, и Ника даже улавливает запах цветочных духов.
– Росина! – в отчаянии восклицает Игнацио и поспешно натягивает зеленый сюртук. – Подожди, сердце мое, я иду с тобой. – Спотыкаясь, он бежит за женой.
Но она не замедляет шаг. Фыркает и на секунду останавливается на лестнице:
– Вот видишь, я вышла из спальни и до сих пор жива, – ядовито бросает она через плечо.
Делает еще шаг. Каблук туфельки цепляется за подол платья. Удивленный вскрик, и женщина валится вперед, беспомощно цепляясь за гладкие стены.
– Росина!
Истошный крик Игнацио звенит в ушах Ники, и она бросается к итальянке, пытается ее схватить, но руки проходят сквозь воздух, а через секунду в нее врывается мужчина, и легкие сжимаются. Дыхание замирает на краткие мгновения.
Игнацио бежит по лестнице быстрее, чем может, но не успевает. Его жена кубарем скатывается вниз по винтовой лестнице.
Ника остается одна. Боится сдвинуться с места и только слышит, как внизу разрастается горький плач.
– Росина, Росина, не молчи! Девочка моя, не молчи. Ответь, поругай меня, только не молчи.
Причитания мужчины разрывают сердце.
Ника медленно спускается, проходит мимо брошенного зонта, видит слетевшую туфельку и, наконец, застывает, широко распахнув глаза.
Игнацио прижимает к себе тело жены с неестественно повернутой головой. Тихие стоны вырываются из его груди, и он только шепчет: «Росина, Росина, Росина»…
Ника выныривает из фотографии, словно некто хватает ее за рубашку и вышвыривает, как непрошеного гостя, обратно в ванную комнату, окрашенную красным фонарем. Падает на холодную плитку, пытается встать, но руки не держат. Всхлип, стон, хрип – непонятный звук срывается с губ, а к горлу подкатывает тошнотворный ком.
Ника едва доползает на четвереньках до унитаза, чтобы очистить и без того пустой желудок. Несчастная, она сворачивается комочком на полу. Голова кружится, как после каруселей. В ушах бесконечный звон.
Что произошло? Как это возможно? Почему именно она?
Вопросы продолжают всплывать в голове, пока Ника лежит в полубессознательном состоянии, но ответов нет. Словно она ослепла и теперь пытается найти дом в чужой стране.
Звонок. До сознания не сразу доходит, что где‑то играет мобильный. Латинская мелодия кажется чужеродной, неприличной. Разум отказывается понимать, в каком он времени.
Ника опирается на руки и со стоном встает. Тело болит. Его пропустили через настоящую мясорубку. Холодная вода из‑под крана остужает разгоряченное лицо. Вздох облегчения. Ника задумчиво разглядывает бледное отражение с темными кругами под глазами. Сейчас даже косметика не поможет.