– Что случилось? – хрипит она, вцепившись пальцами в спинку переднего сиденья.
– Какой‑то отморозок чуть не въехал в нас! – перемежая слова отменной руганью, кричит мужчина.
Его нос картошкой морщится от злости, как у бульдога. «Рено» светит круглыми фарами, разрезая лучами невесомый туман, который стелется по игольчатому лесу. Ели, как пики, стремятся к чистому небу. И Ника тоже хочет туда. Ввысь. Подальше от незнакомца в машине напротив.
– Пожалуйста, езжайте, – умоляет она и хватается за рукав таксиста.
– Этот слабоумный перегородил дорогу, синьорина!
Дверь «Рено» распахивается, и из нее вылезает мужчина в черном драповом пальто. Шляпа скрывает половину лица, но Ника узнает его и со стоном вжимается в кресло:
– Езжайте! – кричит она, но делает только хуже.
Таксист с возмущением оглядывается на Нику, и в этот момент дверь рывком открывается. Руки в черных кожаных перчатках обхватывают бульдожью голову мужчины и со всей силы ударяют о руль машины. Та обиженно гудит сигналом.
Ника кричит, хватает рюкзак и выбирается из машины, не дожидаясь, когда таксиста обезвредят полностью. Бежит в глубь леса, так быстро, как может, и не оглядывается. Ветви мельтешат перед глазами, бьют по лицу. Горло болит от громкого дыхания. Листья хрустят под ногами. Грудь сводит от гонки, но она не останавливается. Вперед, вперед.
Что‑то цепляет Нику за рюкзак и дергает назад. Она с воплем падает на спину, головой ударяясь о ствол дерева. Золотые искры прыгают перед глазами, но Ника пытается встать, пока мужская нога не прижимает ее к влажной земле, выбивая из груди остатки воздуха.
– Я ведь сказал, что сегодня уйду только с тобой, Верóника. А я не нарушаю обещания.
Тихий, почти сладкий голос лишает Нику способности мыслить. И она видит лишь небо. Голубое и безоблачное, но такое далекое.
Глава 28. Дамское оружие
Сестру замуровали в семейном склепе.
Стефано идет по замку, напоминая себе опустошенный сосуд. Нет сил. Нет желания жить. Нет желания бороться. Паола мертва. Фрэнка мертва. Эта череда тянется бесконечным коридором, каждая дверь в котором означает чью‑то смерть.
Он поднимается в башню Камелий и стучится в спальню Ники. Ответом служит глубокая тишина. Без раздумий толкает дверь и заходит в опустевшую комнату. Смятая постель, одинокий чемодан, перевязанный красной лентой. Изумрудное платье аккуратно сложено на стуле. На столе стопки фотографий. Больше никаких напоминаний о Нике.
Ругаясь, что не удосужился взять ее телефон раньше, Стефано набирает помощницу:
– Рачель, перешли мне по смс номер фотографа – Вероники Исаевой. Сейчас же!
Буквально через минуту смартфон нетерпеливо пищит, но звонки по телефону оказываются бессмысленными. Сколько бы Стефано ни набирал Нику, слышал лишь механический голос оператора. Абонент недоступен.
С тихим рыком Стефано вылетает из комнаты и направляется в спальню Джианны. С грохотом распахивает дверь и застает сестру в кресле, скрутившуюся в комочек. В руках зажат смартфон. Женщина что‑то сосредоточенно высматривает на его экране. Синий свет мобильного придает ее лицу мертвенную бледность. На мгновение Стефано застывает, не в силах избавиться от наваждения, что видит Паолу. Но нет. Как бы он ни хотел себя обмануть, Джианна не может вместить в себя двух человек.
– Ника пропала! – выдавливает он и опускается на край кровати.
Джианна хмурится и выключает смартфон.
– Уехала, что ли? И даже не дождалась оплаты? – сухо интересуется она.
Наклоняется к столу и вытаскивает из‑под него начатую бутылку вина.
– Хочешь?
– Нет.
– Хочешь, – кивает Джианна и разливает вино по двум бокалам.
Стефано устало выдыхает и падает на кровать, закрывая глаза.
– Почему она уехала? Я ведь просил остаться в замке.
– Может, она чего‑то испугалась? Навстречу нам промчалось такси, будто опаздывало к президенту. Кроме как от замка, оно ехать не могло. Держи.
– Чего испугалась? Призраков? – Стефано открывает глаза и видит бокал, висящий над ним.
– Может, и призраков. Ты ведь их видел, – пожимает плечами Джианна и возвращается в кресло, когда Стефано приподнимается на локтях и берет вино.
На языке оседает вязкая жидкость, но он делает еще несколько глотков, надеясь вернуть утраченные силы.
– Очень сладкое.
– Зато хорошо пьянит. Так видел или нет? – Сестра пытливо смотрит на него.
– Видел! Ты это хочешь от меня услышать? – Стефано со злобным прищуром глядит на Джианну. – Что я был плохим братом и отрицал страхи Паолы? Да, она верила в проклятье. Я это знал, и ты тоже. Но как я мог согласиться? Ты ведь тоже считала это сказками. Вспомни, в чем она обвинила тебя два года назад. В том, что ты родилась на минуту позже. А теперь что? Получается, если проклятье существует, то оно падет на тебя! – Бессильная ярость, которой нет выхода, клокочет в груди Стефано.
Рука с пустым бокалом падает на покрывало, и последние капли скатываются по стеклу.
– Получается так, – безразлично бросает Джианна. Подносит бокал к губам, но так и не отпивает. – Ника правильно сделала, что сбежала. Наша семейка чокнутая на всю голову. Люса осталась в городе. Замок был нужен только Паоле. Теперь он как брошенная игрушка.
– Она просила пожить с ней последние дни перед проклятьем в замке. Боялась остаться одна. Надеялась, что Ника и есть чужестранка из пророчества. Но либо Викензо неправильно прочел записи Марко, либо нам никогда не найти чужестранку. Еще этот следователь Гуазини. У них нет улик, но нервы они потреплют.
– Ты тоже читал дневник Викензо? – оживает Джианна.
Стефано приподнимает отяжелевшую голову и видит, как очертания сестры расплываются перед глазами.
– Что значит тоже? – хрипит он.
В горле пересыхает. Вместо прилива сил вино забрало их остатки.
– Помнишь, там в самом начале была загадка. Викензо написал, что за львом прячется ключ к свободе и жизни. Но мы смотрим на него и не видим дверь. – Джианна проигнорировала вопрос Стефано.
Не в силах держать голову на весу, он опускает ее на кровать, и веки медленно смыкаются.
– Помню, – еле шепчет он.
– Разгадал? – В голосе сестры слышится смешок, но Стефано не может ответить. Губы отказываются шевелиться. – А я разгадала, – будто издалека доносится до него ответ, смысла которого он уже не понимает.
Ника открывает глаза, но вместо света тьма. Откуда‑то дует ветер. Прохладный, влажный. Она с облегчением подставляет ему лицо, однако боль не утихает. В районе темечка разрастается огненный шар. Ника пытается стряхнуть его рукой, но не может пошевелиться. Руки и ноги плотно стянуты стяжкой.
Шершавым языком проводит по пересохшим губам и чувствует знакомый сладкий привкус. Пить хочется больше, чем увидеть, где находишься. Кажется, еще чуть‑чуть, и горло разорвется от жажды.
Свет слепящим пятном падает на лицо, ширится в разные стороны и вскоре заливает всю комнату. А голос, следующий за ним, терзает душу Ники.
– Доброй ночи, Верóника. Видимо, я переборщил с хлороформом, и ты проспала всю дорогу и еще несколько часов.
– Сейчас… – только и может просипеть Ника.
Зрение неохотно восстанавливается, и она видит полупустую комнату. По серым глиняным стенам бегут тонкие трещины, черепичная крыша в некоторых местах провалилась, запуская внутрь прохладную свежесть. Диван, на которм лежит Ника, видала времена и получше. Ткань грязно‑мышиного цвета обнажает подлокотники, а из матраса возле головы торчит кривая ржавая пружина.
– Сейчас глубокая ночь, моя дорогая. Точнее, скоро рассвет. И никто не знает, где ты находишься. Никто. Кроме меня.
Ника жмется к спинке и старается уравнять дыхание, но слезы сбегают из темницы и крохотными пленниками капают на потертую ткань дивана. Один раз она ускользнула от Габриэля. Но дважды просить у судьбы спасения безнадежно.
Мужчина закатывает рукава плотной рубашки темно‑гранатового цвета и берет в руки тщательно наточенный нож. Он переливается искорками в свете большого фонаря, который стоит на шатком столе.
Ника умрет. С этим надо смириться. Но перед смертью она имеет право знать правду.
– Это ты убивал девушек?
Габриэль смотрит на Нику, будто видит пришельца, а затем громко хохочет. Подходит ближе и рывком сажает ее. Холодное лезвие проскальзывает по ее щеке.
– Глупее вопроса я не слышал. Девчонок убивал твой граф, с которым ты целовалась на потеху всему городу. Я не убийца, я – садист.
– Не верю.
– Да мне плевать веришь ты или нет. То, что требовалось от этой семьи, я получил. Ты – здесь. Больше мне ничего не надо.
Грубый, жаркий поцелуй опаляет губы Ники. Она стискивает зубы, но язык Габриэля прорывается дальше, будто высасывает из нее жизнь.
Считай до десяти. Считай… Один, два, три…
Умоляет себя Ника. На цифре шесть Габриэль отрывается от нее, и она жадно глотает воздух.
– Соскучилась, девочка. – Он шипит ей прямо в лицо.
Ника молчит, боясь, как бы ее не вырвало прямо на пол.
Габриэль выпрямляется и, так и не дождавшись от нее ответа, наотмашь бьет по лицу. Щеку опаляет. Ника валится на бок и то ли стонет, то ли кричит. Слезы не смывают боль, а лишь усиливают.
– Не играй со мной в молчанку, милая. – Жесткие пальцы хватают Нику за лицо, и возле ее глаза замирает лезвие. – Ты знаешь, я люблю беседы. Поэтому, если не хочешь, чтобы я и правда стал Итальянским Потрошителем, говори.
– Хо‑ро‑шо, – хрипит Ника и вздыхает, когда Габриэль отпускает ее. – Ты должен был умереть, – бормочет она первое пришедшее на ум.
Мужчина вновь сажает ее, словно куклу.
– Да. Ты проломила мне череп. На мое счастье – неглубоко, но все равно пришлось ставить титановую пластину, – Габриэль подтаскивает к дивану стул и садится рядом, – и убить лучшего друга. Знаешь, чего стоило подсыпать ему яд? А ведь он спас меня. Я даже не помню, как дотянулся до телефона и объяснил ему, где нахожусь. Не помню, как попал в больницу. Но после реабилитации он стал задавать ненужные вопросы. Поэтому у меня не осталось выбора. Это ты виновата в его смерти. Ты! – Очередная вспышка ярости, и в живот Нике прилетает кулак. Она сгибается пополам и заходится в кашле, который перерастает в стон. – Ты убила его! – орет Габриэль.