Погода нелётная
Глава 1. Тьма в глазах
В двадцать минут пятого, закончив с четырёхчасовым отчётом и убрав все журналы в сейф, Маргарета потягивалась, задёргивала шторы и заваривала чай.
Чай всегда был один и тот же, чёрный байховый из двухлитровой жестяной банки, в которую чья-то рука меленько покрошила сушёное яблоко. Чай стоял на станции никак не меньше полутора лет и пах всё больше не чаем — маслом и сеном; порой она обещала себе купить в посёлке другой, пусть бы и тоже плохонький, но каждый раз забывала.
Три чайные ложки на два стакана кипятка. Взболтать ножом, чтобы сухой прах чаинок неохотно опустился на дно. Отставить на полотенце, достать большую чашку и плюхнуть в неё стружку с засахарившегося мёда. Упереться кулаками в столешницу и смотреть, как за круглым кухонным оконцем медленно плывут облака, кучерявые и белые.
Иногда — если погода была трудная, или если виверн вредничал и плохо набирал высоту, — она бралась за чай не в двадцать минут пятого, а в половину шестого. Тогда она заваривала его сразу в кружке, щедро разбавляя холодной водой.
Потом Маргарета выбирала книгу и садилась с ней у окна. Читала, пока хватало света, умывалась, аккуратно пересчитывала реактивы, заполняя лист ровным столбцом галочек, и проверяла в лотке все приборы.
В семь сорок пять она выходила во двор, гладила виверна по мягкому носу, крепила лоток на седле, затягивала ремни. Надевала куртку, обматывала шарфом шею и нос, застёгивала ремешок очков. Они взлетали тяжело, медленно; старому зверю не удавалось сорваться в полёт с перекладины и приходилось долго прыгать по двору, набирая скорость, чтобы затем тяжело оттолкнуться и поймать дряхлыми крыльями ветер. Маргарета щелчком приводила в чувство высотометр и ставила первую отметку в бланке, диктуя самой себе:
— Триста метров, ветер северо-западный порывистый, давление…
Облёт по маршруту занимал не больше получаса. Потом виверн, умаявшись, камнем падал на площадку перед станцией, и Маргарета для порядка называла его плохими словами, рассёдлывала и чистила, отстукивала данные в центр, выбирала консерву на ужин…
Дни Маргареты были похожи один на другой так, что, в какой бы точке времени она ни была, она как будто бы была везде и всегда сразу. Чуть меньше года назад, только нанявшись на станцию, она готовилась умереть от скуки, слиться с серотой местных будней, пропасть, стать лишней точкой в сигнале.
Вместо этого пропал весь мир. А она почему-то осталась.
Может быть, для того, чтобы смотреть издали, как летят по верхним коридорам драконы и ловить с пустой безликой земли отголосок бьющего в лицо ветра. Может быть, для того, чтобы любоваться медленно плывущими по небу низкими облаками, пока заваривается чай.
Вон то похоже на собаку и будет похоже на неё ещё с минуту, а потом станет бесформенным клубком, чтобы переродиться чем-то совсем новым. А сейчас у пса топорщатся уши, и из раскрытой пасти вывалился язык, туманный и неестественно длинный. И теперь…
Из собачьей пасти вынырнула виверна, облако заклубилось и потеряло сходство с собакой.
На мгновение Маргарета расстроилась, а потом пригубила чай и подумала, что смотреть на виверну будет даже интереснее. Тем более что виверна была чудо как хороша, не чета старому зверю, отписанному дальней метеостанции: молодая, сильная, с мощным размахом красно-золотых крыльев. Всадника с такого расстояния было не видно, но Маргарета не сомневалась ни на мгновение, что он есть.
Пока не приходит пора драться, дикие не летают вот так, короткими отрезками с резкими разворотами на кончике крыла, и не меняют высоту скачками, — всё больше планируют вальяжно и мягко. А здесь Маргарета могла даже различить фигуры: выкрюк, глайд, скобочка, собачка… простой тренировочный набор, хотя на такого красавца никогда не посадили бы ученика.
Может быть, виверна перенесла травму, или, может быть, они готовятся к параду… да какая разница: главное, что здесь, сейчас, вдали от центра, они танцуют в небе, и Маргарета может за ними смотреть.
Красивый зверь, яркий. Солнце переливалось в коже, пока крылья резали небо над Маргаретой. Вот они вошли в бочку…
Дальше Маргарета не поняла: виверна вдруг взревела, завалилась на бок и спикировала в деревья.
Глухой звук удара донёсся с запозданием, и только тогда она отмерла.
вив жёс посадка юз от ст вылетаю — отстучала Маргарета на аппарате.
И выскочила на улицу, на ходу натягивая куртку.
Чем ближе они подлетали, тем хуже она понимала.
Маргарета видела в своей жизни немало падений. Раненые звери, воющие от боли и сходящие с ума от страха, до последнего пытались забраться выше, — и лишь затем, повинуясь всаднику или потеряв сознание, планировали вниз. Конструкция крыльев не позволяет им сложиться непроизвольно, и часто уже мёртвое животное опускалось на землю величественно и важно.
Даже если врагу удавалось сжечь крылья виверны целиком, так, чтобы от тела был только обугленный остов, он ещё немало пролетит на инерции. И только тяжеловесный дракон, подбитый на малой скорости, мог рухнуть вниз почти мгновенно.
А это была виверна, яркая, довольно молодая, судя по небесным фигурам — в отличной форме. И она упала почти вертикально, как будто втайне мечтала разбиться.
Пыль ещё не улеглась, над лесом переругивались вспугнутые птицы. Старичок под седлом Маргареты недовольно заворчал, но она упрямо направила его вперёд и вниз. Они пролетели над широкой бороздой, пропаханной звериной тушей, — кое-где по правой стороне на обломанных ветках виднелась кровь и ошмётки крыла, похожие на влажные бурые тряпки, — и, наконец, нашли их.
Виверна лежала на земле, вытянув короткую шею и задрав морду вверх. Огромные крылья висели на деревьях и цеплялись за кусты; правое выглядело плохо. Седло, закреплённое по-военному, на шести ремнях, было пустым.
Садиться здесь было негде, и Маргарета сбросила вниз верёвочную лестницу и сползла по ней вниз. В самом конце старый виверн не удержал равновесия и всё-таки припечатал её об ствол, виновато всхрапнул и отлетел в сторону, а девушка, проморгавшись, двинулась к месту аварии.
Рука нащупывала на поясе кобуру, но гражданским закон не позволял владеть оружием.
Виверна была жива. Самый край её правого крыла был разорван; в другое время Маргарета решила бы, что зверю ещё придётся вернуться в строй, — теперь же у нас было довольно никому не нужных животных. Лапы скребли землю, разбрасывая комья смешанной с травой грязи, а морду виверна задирала вверх, щурилась и тихо выла.
— Тише, тише, — Маргарета обошла её широким кругом и подошла спереди, показывая раскрытые ладони. — Ты такая красавица… такая хорошая девочка. Я обработаю твоё крыло и дам тебе средство, чтобы не болело. Иди-ка сюда…
Виверна слышала её голос, — это было заметно по движению ушей, — но всё ещё поднимала голову, неуклюже выгибаясь и отчаянно вгрызаясь в землю когтями на крыльях. Маргарета мягко положила ладонь на тёплую шею, пропустила сквозь пальцы короткую мягкую шерсть, потянулась мысленно к ушастой голове.
В первое мгновение садануло болью, будто всю правую руку облили кипятком. Многие новички в такие моменты теряют связь и только зря пугают животных, но Маргарета давно научилась дышать через боль и заставлять тело вспомнить, что никакого кипятка не было. Боль слепила, в глазах темнело. Она потянула виверну вниз ласково, потом жёстче, потом хлёским, приказом, и тогда та, наконец, подчинилась.
— Ты такая хоро…
Успокаивающие слова застряли у Маргареты в горле.
Голова виверны была замшево-мягкая, шелковистая, покрытая обманчиво нежной шерстью. Красная со светящейся рыжиной, длинные пушистые брови, большие смешные уши, аккуратное клеймо над кожистым носом-пятачком.
И глаза, залитые непроглядной чернотой.
Твою мать.
Это что же, она — слепая? Какой-то идиот взялся седлать слепую виверну и летать на ней над лесом, вдали от любых спасательных служб?
Но они хорошо летели, гладко, будто танцуя…
Нос ткнулся в раскрытую ладонь, и Маргарета отработанным движением нажала под нижней челюстью, заставив виверну распахнуть пасть, а затем кинула внутрь крупную, с консервную банку размером, таблетку.
Вообще-то, для виверн бывают разные лекарства, но в полётной сумке была только эта жуткая смесь: обезбол и гемостатик пополам с противосудорожным. Для всего остального нужен врач, нормальный осмотр и вода в объёмах, заметных виверне.
— Я поищу твоего всадника, хорошо? Ложись, да, ложись…
Виверна уронила голову в траву, а Маргарета, удерживая связь только краешком сознания, стала обходить её справа.
Может ли быть, чтобы этот сумасшедший, любитель объезжать слепых виверн, ещё жив?
В её жизни было достаточно проблем, но ещё больше — боли, и безнадёжных последних взглядов, и смертей. И потому, вглядываясь в кусты и пытаясь прикинуть траекторию, по которой всадника могло выкинуть из седла, Маргарета тихонько молилась.
Пусть всё обойдётся, — сказала бы она, если бы потрудилась это сформулировать. — Пусть больше никто не умрёт. Пусть это будет… глупая самонадеянность, дурацкая ошибка, и мы чему-нибудь по этой ошибке научимся, и…
Он лежал чуть в стороне от просеки, — наверное, выпрыгнул сам, когда земля оказалась достаточно близко. Светлый застиранный лётный костюм без погон, шлем валялся в стороне. Нога свёрнута, из рваной раны на голове натекла лужа тёмной густой крови.
Мужчина хрипло, рвано дышал: спина то поднималась рывком, то опадала. Прикусив губу, Маргарета ощупывала голову. Череп был, кажется, в основном цел, но крови вылилось столько, что нельзя было понять даже, какого цвета у него волосы.
— Слышите меня? Эй, вы! Как ваше имя?
Он слабо выдохнул что-то. Маргарета сделала вид, что поняла.
— Я сообщила в центр, — успокаивающе сказала она. — Сейчас обработаю…
Он прохрипел что-то и попытался встать, оперевшись на руки.