А консерва-то — годная была или уже нет? И куда он её дел? В ящиках на стеллажах нашлось достаточно просрочки и целая жестяная банка, в которой вместе муки были одни трупы жучков; теперь Макс придирчиво перебирал все припасы, составляя годные внутрь станции, а подозрительные — снаружи. Да где же она? А, вот эта вроде. Эта нормальная…
Макс почесал бровь снова. Поезд, гремящий в кишках, набирал ход. Хорошее настроение, на котором Макс успел столько всего сделать за этот до бесов длинный день, сдулось подбитым из воздушки шариком. На стрельбищах они тренировались иногда так, чтобы не тратить на упражнения боевые патроны.
Поезд особенно жёстко проехался по внутренностям. Макс поморщился и отставил банки, вдруг осознав, что перед станцией их стояло ещё с десяток ящиков — на целую вечность вперёд. Голова была тяжёлая, в руках — немота.
Вот же… девчонка! Мало кто умеет так испохабить весь настрой. И чего взвилась-то, с какой ерунды? Теперь сидит небось в углу и пыхтит.
Макс вздохнул, потёр лоб тыльной стороной ладони и позвал негромко:
— Ромашка?
Она не ответила. Макс нехотя поднялся — почему так кружится голова? — и пошёл за ней следом.
В огороде Маргареты не было, у виверн — тоже. Макс заглянул в душ и в сортир, обошёл навес кругом.
— Ромашка?
Поезд в кишках затрясся сильнее. Максу вдруг показалось, что всё это было не на самом деле. Ничего не было: ни живой Ромашки, ни станции, ни выздоравливающей Рябины. Он просто ударился головой, и воспалённое сознание подсунуло ему видения, болезненно похожие на реальность.
Брр, примерещится же такая дурь!
— Ромашка!
Звук застрял эхом в брёвнах навеса.
— Ромашка, тьфу на тебя! Что за детские прятки!
Что-то шевельнулось на самом краю видимости, Макс развернулся и успел заметить мелькнувшую наверху тень.
Не показалось. Всё это ему не показалось.
Лестница была приставлена рядом с душем: иногда приходилось забираться наверх и прочищать слив и мыть бак для воды. Макс взлетел по ступенькам, будто у него отросли крылья, и чуть покачнулся на покатой поверхности.
Что станции крыша, то транспортному контейнеру — дно: гладкое и текучее, оно было сделано так, чтобы разбить острым носом воздушный поток и не цеплять его ничем больше. Изнутри кривую лодку переделали так, чтобы сделать её хоть сколько-нибудь прямоугольной, а отсюда, сверху, она казалась чем-то космическим, инопланетным.
Маргарета лежала на самом гребне, вытянувшись вдоль и заложив руки на голову. Макс попробовал ногами прибитые к крыше бруски. Чуть подумав, снял ботинки, пристроив их на краю, босиком добрался до верха, побалансировал там немного. Аккуратно, приставным шагом, подошёл к Маргарете.
Он стоял у неё в ногах, иногда опасно оскальзываясь.
— Уходи, — велела Маргарета. — Ты портишь мне вид.
Макс хмыкнул и сел, сразу же приобретя устойчивость.
Маргарета молчала. Она лежала неподвижно и смотрела вверх, — только ветер иногда игриво кусал её за расстёгнутую рубашку и трепал широкий низ штанин. Под серой тканью майки Макс успел заметить аккуратные горошины сосков и сам удивился тому, какое впечатление они на него оказали.
Макс вздохнул и откинулся назад, уперевшись локтями в крышу.
Небо уже отравил вечер: насыщенную, пронзительную синеву с востока пожирала темнота. У самого горизонта, над лесом, оно уже почти выцвело в сизую черноту. На западе цвели закатные отблески.
Облака плыли быстро, их несло на северо-запад, смешивая и путая. С одного бока лёгкие белые кучеряшки сталкивались с тёмными тяжеловесами, сливались с ними, терялись в них. А с другого — мрачную плотную тучу размывало в белёсую рябь.
Розовое западное небо под тучами казалось тревожно-багровым, как будто где-то за ним взрывалось и горело. Там, наверху, словно наступил конец света, и только глупые людишки не успели пока его заметить.
Потом на горизонте показался дракон. Он летел — тёмная важная тень — через небо, и иногда на нём бликовало солнце, а иногда он попадал в сизую тень облаков.
— Драконы летают, — сказала Маргарета. — Погода лётная.
Макс пожал плечами:
— Любая погода — лётная.
— Для драконов есть…
— Ты не понимаешь как будто.
Маргарета вздохнула. Когда-то, ещё в Монта-Чентанни, она дразнила его: мол, это виверны летают в любую погоду, а драконам дают выходных…
Но по правде, всякая нелётная погода начинала считаться лётной, если это было необходимо. После одного из таких «нелётных» вылетов Маргарета долго сидела у Макса костлявой задницей на коленях, отогреваясь и растирая уши.
— Погода лётная, — упрямо повторила она сейчас.
И Макс согласился:
— Лётная.
А потом помолчал и спросил, так и глядя в небо:
— Обиделась-то на что?
— Ты считаешь меня свиньёй!
Макс вытаращил глаза и выпрямился:
— Чего?
— Да я…
Маргарета набрала воздуха, открыла рот… а потом закрыла. И вся как-то вдруг расслабилась, выцвела. Взгляд у неё стал пустой и неподвижный.
— На, — Макс пошарил по карманам и протянул ей тряпку.
— Если тебе так надо мыть…
— Не мой. Кинь в меня.
— Зачем?..
— Ты же сердишься.
Маргарета моргнула. Взгляд её сфокусировался на Максе, осоловелый и какой-то замеденный.
— Я устала.
— От чего ты устала?
Она моргнула снова.
— Не знаю. От всего?
— Я думаю, ты устала грустить.
Несколько мгновений Маргарета смотрела на него с недоумением. Невесело засмеялась. А потом резким движением выцепила у него из рук тряпку и — не кинула, нет.
Со всей дури приложила его по плечу.
— Ау!
Маргарета замахнулась ещё раз. Тряпка когда-то была, наверное, казённой простынью, на это намекала узкая голубая полоска. Била она хлёстко, не так чтобы больно, но ощутимо. На чужой майке, которую Макс натянул вместо комбинезона, оставались грязно-мокрые следы.
— Ай! Ай, да прекрати же, мы так с крыши свалимся! Я сказал кинуть, и один раз, а ты!..
Маргарета совсем разошлась. Она сидела на гребне крыши, смешно вцепляясь босыми пальцами ног в обшивку, вся напряжённая, раззадоренная, острая, и попадала кончиком тряпки на удивление метко, как будто долго тренировалась.
Макс увернулся раз, другой. Маргарета тяжело дышала, обрисованная майкой грудь ходила вверх-вниз, гладкая ткань подчёркивала соски. Девушка хмурилась, а ещё кусала губу, чтобы не улыбаться уж слишком сильно. Вот же зараза!..
Макс пропустил особенно обидный шлепок, а потом резким движением схватил Маргарету за кисти рук, прижал их к нагретой солнцем крыше, сжал посильнее.
Они столкнулись лбами. Оба тяжело дышали.
— Хулиганишь? — хрипло спросил Макс.
Маргарета зашипела и рванулась, но он держал крепко. Попыталась боднуть — он увернулся. Извернулась, чтобы пнуть, но чуть не покатилась по крыше вниз, Макс перехватил её за предплечье и дёрнул обратно. Тряпка скорбной кляксой валялась чуть в стороне.
— Ты чего дерёшься? — строго спросил он.
— Больно? — с виноватой надеждой спросила она.
— Ерунда, — отмахнулся Макс, — дело житейское. Но ты у меня сейчас…
Он хотел сказать: «получишь», и сделать что-нибудь эдакое, сложно даже придумать, что именно. Мысли путались, всё казалось вдруг насыщенным, интенсивным до головокружения.
Определиться Макс не успел, да и договорить тоже. Потому что Маргарета вдруг глянула на него хитро, снизу вверх, выгнулась и широким, размеренным движением лизнула его в лицо, от подбородка до виска.
Глава 12. Лицом к лицу
— Вон то облако. Похоже на лошадь. Видишь?
— Которое? Это?
— Правее. Ещё правее. Вон там серая картофелина, потом такая длинная ерундовина, и вон там… ну вот. Размыло.
— Похоже на кляксу.
— А было — на лошадь!
— Конечно-конечно. А в тестах с картинками у доброго дяди ты тоже лошадей видишь?
— Иногда…
— И что дядя говорит?
— Ничего не говорит. Кивает.
— А прописывает потом что?
— Ставит штампик «годен»!
— Очень странно… о, посмотри вон туда. Похоже на кудрявого бородача, видишь?
— Мне кажется, на женщину больше.
— С бородой?
— Это воротник с кружевами!
— На лице?!
— Да что бы ты понимала…
Маргарета фыркнула, и Макс крепче сжал тонкую девичью ладошку в своей руке. Они лежали на крыше, по разные стороны от хребта контейнера, и смотрели в небо. Закат отгорал, чернота вытесняла свет, и комары жужжали всё кровожаднее.
После дурашливой недодраки они целовались, как сумасшедшие, до потери дыхания, до жаркого, голодного чувства внутри. Поезд в кишках, наконец, остановился, и вместо него в животе поселилось что-то тугое, хищное и жадное.
Маргарета открывалась поцелуям и ласкам, — даже совсем наглым, бесстыдным. Макс захватил её рот, с нажимом провёл языком по зубам, дотянулся кончиком до нёба, целовал так, что теперь её губы казались покрасневшими и припухшими. Эта крепость пала без боя.
Так же легко, лишь негромко хрипло выдохнув, Маргарета позволила ему спустить с плеч рубашку. Зарылась пальцами в его волосы, и Макс наконец-то отпустил на волю руки, которым давно не давала покоя её грудь. Майка оказалась мужской, с глубокой проймой в подмышке, её можно было и не снимать даже, а так — сдвинуть…
Маргарета цеплялась за его плечи, отвечала жарко. Развела колени — сама, кажется, не заметила. Выгнулась в спине, взгляд ошалелый и кошачий, ноготок остро-сладко обводит ухо.
Наверное, если бы он снял с неё штаны прямо на крыше…
Макс вовремя вспомнил, что он всё-таки не животное. То есть, в некоторых местах, конечно, та ещё скотина, тут не с чем спорить. Но всё-таки не настолько, чтобы развлекаться с девчонкой на крыше, с которой не мудрено и грохнуться. Кому понравится, если в самом разгаре событий кто-то из участников рухнет вниз и сломает себе что-нибудь нужное?
Максу не хотелось падать с крыши, даже если это будет ценой за самый восхитительный секс в его жизни.