Я гляжу на пустой рукав своей пижамы, свисающий, как простыня из окна. Я уже пережил траур по пропавшей руке (ну, не совсем) и больше не сержусь (ну, почти). Но бывают моменты, вот как сейчас, когда все вдруг наваливается снова и от неожиданности становится очень больно.
Выдыхаю. Хватит оплакивать свою судьбу. Честно говоря, я считаю, что у меня есть на это полное право, но Эйр все твердит, что ее уже достало мое хныканье. Что ж, устами младенца глаголет истина, а она хоть и не младенец, но невыносимая ДЕВЧОНКА…
«Уймись, Симеон», – заклинаю я самого себя, борясь с новым приливом раздражения, от которого мои десны обдает жаром. Тише, тише, тише…
Хотя и было бы круто продемонстрировать всем прорезавшиеся клыки и вычеркнуть этот пункт из списка этапов моего вампирского созревания, момент для этого пока неподходящий. Извините за долгие отступления, но теперь я не могу откладывать исполнение своей миссии.
Эйр, у которой имеется свое мнение решительно обо всем, считает эту миссию совершенно бесполезной. Ее послушать – я делаю из мухи слона. Если учесть, что моя лучшая подружка спит в одной комнате с демоном, тут не слона, а мамонта сделаешь.
…Ага, пожалуй, нужно начинать отсюда. Позвольте мне продолжить.
Все эти пять месяцев подряд каждое утро на заре я проскальзываю в коридор, ведущий к спальням девочек моего курса. Когда я рискнул проникнуть туда впервые, меня удивило, что из-за дверей доносятся те же звуки, что и на стороне мальчиков: похрапывание, сопение, невнятные вскрики и прочее. Только такой идиот, как я, мог вообразить, будто девочки во сне напевают колыбельные и нежно посвистывают носиками!
Эти мистические представления о коридоре, протянувшемся по другую сторону общего зала первого курса, развеялись после первого же посещения. Я, кажется, постиг тайну жизни: по сути мы все одинаковы. Никто не ест несвежие пирожные, никто не сопротивляется перьевым клещам в подушке, а совмещенные туалеты – это окопы на линии интимного боевого соприкосновения, где поколение за поколением получает моральные травмы.
Короче говоря, я, Симеон, пятнадцати лет и семи месяцев от роду, пробравшись в этот уголок, абсолютно запретный для мальчиков, чихнул не намного громче автомобильного гудка.
– Симеон! – вскрикивает незнакомый голос за одной из дверей. Я делаю вывод, что меня воспринимают скорее как помеху, чем угрозу.
«Опаздываешь», – ворчит Скёль, когда я прохожу мимо комнаты Эйр.
Огонек волчицы, размером с шар для боулинга, желтый, как солнышко, и агрессивный, как шершень, взял за правило сопровождать меня к Прюн по утрам. Он ни за что в этом не признается, но ему тоже тревожно оттого, что она живет вместе с Ханоко – инугами[3], девочкой с демоном внутри.
Когда она пришла просить нас о помощи пять месяцев назад, я боялся худшего. Потребует ограбить банк? Снабдить ее органами? Останемся ли мы живы?
Однако ей не понадобились услуги Эйр, Жоэля, Колена или мои. Ее интересовала только Прюн, от которой Ханоко потребовала переселиться к ней в комнату до конца учебного года. И все!
Никаких оснований для излишнего беспокойства, скажете вы? Да, если не учитывать того, что демон удачи – не обычный сосед по общежитию.
Даже худший вариант, какой вы можете вообразить (фанат тяжелого рока, терзающий ваш слух после полуночи; невротик, писающий в постель; обжора, прячущий ветчину в ваших книгах…), не сравнится с тем, что обещает ночевка с демоном.
И это истинная правда.
Да еще демон-то не из простых. Да, я уже говорил и утверждаю снова: с виду это милый ребенок, вроде большой плюшевой игрушки с розовыми щечками, так и тянет с нею понянчиться. Беда в том, что удача демона заточена под него самого и его носителя. Если он хочет поесть макарон, а ты оказался на его пути, весьма возможно, что демон тебя уничтожит, чтобы носитель скорее попал в столовую. Попробуй перехватить последнее пирожное с кремом, которое ребенок намеревался взять на полдник, и ты рухнешь замертво.
Недаром учеников бросает в дрожь при входе в буфет и они разрабатывают безумные стратегии выбора лишь затем, чтобы решить, как безопаснее: взять сначала салатик или запеченный паштет. Так что моя диета (сто процентов крови) стала теперь преимуществом.
Но безопасности это мне все-таки не обеспечивает. Первую встречу с Ханоко я пережил чудом. Мы с Эйр били баклуши в библиотеке, мирно, насколько это возможно для вампира и волка-оборотня, когда она явилась взять какую-то книжку для учебы.
Результат?
Все стеллажи повалились, и, если бы не вмешалась Прюн, мы с Эйр отправились бы в ближайший морг. Ханоко же получила требуемую книгу, которая спланировала к ее ногам и сама открылась на нужной странице.
Вот почему, зная, что Прюн каждую ночь остается в четырех стенах с нею, я не испытываю чувства радости. Пусть скрытая огровская наследственность защищает мою подружку от прямого воздействия магии, Прюн все же уязвима. Например, вдруг Ханоко лишит ее кислорода, чтобы не мешала спать? Мало ли что взбредет в голову инугами?
Скёль пристроился на моем плече, и мы направились к конечной точке маршрута. От оглушительного храпа Прюн трясется пол, и всякий раз этот громовой звук заставляет меня улыбнуться: храпит – значит, жива. Я опираюсь о стену напротив двери и замираю.
Девчушка не заставила себя ждать… Не прошло и минуты, как ручка двери провернулась.
– Добрый день.
В присутствии Ханоко я всегда начинаю задыхаться. Она пугает, но не так, как персонажи фильма ужасов. Ничего зловещего в ее облике нет: я вижу, что она моргает, на шее девочки не красуется ожерелье из отрезанных пальцев – в общем, ничего такого. На ней фиолетовая пижама с фигурками пляшущих овощей и большущие голубые тапочки-зайки из плюша, на левом не хватает глазика. На запястье – сумочка-косметичка из розового пластика с блестками. Челка растрепана, на лбу заметна легкая угревая сыпь.
И все-таки, по моим ощущениям, реальность вокруг нее искажается. Я убежден, что, если бы она пожелала выйти, минуя дверь, здание нашло бы способ перестроиться, как ей угодно. Ханоко существует; остальному миру милостиво дозволяется вращаться вокруг нее.
– Добрый день, – отвечаю я.
У нас выработалась такая привычка. Я знаю, что она встает рано, и пользуюсь этим, дабы проверить, не угробила ли она мою лучшую подружку во сне.
– Она еще дышит, – иронически замечает инугами, обойдя меня.
– Очень надеюсь.
Ханоко остановилась, и будь я еще большим мазохистом, то прикусил бы язык в наказание за то, что болтал лишнее.
Я поднял голову и поглядел ей в лицо, о чем немедленно пожалел. О, в ее глазах я не прочел ни гнева, ни ярости – в общем, ни одного из доступных полночникам чувств.
Нет.
В этих черных как ночь зрачках, скрытых за растрепанной челкой, я ощущаю присутствие чужого. Того, кто прячется внутри. Не знаю, может, моя фантазия разгулялась и я накручиваю себя, но готов поклясться, что этот золотистый блеск в последнее время становится все ярче.
– Тебе не стоит подходить ко мне так близко, – напоминает Ханоко. – А вдруг ты так двинешь ногой, будто хочешь меня задеть…
Она переводит взгляд на мой пустой рукав.
– Было бы жаль потерять еще одну конечность, как ты думаешь?
Высказав эту простую истину, она утратила всякий интерес к моей незначительной персоне и направилась в сторону совмещенного санузла.
«А она ведь права, знаешь? – буркнул Скёль. – Хотя благополучие вампиров в целом меня ничуть не беспокоит, ты не худший из тех, кого я встречал».
– Спасибо, толстячок.
Я проследил глазами за маленькой девочкой, вихрем вылетевшей из умывальной комнаты: полотенце развевалось у нее за спиной, как плащ обращенного в бегство супергероя.
Ханоко всегда производит такой эффект.
Мне тоже следовало бы убраться отсюда. Немного помешкав, я спокойно вернулся к себе – спать дальше.
Прюн жива? Миссия выполнена.
Глава 2
– Не нужно вести себя с ней так вызывающе, – беспокоится Жоэль, поглощая мюсли.
– Я не делаю ничего вызывающего.
Мне трудно открыть бутылочку с сангинадой[4], но я твердо решил справиться сам и не прошу помощи у друзей.
– Оставь его в покое, – вздыхает Эйр, смакуя бифштекс с таким количеством крови, будто его вырезали из живого теленка. Отвратительное зрелище.
Бутылочка выскользнула у меня из-под локтя, покатилась по столу и ударилась о тарелку Колена; он ее самовольно откупорил и отдал мне.
– Спасибо, – буркнул я. – А ты мне осточертела, Эйр.
Волчица с видом долготерпения закатила глаза.
– Не злись, я бы ничего не говорила, если бы не беспокоилась о тебе.
– О да, – парирую я, – с такими друзьями, как ты, врагов не нужно!
«Бедненький маменькин сынок, – издевательски тянет Скёль. – Он, видимо, не привык, чтобы ему говорили правду в глаза».
Я скриплю зубами, стараясь не поддаваться на их подначки.
После обязательной утренней встречи с Ханоко я вернулся в свою комнату и проспал еще два часа. Потом мы с Жоэлем и Коленом проснулись, готовые к новому дню занятий и борьбы с аллергией. Девочки уже дожидались нас в столовой, и Прюн улыбнулась мне, как она одна умеет; Эйр меня проигнорировала: ее интересует лишь Жоэль, в его присутствии у нее глаза загораются. Тот факт, что у этой парочки явно начинаются отношения, моей постоянной озлобленности отнюдь не уменьшает.
Плевать мне на романтику. Меня это не привлекает.
Но чисто из жалости, если уж алхимическая связь так очевидна, абсцесс следует вскрыть. Это болезненный вопрос для всех нас, особенно для Колена, который заключил пари с Люка́, кузеном Жоэля, насчет того, когда они наконец сойдутся.
Эйр – первая из народа волков-оборотней, допущенная в Полночную школу. Она завораживает, как полная луна над заснеженной равниной. Желтые глаза хищницы, молочно-белая кожа северянки и разум полководца.