Он кивнул, дрожа от уязвленной гордости и согласия.
— Иди, — тихо сказала я, отпустила его воротник и сунула рукоять топора за пояс. — У меня есть свои дела.
Что-то, похожее на пару рук, будто сжало мое горло. Я едва успела вытащить меч и рассечь воздух перед собой, а потом зрение погасло, и я упала на колени.
Глава седьмая
Сильные ладони подняли меня, пронесли в брешь в воздухе и опустили на гладкий пол. Когда я открыла глаза, я оказалась в убежище Скувреля — том, с книгами — смотрела на жуткую картину, которую он сделал для меня. Странные завитки красно-коричневого цвета вызывали тошноту, пока я пыталась дышать.
Внезапное глупое желание жестокости наполнило меня, терзало, пока перед глазами мелькали картинки меня с кровавыми ладонями, рассекающей горло человека, связывающей петлю для шеи, поворачивающей нож в плоти. Меня стошнило, я содрогалась, картинки не отступали.
Нет, Элли, это не ты!
Я не была жестокой без причины. Я не забирала жизни людей.
Но я ощущала отчаянный голод, терзающий меня, пытающийся поглотить меня силой.
Это было что-то больше меня.
— Не борись, — услышала я довольный голос сестры вдали. — Это убьет тебя, если будешь биться. Прими свою роль. Ты теперь — Равновесие. Ты несешь порядок в мир фейри. Ты будешь служить как рука Высшей королевы в Фейвальде.
Скуврель что-то прорычал, я не разобрала слова, а потом клетку убрали с моего пояса. Я потянулась к ней, но глаза потемнели от видений. Хуже, повязка все еще закрывала один глаз, и настоящий мир, который я видела, был ужасным и пустым, я не могла это терпеть. На месте высоких полок книг и удобных кресел, которые видел один глаз, другой глаз видел темную пещеру с обрывками ткани — или плоти — трепещущие на стенах.
Я с трудом сорвала повязку.
Хватит. Хватит этого бреда.
Подавляя ощущение, я встала, борясь с тошнотой, все кружилось перед глазами. Мне нельзя было поддаваться рвоте или этому срыву.
Скуврель стоял передо мной с белым лицом.
— Ты подтверждаешь мои страхи, Кошмарик. Несмотря на твой сладкий бунт, ты не выстоишь против Фейвальда.
— Я выдержу все, что меня ждет, — процедила я сквозь зубы.
— Сладкий Кошмарик, — сказал он с болью на лице. — Ты ощущаешь это сейчас. Это в твоих костях. Ты спасла человеческую жизнь. Теперь ты должна забрать человеческую жизнь.
— Нет, — сказала я, и боль, как от ножа, пронзила мою грудь. Я охнула и упала на колено.
Он тут же оказался рядом, притянул меня к себе, сжимал, будто я умирала, его лицо исказилось.
— Не умирай сейчас, Кошмарик. Мне нужно, чтобы ты сделала больше. Чтобы ты была больше этого.
Я пыталась говорить сквозь зубы, но боль была слишком сильной.
— Я заключу сделку, Кошмарик, — процедил он. — Я пообещаю сражаться за тебя, а не против тебя. Но, прошу, не борись с этим. Не умирай ради меня.
— Я борюсь с этим не ради тебя, — сказала я, каждое слово было боем с болью.
— Тогда зачем борешься? Стань Кошмаром. Борись со мной во всем. Разбивай мои планы. Будь Равновесием для моего Плута вечно, Кошмарик. Мы будем в вечном сражении, и я приму это ради тебя. Я приму каждый удар с гордостью, буду обижать с уважением, и мы будем великими и роскошными противниками вечно!
— Я никого не убью, — заявила я, вырываясь из его объятий. — И я не знаю, почему ты хочешь заключить сделку сейчас, если не хотел раньше. Ты не слушал лягушку, которую я тебе дала? Она не сказала тебе мое имя?
Он посмотрел на меня с жалостью и сказал после паузы:
— Лягушка молчала, как могилы моих врагов. Знание твоего истинного имени мне не поможет, ужасный Кошмарик. Я знал его с тех пор, как твоя мать произнесла его, но я не могу зачаровать тебя им.
Я охнула. Я забыла это.
— Думаю, тебе лучше сказать мне, почему я ощущаю себя так, словно умираю, — мой голос был слабее, чем мне нравилось.
Его ладони замерли надо мной, словно он пытался понять, куда их опустить.
— Ты не можешь биться со своей ролью. Я говорил тебе, что никто из нас не может выбирать свою роль. Мы можем лишь признавать, что играем роли.
— Этого мало, — выдавила я. Мне этого не хватало.
— Это убьет тебя, если будешь бороться.
— Дай мне нож, — сказала я.
Его растерянное лицо вызвало у меня смех, несмотря на боль, но он вытащил длинный тонкий кинжал из рукава и вручил мне. На рукояти была вырезана голова ворона, клюв был открыт. Я осторожно взяла кинжал, порезала кончик пальца.
— Раскрой ладонь, — сказала я, он послушался, и я дала капле упасть на его ладонь. — Вот тайна, за которую ты торговался, — процедила я. — Наверное, лучше заплатить, пока я еще жива.
Его глаза блестели, расширились.
— Тайна в этом — я еще не решила покончить с нашим браком, и я не уверена, что хочу этого. Эта капля моей крови твоя.
Может, это была боль. Может, сильное желание жестокости, которое не покидало мое сердце — желание, которое не вязалось со мной — но я не ожидала такого выражения его лица. Я ожидала любопытство или смех. Я ожидала, что он будет рад, что я сдержала сделку.
Но я увидела абсолютную ярость. Она исказила его лицо, и он задрожал, словно волна накрыла его, это началось от его макушки и побежало по его телу до уже почти заживших ран и черных сапог.
— Что ты наделала? — прорычал он.
— Я думала, тебе понравится, — я удивилась, губы казались опухшими, пока я пыталась выражаться сквозь шок. — Я думала, что ты решишь, что это достойный подарок, чтобы показать, что я ценю твое желание быть моим другом.
Он склонился к моему лицу.
— Ты так хочешь покончить со своей жизнью, что бросаешь себя мне как использованную тряпку?
— Что? — я оттолкнула его. Что-то во мне было в восторге от его гнева. Что-то, жаждущее жестокости. — О чем ты говоришь? Я просто дала тебе то, чего ты хотел!
Он покачал головой, его тело дрожало, словно каждая его частичка отрицала это.
— Ты привязываешь меня к себе, — сказал он. — Ты в отчаянии. Это не сработает.
Он шутил, да? Точно шутил. Он начал это! Он должен был радоваться, что я подыграла!
— Я не привязываю тебя, дурак-фейри! — мои губы дрожали, ярость поднялась, не уступая ему. — Иди, если ты этого хочешь!
И, когда я это сказала, все мысли о жестокости пропали. Я снова могла дышать. Я снова могла думать. Боль пропала.
Равновесие.
Я освободила человека.
Я освободила фейри.
Он пропал раньше, чем я смогла попросить его вернуться, и осталась в комнате, дрожа от эмоций, смех сестры звенел в воздухе.
Глава восьмая
— Интересно, как ты выполнишь последнее требование, если его нет рядом? — спросила моя сестра, дразня меня, пока я бежала к двери и открывала ее. В пронзающий лучах рассвета облака подо мной были розовыми и персиковыми. Между ними Скуврель падал к земле. — Знаешь, ты будешь в долгу передо мной, если не справишься. Я приму в плату местоположение наших родителей.
Я захлопнула дверь. Я застряла тут. Кроме меча, других выходов не было.
Я выругалась.
— Что за последнее требование? — спросила я.
— Ты не знаешь? — она выглядела нахально.
Я сжала ее клетку, поднесла к маленькому столу и опустила там. Остатки еды, которой Скуврель кормил меня, еще были на столе — сыр постарел и затвердел, его покрыла плесень, орехи размякли.
Я схватила салфетку со стола и сунула между прутьев клетки Хуланны.
— Рассвет. Если не можешь помочь чем-то ценным, нужно поспать, пока мы можем, — горько сказала я. Палец болел. Сердце болело. И я не знала, чем так разозлила Скувреля. — Я знаю, что я устала. Ты, наверное, тоже. Завтра ты покажешь мне, как отозвать армии фейри и покончить с этой войной.
Моя сестра рассмеялась.
— У тебя явно наготове план, если ты думаешь, что можешь уговорить меня на это.
Я игнорировала ее, плюхнулась в диван рядом со столом и закрыла глаза. Сон не пришел сразу. Я ворочалась. Я хотела кричать на Скувреля, требовать ответы, заставить его слушать. Я почти хотела, чтобы крылья выросли на моей спине, чтобы я догнала его и заставила поговорить со мной. Трус. Он не мог даже вести себя со мной как мужчина.
Мой гнев постепенно опустился до тусклой дымки, я засыпала.
Я проснулась от резкого страха.
Телега.
Если кто-то наткнётся на нее, они найдут моих родителей, детей — всех. И фейри были недалеко от той телеги. Даже если они воевали за роль лидера. Мне нужно было пойти и разобраться с этим. Немедленно.
Я вскочила, собрала вещи и выглянула за дверь. Полдень. Время еще было. Если только путешествия из Фейвальда и в него не сыграли с временем, как они порой делали.
Я вытащила меч и потянулась к клетке Хуланны.
— Угх, середина дня! — буркнула она. — Конечно, ты осталась человеком. У тебя ни капли приличий. Сельский мусор.
Я встряхнула клетку. Ее раздраженный писк был хорошим, как чашка чая утром.
Взмах меча, воздух был рассечен. Я убрала меч и прошла в мир смертных.
— Мы куда-то идем? Ты даже не дала мне помыться или попить воды! — возмутилась Хуланна, я подняла клетку и привязала ее к поясу.
— Я думала, ты не хотела заключать сделку, сестра, — сказала я, поднимая повязку.
Магия меча еще работала. Телега была передо мной, хотя уже близился вечер. Я облизнула губы, переживая из-за прыжка времени. Я не могла терять дни, недели или годы. Каждый миг сейчас был важен.
— Ты принесла нас к старой разбитой телеге. Твой Двор очаровывает, — сказала едко моя сестра.
Я игнорировала ее, полезла в сумку, вытащила огниво. Я приготовила гнездышко из травы, вытащила нож и стала разводить костер. Я хотела пройти в дверь и проверить, чтобы быть уверенной, что мама и отец добрались до безопасности с Хельдрой, ее детьми и другими. Я хотела этого до боли. Но не осмелилась. Лучше всего защитить их я могла, оставаясь вдали. Убедившись, что никто не придет искать.