Я опустила сияющее гнездо у основания телеги и стала собирать хворост рядом.
— Мы были сестрами, — сказала я Хуланне, глядя, как разгорается огонь. — Мы всю жизнь были друзьями. Мы делились всем. Родителями. Платьями. Едой. Тайнами. Всем.
— Мы не делились мечтами, — возразила она. — Не разделяли взгляды. Ты всегда хотела этот жалкий старый лес и зверей, которых могла убивать, как хищник. А я хотела больше. Я хотела этого тогда, хочу и сейчас. Я убила бы себя, если бы мне пришлось жить как ты. Как мать и отец. Жить в старом плесневелом доме, где места хватает на одну спальню. Все штопанное и старое. Выживать без роскоши. Это как ад. Твоя жизнь — ад, Элли. Я не хочу этого и никогда не хотела.
— Даже если это означает, что у тебя не будет нас? — спросила я. Это было глупо, глупо, глупо, Элли. Конечно, она не хотела нас. Она почти убила многих из нас. Так почему я надеялась, что она передумает? Почему надеялась, что верну сестру?
— Я просто не понимаю, что так тяжело понять, Элли, — сказала Хуланна. — Это ты или я. Твоя версия реальности или моя. Твое печальное ограниченное будущее или мое роскошное. И я выбираю себя. Я должна ставить свои мечты выше, или они не сбудутся. Это так сложно принять? Что у тебя есть? Пятьдесят лет жизни человека? И, может, ты убьешь несколько животных, или, если повезет, родишь детей, подаришь им такое же жалкое будущее, как свое. У меня будут века, может, даже тысяча лет, в роли правительницы Фейвальда. Я буду жить в смехе и веселье, в моде и искусстве, с хорошей едой и разговорами, интригами, волнением, удивлением и магией. Жизнь власти и престижа, образования и экспериментов, со всеми земными и фейвальдскими радостями. Одна моя жизнь будет не просто в десять раз длиннее твоей. Она будет в сто раз насыщенней, в тысячу раз ценнее. Это будет стоить жертвы десятью тысячами мелких жизней, как твоя.
Я не знала, что сказать на это, огонь лизал бок телеги, уничтожая путь побега, убирая улики, спасая людей, которых я любила, оставляя меня в плену с теми, кого нужно было уничтожить.
Я подняла клетку, чтобы посмотреть на нее, запечатлеть ее облик в своем разуме. Я не хотела забывать то, что она только что сказала, то, что собиралась сделать.
Хватит, Элли. Хватит верить в лучшее в ней. Хватит думать, что кровь была гуще воды. Хватит.
Ее изъяном была жестокость.
Моим изъяном была доверчивость.
Как я собиралась одолеть ее, если снова и снова поддавалась своему изъяну?
Она ухмыльнулась, и я дала этому погрузиться с остальным.
— Язык проглотила? — она приподняла бровь. — Или ничего не можешь сказать, потому что знаешь, что я права?
— Нельзя спорить со злом, — сказала я, огонь на фоне поднялся и проглотил телегу, дым поднимался в небо. — Его можно только потушить.
Я надеялась, что, если слово «победить» не означало поймать, то могло означать убедить. Но Хуланну убедить не удавалось.
Я не понимала, что плакала, пока не ощутила жжение в глазах и на щеках. Это был конец моей семьи. Конец моей деревни.
Но я была не такой. Я была Элли Хантер. Я была этой землей. И железо было тут под землей, в сердце гор. Железо в земле, в моей крови, в моей воле.
— Ты ничего не можешь без меня, — сказала Хуланна. — Это говорится в пророчестве. Это наше проклятие. Мы мучимся друг с другом, пока одна из нас не будет убита должным образом.
— И кто же это будет? — холодно спросила я, телега развалилась, и огонь угасал.
Это буду не я. И не невинные, которых я спасла. Я сделала хотя бы это.
Я ждала, пока солнце не село. Костер стал пеплом, и я вытащила меч из ножен и рассекла им воздух.
Глава девятая
Я должна была обращать больше внимания на свои желания, когда рассекала мечом воздух, потому что вышла не в том месте в Фейвальде, которое знала.
Хуланна охнула, а потом это сделала и я.
На земле, сидя на коленях, опустив голову перед нами, был Скуврель. Он был перед высокими дверями, которые выглядели как железные. Двери были в круглой раме — каждая была полукругом. Рама, казалось, извивалась, глаза отказывались скользить по ней взглядом. Стены или здания для этих дверей не было. Они просто стояли там, словно вели в никуда, но это не могло быть правдой. Я слышала тихие крики за дверью.
Символы, которые я не могла прочесть и не понимала, тянулись над дверями, сплетались с лозами с шипами, розами, крыльями, перьями и глазами сов, все это украшало пространства между улыбающимися скелетами фейри. Рога, длинные скелеты хвостов, скелеты крыльев и даже единорог из костей указывали, что тут изображались фейри, но даже больше указывали на это спутанные и расплетающиеся края фейри, соединяющиеся вместе, как обрывки плоти в бурю. Даже духовным зрением я видела, как края врат извиваются перед моими глазами.
Я поежилась.
Жар пульсировал от двери, обжигая, и моя кожа тут же нагрелась, словно я стояла перед печью в кузне. Я сглотнула, Скуврель поднял голову, его глаза загорелись надеждой, рот открылся.
— Что ты делаешь у Дверей Жути? — прошипела Хуланна из клетки. Ей придется вскоре понять, что она была в плену.
— Вы обе тут, — выдохнул он, глаза сияли, словно к нему прибыло спасение. Он медленно встал, солнце начало опускаться за холмы, и тени становились длиннее и отчаяннее. — Правда или ложь? Ты пришла ко мне по своей воле.
— Правда, — медленно сказала я. Что он имел в виду? Почему выглядел так, словно от моего ответа зависела его жизнь?
Он прошептал, словно говорил с собой, спорил о чем-то с собой сотни раз.
— Но кто выбрал бы умереть за нас?
— Никто, — Хуланна оскалилась. — Потому тебе нужно заставить ее. Забери ее жизнь тут, на Кровокамне, Валет. Бери, пока есть время, и мы с тобой сможем править вместе.
Камень под ним на самом деле был красным, словно пропитанным поколениями крови.
Я все еще сжимала меч в руке.
Что-то сделало выражение лица Скувреля тверже. Но я не осмеливалась выяснять, соглашался он с ней или отрицал.
Я взмахнула мечом, подумала о том, где хотела быть.
Ничего не произошло.
Последний луч солнца угас.
Рожок загудел вдали, длинный и музыкальный. Дикая Охота началась. Мне нужно было бежать.
Я убрала меч в ножны, вытащила лук и стрелу.
— Не трогай меня, — приказала я Скуврелю, но голос мой был слабым.
Я не понимала, что происходило, но мне не нравилось это место. Мне нужно было уйти… сейчас.
Я стала пятиться, рожки загудели снова. Я поймала его взгляд, мы долго смотрели друг на друга в смятении и отчаянии, а потом я развернулась и побежала.
Ноги стучали по земле за мной. Пасти влажно щелкали, рычание разрывало воздух. Звуки лавки мясника и гадкий запах, как за этой лавкой, подгоняли меня.
Странно, но зашитая спина не болела. При обычных обстоятельствах была бы огненная боль.
Я была близко к вершине холма. Я ускорилась, ноги стучали по земле, сотрясая кости, каждый шаг был прыжком в воздухе, как олень перемахивал павшее дерево.
Я выбежала на вершину и охнула. Внизу камень был вырезан огромной чашей. В ней сотни големов тихо работали, их силуэты были ярко-алыми в свете восходящей Кровавой луны.
Они дружно посмотрели на меня.
Я сглотнула.
— На что они смотрят? — пробормотала я.
— Одна из четверых, — едко сказала Хуланна. — Ты даже не заслуживаешь титула. Ты не заслуживаешь управлять големами.
Управлять? Я могла управлять этой армией големов? Я затаила дыхание на миг, мысль гремела в голове. Я надеялась на такое. Я спрашивала, почему они не повели армию големов в Скандтон, чтобы захватить вместе. Мне сказали, что это портило игру. Я не играла. Я ощутила, как улыбка пробирается на лицо.
— Хотя, когда ты получишь всю силу Равновесия, вряд ли ты будешь слушать свои смертные прихоти, — сказала моя сестра.
— Ты так помогаешь, — буркнула я, она жестоко фыркнула.
Но она помогла.
Рычание зазвучало в воздухе за мной, и я охнула. Дикая Охота бежала быстрее, неслась по земле как стадо лосей. Ближайшая гончая прыгнула ко мне, слюна летела из пасти, которая щелкнула близко. Я выпустила стрелу, но, хоть она вонзилась в глаз гончей, та даже не замерла и не вздрогнула.
Мне было плохо. Я вытащила вторую стрелу и оглянулась на големов.
— Ко мне! — крикнула я им. Они стояли, замерев, перестав добывать камни, ведь я им мешала.
Моя сестра смеялась.
Я выпустила еще стрелу в гончую, но она была уже слишком близко, раскрытая пасть проглотила стрелу, словно ее не существовало, зубы щелкнули.
— Нельзя убить то, что уже мертво, — крикнула мне сестра.
— Как твое сердце? — парировала я, прыгая в каменную чашу. Я едва удержала равновесие, проехав по склону, чуть не упала, когда камни стали двигаться ближе ко дну чаши.
Я схватилась за голема, пробегая мимо, обвила его руками, чтобы не упасть. Он застыл, и я посмотрела в его пустые каменные глаза. Вокруг меня камешки падали, подпрыгивая, окружали мои ноги.
— Ты меня слышишь, голем? — спросила я.
— Отличная идея, Элли, — издевалась сестра. — Попросить говорить нечто без голоса.
— Я прошу тебя нести меня на своих плечах и бежать от Дикой Охоты, — сказала я голему. — Ты согласен на это?
Голем молчал.
Я тихо выругалась под нос, дикая гончая прыгнула с края чаши, пролетела по воздуху с радостью смертной гончей, прыгающей в пруд. Я стиснула зубы, ожидая удар.
Гладкие каменные руки подняли меня, закинули на широкое плечо. Я охнула от боли, ударившись об плечо копчиком. Клетка звенела металлом по камню, ругательства моей сестры наполняли темнеющий воздух.
Я вытащила факел из-за пояса, подняла его в воздух. Духовный свет озарил мир вокруг нас, голем уклонился от гончей. Зверь рухнул и прижал нос к земле, искал.
Мы были невидимыми, но я не могла скрыть наш запах.
— Беги, — выдохнула я, не сводя взгляда с разъяренной гончей. Ее клыки были длиной с мои ладони. Ее сильный мускусный запах наполнял мой нос, вызывая страх.