Словом, прочел он в «Радиокопейке» статью о том, как можно самому сделать детекторный приемник. Для него не нужны были ни батареи, ни радиолампы. Но необходимы кристаллы. Пришлось в пробирку напильником настрогать свинцовый порошок, затем насыпать серы, перемешать и нагреть. Содержимое расплавилось. Юра остудил и разбил пробирку. Так были добыты первые в его жизни кристаллы, которые вскоре он залил свинцом. Металлическую спиральку припаял к мягкой свинцовой палочке. И наконец все это собрал на эбонитовой подставке, которую сам и выпилил. Гнездо, зажимы, наушники, конденсатор нашел у отца. Подключив антенну и заземление, Юрий надел наушники, стал искать точку на кристалле. И каково же было ликование, когда ясно услышал сначала голос диктора, потом музыку. Первой победе Юрия радовалась вся семья.
Успех окрылил. Вскоре в той же «Радиокопейке» появилось описание детекторного приемника Шапошникова. Юрий изготовил и его, Теперь он принимал не только ташкентское радио, но и слышал Самарканд.
Однако детекторный приемник вскоре перестал его увлекать. Он мечтал добиться большего — создать радиоприемник на лампах. Вместе с другом Шуриком Чепурновым стали копить деньга на конденсатор переменной емкости, который стоил по тем временам очень дорого 5 рублей (!) Ящик для приемника сделал папа Шурика, дефицитную лампу «Микро» дал отец Юрия. И вскоре приемник, собранный друзьями, заработал.
Теперь они слышали голоса множества станций, дикторы в основном говорили на иностранных языках. Испытали приемник друзья в Новогоднюю ночь на 1933 год.
Увлечение радиолюбительством крепко помогло ему в трудную минуту. Дело в том, что в предвоенные годы в Ташкенте стало модным увлечение радиомузыкой. Появились первые сетевые радиоприемники. Начали радиофицировать гостиницы, магазины, парикмахерские, рестораны. Пригодились и Юркины знания. Его взяли на работу в радиоузел, который должен был обслуживать две бани и, соответственно, парикмахерские при них.
Бани, по-узбекски «хаммам», уважаемые на Востоке заведения, куда ходят не просто помыться, а расслабиться, отдохнуть, приятно провести время. Они находились на улице Правда Востока. Здесь же располагался Ташкентский оперный театр. Подобное соседство, безусловно, возвышало бани. Однако радиоузла, как такового, не существовало, одно название. Его еще предстояло развернуть — провести проводку по помещениям, установить динамики, оборудовать радиорубку. За это и взялся Юрий.
Основой для создания радиоузла должна была стать радиола «Д-11» — большое сооружение в человеческий рост, футляр из дорогого полированного ореха, шкала настройки — словно большой циферблат с часовой и минутной стрелками. Это был мощный восьмиламповый агрегат, приобретенный когда-то за рубежом. Ибо ничего подобного у нас в стране не выпускали.
Юра с удовольствием подсчитал: мощности радиолы хватит, чтобы «озвучить» десятка четыре громкоговорителей. И эти громкоговорители он уже установил в фойе бани, коридорах, буфете, парикмахерских. Теперь они ждали своего часа.
Но сложность состояла в том, что радиола «Д-11», вся такая основательная, сияющая своей ореховой полировкой, была совершенно безмолвна. Она вышла из строя задолго до того, как Юрия приняли на работу. Некоторые радиоспециалисты пытались реанимировать радиолу, но, оглядев ее, только разводили руками. Схема к ней отсутствовала, однако самая большая проблема состояла в том, что радиола была собрана из американских деталей. А где их взять, дефицитные американские детали в далеком Узбекистане?
В ту пору Ташкентскими банями командовала некто Трохина, типичная комсомолка — выдвиженка 30-х годов. Носила она гимнастерку или в лучшем случае мужскую блузу, подпоясанную ремнем. На голове косынка красного цвета, в зубах — папироса, в руках — клеенчатый потертый портфель.
Вот к ней и пошел Юрий, чтобы получить разрешение на самостоятельный ремонт радиолы.
Трохина, дымя папиросой, выслушала Мажорова и оскалилась, обнажив неровные, желтые зубы.
— Ну ты даешь, Мажоров? Тоже мне специалист нашелся. Инженеры смотрели, только глазами хлопали…
— Там не глазами хлопать, а делать надо.
— А если сломаешь? — Трохина выпустила струйку дыма.
— Так она уже сломана…
Банный начальник задумчиво почесала затылок под красной косынкой и залихватски махнула рукой.
— И то правда. Действуй, Мажоров.
Внимательно изучив содержимое радиолы, Юрий понял: сгорел силовой трансформатор. Но он, как, впрочем, и другие узлы, не подлежал разборке. При поломке его просто заменяли новым. Но это там, в Америке. А здесь, в Узбекистане, было совсем по-другому. Юрий четко осознавал: никто не собирается держать его на должности радиста, если радиоузел не будет работать. Но перспектива оказаться безработным никак не прельщала его. Значит, выход один — разбирать неразборное и отремонтировать неремонтируемое.
Трансформатор представлял собой запаянную металлическую коробку, облитую битумом. С большим трудом, на костре Юра обжигал битум, потом распаивал крышку коробки и, наконец, извлек оттуда трансформатор. На его перемотку ушло две недели. Юра намаялся вдоволь, измазался с ног до головы битумом, который никак не желал смываться с рук, лица. Однако добился своего — установил трансформатор на прежнее место, припаял все концы, включил… О, чудо! Радиола ожила. На праздник возрождения радиолы сбежалось все банное начальство: заведующая Трохина, бухгалтер, завхоз. Все бурно восхищались, цокали языками от удовольствия: «Ай да Мажоров! Ай да молодец!»
Радиоузел заработал. Юркин авторитет, как специалиста-радиотехника, взлетел до небес. Ему положили оклад в 300 рублей и установили рабочий день с 15 до 23 часов. А это была уже двойная радость. С таким распорядком дня Юра мог не только зарабатывать деньги, но и учиться в техникуме. И он решил поступить в Ташкентский техникум связи.
В МОСКВУ — ЗА ПРАВДОЙ!
В школе Юрий был отличником, да еще успел поучиться в восьмом классе, и потому его приняли в техникум без экзаменов. Поступил на радиофакультет.
Теперь утром, к девяти часам, он ехал на занятия, а после обеда — спешил на работу. С первого семестра вышел в отличники и получал стипендию в 150 рублей. Ну, раз отличник, то должна быть и общественная нагрузка, да побольше. Юрий пытался объяснить, что вечером он работает и не в силах заниматься с отстающими. Его вытащили на комсомольское собрание и тут пришлось признаться: он единственный кормилец в семье, отец арестован, находится в заключении. Это сообщение вызвало удивление у некоторых комсомольцев: мол, объясни, как же тебе удалось вступить в комсомол?
А дело было так. В начале восьмого класса к Юрию подошел комсорг школы Виктор Калинин и без лишних предисловий спросил: «Почему не вступаешь в комсомол?» Комсорг знал, что Мажоров отличник, помогает своим товарищам, а со вступлением в ВЛКСМ почему-то тянет.
Юрий ответил, что он подал бы заявление с радостью, но вот беда, его отец арестован. Комсорг молча выслушал сказанное, ничего не ответил, но через несколько дней вновь нашел Юрия.
— Товарищ Сталин сказал, что дети за отцов не отвечают. Так? — спросил Калинин.
— Так! — согласился Юрий. — Тем более я уверен, что мой отец невиновен.
Потом Мажоров не раз задумывался над тем, как в действительности ему удалось стать комсомольцем. И не находил ответа. То ли это случилось в первые месяцы после высказывания Сталина, то ли просто ему повезло, но в октябре 1938 года он стал комсомольцем.
Все это честно, не таясь, и рассказал на собрании Юрий. Удивительно, но его сообщение было воспринято с пониманием, и впредь Мажорова особенно не мучили общественными нагрузками. Он мог успешно учиться и работать.
А работать в те годы было не просто. В стране приняли закон, в котором ужесточались наказания за прогулы и опоздания на работу. Нарушителей отдавали под суд и приговаривали к тюремному заключению на срок от одного года до трех лет. Закон этот вызвал ропот и недовольство в народе, но деваться было некуда.
В Ташкенте общественный транспорт работал скверно. Автобусов мало, троллейбусов вовсе не было, не говоря о метро. По улицам ходили лишь трамваи. Этот трамвайный парк состоял в основном из старых вагонов бельгийского производства начала века. А населения — около 600 тысяч человек, город раскинулся в радиусе двадцати километров.
Нарушения в работе транспорта часто приводили к массовым утренним забегам ташкентских трудящихся, спешащих изо всех сил успеть на трудовую вахту к условленному часу. В народе эти забеги в шутку называли «утренним марафоном». Юрий не раз, добираясь в техникум (к счастью, за опоздания на занятия тогда не сажали), видел большие толпы бегущих людей, среди которых порою выделялись «марафонцы»… в кальсонах. Это были явно проспавшие.
Занятия в техникуме заканчивались в 14 часов 25 минут. Юрий, услышав звонок, хватал учебники, одежду и бросался на трамвайную остановку. Ехал в вагоне по Полиграфической улице, потом через улицу Навои, по мосту над арыком Анхор и, наконец, по Ленина добирался до улицы Правда Востока. Дальше — пешком.
По приходу на рабочее место он включал радиолу, которая была оснащена встроенным американским аппаратом для проигрывания пластинок, и передавал музыку. Потом, после музыкального концерта, настраивал приемник на радио Ташкента, транслировал передачи.
Крепко досаждала унылая узбекская музыка и однообразное пение местных артистов. Правда, после присоединения к СССР Западной Белоруссии и Западной Украины оттуда стали приезжать мастера-парикмахеры, как правило евреи. Они привозили с собой польские и немецкие пластинки с записями танго. Приносили эти пластинки в радиоузел и просили поставить. Это были прекрасные мелодии — «Черные глаза», «Аргентинское танго», «Ночь в Монте-Карло». Послушать популярную западную музыку собиралось немало людей, что способствовало росту популярности ташкентских бань и парикмахерских.
Случались, конечно, и курьезы. Как-то Юрий загрузил в автомат пластинки и пошел перекусить в буфет. Сидит себе, слушает музыку из своего радиоузла, жует пирожки. И вдруг музыка обрывается. Он стремглав бежит на рабочее место и видит: американский автомат выбросил несколько наших пластинок, да с такой силой, что они вдребезги разлетелись, ударившись о стену. Оказалось, что некоторые пластинки были изготовлены некачественно. Они оказались, видимо, из-за экономии пластмассы, тоньше остальных. Автомат «рассердился» на русский тяп-ляп. В дальнейшем пришлось пр