тко и однозначно. Остается продлить ее в будущее. Каков же итог?
Получится нелепый результат! Очень скоро — где-то около 2030 года — мы упираемся в «роковую черту»; приближаясь к ней, гипербола круто взмывает ввысь и почти вертикально устремляется в бесконечность. Абсурд явный: численность человечества не может быть беспредельно большой — ни здесь, ни далее. Ясно, что кривая роста пойдет более полого, то есть должна претерпеть радикальные изменения, резюмирует профессор Шкловский.
Все это лишний раз демонстрирует со всей наглядностью, куда может завести такая вот механическая экстраполяция, безупречная с чисто математической точки зрения. Судите сами, чего стоит тот мистический ужас перед грядущим «половодьем человеческой биомассы», который внушают нам любители «магических формул», манипулирующие ими по всем правилам арифметики, геометрии и т. п. там, где не обойтись без высшей, социально-экономической, алгебры.
Былая закономерность, пусть даже многовековая, не есть нечто фатально предопределенное на веки вечные. Экспоненты, прогрессии, легко продлеваемые на бумаге, не всегда находят продолжение в жизни. Как же тогда демографам удается высчитывать численность населения со всей возможной точностью? «Авось кривая вывезет» — это не для них. Их метод сочетает максимальную строгость с максимальной надежностью. Суть его такова.
Прогнозируются повозрастные «нормы» рождаемости и смертности. Разность между обоими показателями как раз и дает прирост населения. Как видно, результат получается из двух величин, которые не отличаются постоянством. Предвидеть их изменения помогает, конечно, весь арсенал современных знаний. Используются и математические модели населения. Но это не мертвые схемы. За числами и формулами — живые люди, общественное бытие. Принимается во внимание весь комплекс факторов — социальных, экономических, прочих. Без этого самые безошибочные расчеты могут обернуться самыми грубыми просчетами.
— Допустим, оправдается прогноз в варианте-минимум, и население вырастет на самый малый процент из всех возможных. Но не станет ли больше людей на Земле, лишенных куска хлеба?
— По недавним оценкам, половина человечества страдает от хронического недоедания и медленно умирает от голода. Ныне — миллиард людей в развивающихся странах. И именно там, в «третьем мире», население растет наиболее высокими темпами. Но это вовсе не означает, что нехватка продовольствия должна непременно увеличиться. Поднять его производство вполне возможно. Это еще раз доказано «зеленой революцией», например.
— Неужели проблема решена?
— Научно-технический переворот сам по себе открывает лишь потенциальные возможности, сколь бы реальными они ни казались. Осуществить их немыслимо без социально-экономического прогресса.
«В 70–80-х годах в мире возникнут обширные очаги голода и сотни миллионов людей умрут голодной смертью, если только термоядерные бомбы или какие-либо иные средства истребления не погубят их раньше». Так в 60-х годах писал Пауль Эрлих, профессор биологии Стэнфордского университета (США). Столь авторитетное пророчество могло потрясти и читателей не из слабонервных.
Пока этот очередной «гороскоп» для человечества производил впечатление, в «третьем мире» уже развертывалась «зеленая революция».
Так назвали сельскохозяйственный переворот в тропической и субтропической зоне, начавшийся в середине 60-х годов. Его вызвала не случайная удача, не милость природы. Напротив, целенаправленная деятельность человека. Генетиков-селекционеров, которые работали в международных агрономических центрах, специально основанных для этого в Мексике и на Филиппинах.
Там были выведены новые сорта злаковых. Это лилипуты, превзошедшие любого Гулливера. Будучи низкорослыми, они более живучи, не так полегают в непогоду. Конечно, высокие хлеба прекрасны, они испокон веков радовали душу земледельца. Но гиганты прожорливей: чем длиннее стебель, чем крупнее лист, тем больше они требуют пищи. Крестьянину же в первую голову нужен тучный колос, початок. У карликов как раз все наоборот — не «в солому» корм, а «в зерно». И созревают они быстрее.
Правда, для приверженца традиций, за которыми многотысячелетний опыт земледелия, это все «слова, слова, слова». Каковы же дела?
Урожайность оказалась небывалой. До 70 центнеров мексиканской пшеницы с гектара вместо прежних 12 (в среднем) получают теперь в Индии и Пакистане. Филиппинский рис дает по 60–80 и даже более 100 центнеров. Кроме того, новые сорта — и этих, и других культур — отличаются такой скороспелостью, что позволяют снимать по 2–3 урожая в год с одной площади.
За несколько лет (1966–1971) производство пшеницы в Индии и Пакистане удвоилось, а риса в той же Индии и на Филиппинах поднялось более чем на треть, в Республике Шри Ланка (Цейлон) — чуть ли не на две трети. Сбор кукурузы в Марокко увеличилсй 6 два с лишним раза. Такие темпы беспрецедентны — их не знали даже развитые капиталистические государства в пору агротехнической реконструкции.
Результаты? В Шри Ланка, Малайзии и других странах значительно уменьшилась нехватка продовольствия, которая, казалось, может только обостряться без помощи извне. Индия, вторая по населенности держава (ныне там живет почти 600 миллионов человек), вплотную приблизилась к возможности обеспечивать себя зерном самостоятельно. Пакистан и Филиппины перестали закупать его за границей, а Мексика и Кения начали даже экспортировать, хотя раньше только ввозили.
Между тем еще совсем недавно сельское хозяйство в тропиках и субтропиках слыло непреодолимо отсталым, а стремление ученых поднять его считалось заранее обреченным на провал. Именно там и предвещали близкий неминуемый голод. И в Африке, и в Латинской Америке, и прежде всего в Южной Азии. Да, как раз в тех районах планеты, где начался так называемый демографический взрыв. Рождаемость там исстари была весьма высокой. Но и смертность тоже. Особенно младенческая и вообще детская. Ее сравнительно недавнее снижение довольно-таки быстро подняло прирост населения. Теперь он достигает 3 процентов ежегодно, что заметно выше не только среднеевропейского уровня (примерно 1 процент), но и среднемирового (2 процента в год округленно).
Производство сельхозпродукции тоже увеличивалось, но не везде поспевало за такими темпами, Отнюдь не потому, конечно, что вдруг оказалась верной арифметическая «закономерность» Мальтуса. Нет, причины тут другие. Порой они досадно парадоксальны.
В Индии почти 240 миллионов коров и буйволов. Исполинское поголовье! Масса говядины? О нет, не моги даже заикаться о том, чтобы отправить их на бойню, — кощунство! Это священные животные. Неприкосновенные, они, не в пример откормленному скоту европейских ферм или американских ранчо, бродяжничают по градам и весям неухоженные, тощие, вечно голодные, вытаптывая посевы, опустошая нивы, объедая людей, и без того-то не всегда имеющих скудный кусок хлеба.
К этим потерям добавляются другие, столь же нелепые. Огромное количество зерна — десятки миллионов тонн ежегодно! — пожирают грызуны. Но уничтожать их нельзя: религия запрещает причинять зло «божьим тварям», даже если они разносчики страшной заразы. Одних только крыс в Индии миллиарды. Беспрепятственно плодятся и другие хвостатые «иждивенцы», например обезьяны, устраивающие разбойничьи набеги на поля и огороды.
Как бы там ни было, сама жизнь — не теория, но практика — снова опровергает «гороскопы» неомальтузианства. Очередная серия ударов оказалась настолько чувствительной, что завершилась для него психологическим нокдауном. Безнадежно мрачный тон, свойственный прорицаниям в начале 60-х годов, сменился этакой «технократической эйфорией». В начале 70-х годов на Западе заговорили о «новой уверенности», что в «третьем мире» продовольственные кризисы «уходят в прошлое».
Спору нет, поднять производство сельскохозяйственной продукции в развивающихся странах в принципе возможно, что убедительно доказывает «зеленая революция». Но это лишь «семена перемен». Чтобы посев научный взошел для жатвы народной, нужен благоприятный социальный климат. Вклад ученых сам по себе погоды не делает.
Новые сорта требуют намного больше влаги. Воды кругом в достатке, до нее рукой подать. Но нужны ирригационные сооружения. А их нет, либо они примитивны. Мало инвентаря, удобрений, их промышленное изготовление не налажено как следует. Применению ядохимикатов против вредителей кое-где мешают религиозные предрассудки. Внедрению прогрессивной технологии препятствует и просто ее непонимание, вековая безграмотность, сила привычки. Но даже высокая образованность не могла бы компенсировать отсутствие денег на нововведения. Между тем арендная плата высока: азиатский или, скажем, латиноамериканский издольщик отдает землевладельцу более половины урожая.
Понятно, почему выигрывает прежде всего латифундист, помещик. Правда, он поставляет продукты на рынок: бери — не хочу! Увы, они не по карману многомиллионным массам, извечно прозябавшим в нищете. И вот затевается продажа более состоятельным зарубежным покупателям, хотя внутри страны потребление отнюдь не на высоте…
Словом, «зеленая революция» не только не отменила грядущую социальную, но еще раз продемонстрировала ее необходимость. Иначе — без аграрных реформ, без кооперации мелких частных хозяйств, без коренной ломки общественного уклада — даже в благодатных солнечных краях «семена перемен» заглушит «сорная трава» колониального прошлого, полуфеодального настоящего.
«Научно-техническая революция, способствуя невиданному росту продуктов производства, еще резче подчеркнула трагедию земного шара: наряду с несметными богатствами, накопленными в разных странах, больше миллиарда людей недоедают и умирают с голоду, причем не только в отсталых государствах, но и в самых богатых. Капитализм препятствует не созданию материальных благ, а их справедливому распределению». Это слова академика П. Лукьяненко, удостоенного Ленинской премии за выведение всемирно признанных высокоурожайных пшениц, получивших распространение не только у нас, но и за рубежом. Так заявил он в диалоге с лауреатом Нобелевской премии доктором Н. Борлаугом, одним из «отцов зеленой революции», возглавившим международный селекционно-генетический центр в Мехико.