— Я не соглашалась, — нахмурилась непонятно, с ней всегда все непонятно, все на грани: обижена, расстроена или испугана? — Она спросила, а я ответила. Вот и все.
Порывистым движением закатала рукав, демонстрируя Павлику древнюю бабочку Нель.
— Что это такое?
— Бабочка.
Глупый ответ. Неправильный. Но дай, пожалуйста, подумать, хотя бы секунду!
— Поль! — низким, чуть хрипловатым голосом и взгляд исподлобья, сквозь полумесяцы розовых очков. Твою же… Проклятье. Когда она ТАК произносит его имя, когда смотрит при этом укоризненно и строго, она достигает просто поразительного эффекта. И явно не того, на который рассчитывала. Совсем не того.
— Это… это просто… — дверь открылась бесшумно, но мама молчать не стала.
— Вы ведете себе неприлично!
Спасибо тебе, Мать-Хозяйка, за то, что Лорридис Рис умеет так вовремя и к месту появляться.
— Что подумают соседи? Что в моем доме негде уединиться молодоженам?
А может, и не спасибо. Потому что рыжеватые брови задумчиво приподнялись, придавая бледному лицу выражение испуганного изумления.
— Мам, правда, мы через минуту придем.
— Минуту! — дверь закрылась так же бесшумно, как и открылась, оставив Павлика наедине с разгневанной волчицей. А времени на размышления она давать ему не собиралась.
— Соня, у меня к тебе предложение.
— Да?
Полные губы подрагивают нетерпеливо, не зная, расплыться им в улыбке или скривиться в несчастной гримаске. Пусть это будет счастье! Зажмурился, и словно в омут с головой:
— Выходи за меня замуж, — и не выдержав, просительно и почти заискивающе:
— Пожалуйста.
Сначала она застыла, словно окаменела, похолодела, весьма не фигурально: Павлик почувствовал, как стремительно понижается температура ее тела и только что теплые пальцы в его ладони вмиг стали ледяными. И еще она, кажется, перестала дышать.
— Соня?
Из заметной реакции только расширившиеся зрачки, полностью поглотившие зелень радужки, да еще едва ощутимая дрожь.
Отшатнулась так, словно он вдруг превратился в змею. Или в ту самую жирную и волосатую гусеницу, которая напала на нее ночью.
— Сонюш! — это уже было не смешно. Впервые в жизни Павлик озвучил предложение о свадьбе. Хотелось бы услышать хотя бы внятный ответ.
— Нет!
И лучше бы, конечно, это было «Да!»
— Пусти. Пусти! Пусти! — Сонья вдруг начала вырываться из его легких, не совсем настоящих объятий так, словно он ее убивать здесь собрался.
— Подожди, я…
Нет, ждать она не собиралась. С удивительной для ее хрупкого на вид тела силой она оттолкнула Павлика в сторону и ринулась в кусты. Конечно же, он бросился за ней следом. И, конечно же, замер, когда она, склонившись под маминым любимым жасмином, натужно застонала.
— Можно было ограничиться простым «нет», — пробормотал себе под нос Павлик и тяжело вздохнул.
Ну, что же. Видимо, бабушкина пословица о том, что первый блин комом, придумана не на пустом месте. И события сегодняшнего вечера превзошли все ожидания Павлика и повергли на колени даже его богатое воображение. Ибо молодой, успешный и весьма симпатичный мужчина никак не мог предположить, что после его предложения руки и сердца объект обожания рванет в кусты, чтобы распрощаться с ужином.
Ладно.
— Соня? — дотронулся до сгорбленной, вздрагивающей спины.
— Уйди, пожалуйста.
Лучше бы ее тошнило, честное слово. Потому что тошноту можно было бы списать на несвежее пирожное. Или, например, Аугуста Нель что-то в чай подсыпала. Или вирус кишечного гриппа, тоже неплохой вариант. Но слезы...
— Черт. Как же стыдно-то! — она закрыла лицо руками и тихонечко заскулила.
И тут снова появилась мама:
— Между прочим, тошнота на ранних сроках беременности...
— МАМА!!!!
Сонья уменьшилась в размерах и застонала.
— Прости меня, пожалуйста! Это не из-за тебя, — она все-таки решилась посмотреть на Павлика влажными глазами. — Ты очень хороший, но...
Только не фраза про друзей! Это будет уже слишком!
— Но я не могу. Я неправильная...
Он порывисто притянул ее к себе за плечи, и она доверчиво прижалась к его рубашке мокрым лицом.
— Просто во мне что-то сломалось тогда...
И без какого-либо перехода, проигнорировав все правила риторики, будничным тоном закончила:
— Пойдем в дом? Заберем мои вещи. И Зойку... И еще надо же твоей маме что-то сказать... И ты мне про бабочку обещал объяснить...
Наивная. Она действительно решила, что тема закрыта. Пусть так. Сколько-то времени в запасе еще есть. Хорошо бы, его хватило.
Это было как в плохом сне, который повторяется каждую ночь. Где ты заранее знаешь, что произойдет, но все равно ложишься спать, чтобы с непременным криком проснуться ближе к утру в холодном поту. Я точно знала, что все это уже было один раз. И все происходило снова с зеркальной точностью. Зараза!
Я сидела на отвоеванном у Лорридис сундуке, держала Зойку на длинном золотом поводке — страшно красивом и элегантном, Павлик подарил — и с тоскою наблюдала за тем, как сыщик ссорился с местным транспортником. Ссора протекала в одностороннем порядке, если так можно сказать. Транспортник молчал, втиснув ушастую голову в плечи, а Павлик орал. Нет, сначала-то, как только мы пришли и узнали, что пространство не открывается ни в Ивск, ни в Подлесок, ни даже в чертовы Луга, главный ивский эфор сдержанно улыбнулся, бросил на меня смущенный взгляд, отчего я сразу заподозрила его в нехорошем, и пробормотал:
— Недоразумение какое-то. Я сейчас все устрою.
Прошло тридцать минут, транспортник, кажется, уже начал седеть, а эфир по-прежнему отказывался открываться. Павлик в последний раз напророчил несчастному эльфу скорую и страшную смерть, одним взглядом столкнул меня с сундука, вторым заставил Зойку встать по стойке смирно, без труда поднял мою довольно тяжелую кладь и прошипел сквозь зубы:
— Ну, хорошо же...
Я, если честно, не понимала из-за чего весь сыр-бор. Да, Аугуста Нель поступила некрасиво. Не надо было делать это так, надо было просто попросить, и я, конечно же, не смогла бы отказать. Что такого в том, чтобы стать ответственным опекуном одной маленькой девочки, похожей на воздушное пирожное?
— Ты ничего не понимаешь! — хмуро сообщил Павлик, помогая мне разбирать вещи. Именно разбирать, a не собирать, потому что брать чужое я не планировала, а Лорридис решила ненавязчиво уплотнить мой гардероб десятком-другим платьев эльфийского пошива. — Ты даже представить себе не можешь, чем нам это грозит!
— У тебя просто очень богатое воображение, Поль!
— М-м-м... Ты даже не представляешь себе, насколько ты права... — он протяжно выдохнул и переложил прозрачный голубой чулок из моего сундука в материнский.
— Как бы там ни было, — бросил на меня один короткий, какой-то затравленный взгляд, — нужно уехать отсюда как можно скорее. И ты пока носи платья с длинным рукавом, ладно? А я тебе потом в Ивске браслет куплю. Слушай, в Ивске есть хороший ювелир?
— Я не знаю, — ответила рассеянно и выругалась про себя. Ну что происходит? Какой браслет? Какой ювелир? Не собираюсь я принимать от него подарков! Поводок оставлю, тем более что подарен он был Зойке, а не мне, и на этом все.
В семь тридцать две по Пограничному времени мы стояли у дверей эльфийского эфората, а восемь ноль семь, когда Павлику надоело ругаться, помчались обратно, к дому четы Рисов, но на полпути остановились. Эро подозрительно огляделся по сторонам, а потом решительно потащил нас с Зойкой в самые темные кусты.
Но я не испугалась.
— Сонь, мне надо тебе признаться в одной вещи.
После того, как он меня замуж звал, я уже ничего не боюсь.
— Я ...
— Вон они! — раздался отдаленно знакомый голос.
— Потом признаюсь, — Павлик покладисто кивнул и велел:
— Держись!
— В смысле?
— В смысле, обними меня. Зойка, к ноге!
Сзади послышались возмущенные крики, я мельком увидела бегущего к нам Эйалгина, а Павлик только улыбнулся зло и повторил решительно:
— Хорошо же.
А потом разорвал пространство и без труда вытолкнул нас, не забыв про Зойку и багаж, во внутренний двор ивского эфората.
То, что мы очутились именно в Ивске, я поняла не сразу, а только после скоротечной панической атаки и небольшой истерики.
И все потому, что Павлик, толкнув нас в образовавшуюся пространственную щель, развернулся к мелькнувшему на расстоянии руки Зачарованном лесу и, засунув голову в стремительно сужающийся проход, выкрикнул:
— Отсоси у меня, придурок. Ой!
«Ой!», произнесенное в самом конце, адресовалось не Эйалгину, к которому, как выяснилось, сыщик питал особо нежные чувства интимного характера, а к моей руке, что приложилась к его затылку увесистой затрещиной.
— Это что вообще было такое? — заорала я, и голос мой многократным эхом разнесся по пустому колодцу эфората. — Ты спятил? Нас же могло разорвать к чертям на мелкие кусочки!..
Павлик посмотрел обиженно и, шипя сквозь зубы, потер затылок, а потом вдруг сграбастал меня в объятия, радостно смеясь, подбросил в воздух и сообщил весело:
— Милая, у тебя на удивление тяжелая рука!.. Но очень симпатичная!
Бессовестным образом сжал мою ладонь и поцеловал костяшки пальцев, с невероятной какой-то нежностью, а затем, бойкотируя мой насупленный вид, прошептал:
— Испугалась? Прости...
Испугалась? Он смеется надо мной? Да в этой ситуации даже мой сундук пришел в состояние легкого шока, а я так вообще едва не впала в истерику.
— Предупреждать надо, — проворчала я, начиная понемногу жалеть, что распустила руки. — Я же не знала, что у тебя есть лицензия на свободное перемещение.
— А у меня нет, — он беспечно заправил за ухо выбившуюся из моей прически прядь и подмигнул мне. — И это как раз то, в чем я хотел тебе признаться.