Он кивнул и, наконец, оторвал взгляд от своей «жены».
— Во-первых, мои родные с удовольствием подтвердят... Жрец, который заключал брак... Опять-таки, в Ивске об этом каждая собака знает... Или, к примеру, граф Бего...
Молодой человек замолчал на секунду, словно собирался с силами, а потом выпалил на одном дыхании:
— И, конечно же, есть брачные татуировки.
— Нет!! — взревел эльф Эстеран Гиль, и зрители с первого ряда уверяли, что Сонья Род перепуганным эхом повторила за ним это коротенькое слово.
Проклятый Верховный суд, проклятый Речной город, убийства эти и чертова работа. В отставку, подать в отставку, забрать Соньку, увезти ее поглубже в Пограничье, хотя бы и соседями к Ясневским — вот Алекс-то обрадуется! — и просто жить.
Павлик вылетел из казарменного общежития и оглянулся по сторонам, не зная, в какую сторону рвануть. Нет, сомнений не было, жрец обязательно найдется, хоть Речной город и не самый религиозный город в мире. Вопрос в другом, как быстро он найдется и сколько времени уйдет на уговоры.
И как Граната вообще могла сглупить настолько, чтобы додуматься до брака по сговору. Надо было к Евпсихию Гадовичу за отцовским приказом метнуться, надо было мешок на голову — и в храм, надо было… Павлик взвыл, испугав русалку, рассматривавшую одну из витрин на улице, и схватился руками за голову.
— С вами все в порядке? — спросила русалка, окидывая Пауля Эро томным взглядом.
— Она меня убьет, — ответил он ей и вздохнул.
— Ч-что?
— Никогда не простит, — развернулся на каблуках и решительно зашагал прямо к Водному храму, сиротливо взиравшему на мир слегка приотворенной дверью.
Жрец сидел на ступеньках у ног статуи Великого Океана и, шевеля губами, старательно считал петли.
— Дождливого вечера, са'асэй! — негромко поприветствовал Павлик, мучительно вспоминая, не напутал ли он с традиционным приветствием.
Жрец вскочил на ноги, уронив свое вязание на пол и испуганно схватившись рукой за грудь.
— Что случилось?
— Случилось страшное, — самым искренним тоном ответил Пауль Эро, подошел к почтенному старцу и с разгона бухнулся перед ним на колени. — Только от вас зависит буду я жить или умру.
— А?
— Са'асэй, — Павлик подал жрецу вязание, — приходилось ли вам пользоваться брачным эльфийским трафаретом?
Глаза старика сверкнули пониманием, а голос осип от волнения:
— Ты серьезно?
— Более чем.
— Раздевайся… Э-э-э… В смысле, как это? В сей светлый день, когда небо послало земле благословение в виде мягкого осеннего дождя…
— Я бы был вам признателен, — сыщик рывком снял с себя рубашку и подставил жрецу пока еще не украшенную никаким рисунком кожу своего правого предплечья, — если бы мы сразу перешли к рисунку, миновав официальную часть.
Старик кивнул, усадил жениха на ступеньки и, пока тот не передумал, резвой рысью помчался за трафаретом, тушью и иглой. Такая радость! Такая радость! Настоящая эльфийская татуировка! Да, с тех пор, как двери Школы храмовников закрылись за его спиной, он ни разу даже не прикасался к трафарету.
— Это брак по сговору! — крикнул служителю в спину Павлик Эро.
— Восхитительно, восхитительно, — ответил старик, растворившись в бесконечных храмовых коридорах.
— Брак по сговору, — прошептал Павлик и снова схватился руками за голову.
Сонька точно его убьет. Во-первых, потому что она дважды сказала ему «нет», а во-вторых, ведь он же сам обещал ей…
Черт! Насколько же все было бы проще, если бы она сказала «да». И еще лучше, чтобы она это «да» сказала до того, как пьяный жрец возложил на ее чело свою дрожащую руку. Тогда Павлик, по крайней мере, не чувствовал бы за собой никакой вины.
Тем временем вернулся жрец и, бормоча себе под нос благодарности всем богам, приложил к смуглой коже прохладную слюду трафарета.
«Интересно, чувствует ли она?» — подумал Пауль Эро, следя за тем, как старик споро орудует иглой, не забывая снижать болевые ощущения тихим заговором. До дрожи хотелось, чтобы Сонья была сейчас рядом, чтобы она сидела напротив в свадебном платье без рукавов, чтобы шептала обезболивающие слова, чтобы с восторгом следила за тем, как невидимая кисть судьбы рисует узоры на ее собственном плече, повторяя слова, которые жрец выводит на коже Павлика.
— Полагаю, — жрец перешел ко второму слову клятвы и немного расслабился, наконец, уверовав, что Павлик не передумает, — ты знаешь, мой друг, что брак будет действительным только в том случае, если вы с твоей избранницей… э-э-э…
— Э, — сыщик нахмурился, — уверяю вас.
— Тогда хорошо, я просто предупредил.
И если бы это «э» произошло до поспешного решения бабушки Гранаты вмешаться в его, Павликанчика, жизнь, трафарет вообще мог не понадобиться. На то он и брак по сговору…
Павлик вздохнул.
— В таком важном деле нельзя торопиться, — мягко пожурил старик, неправильно расценив причины тревоги молодого человека, — вам с этой клятвой до конца жизни ходить… Надо постараться, чтобы это было не только вечно, но и кра-си-во…
Жрец старательно закрутил сложную петлю в третьем слове и крякнул от удовольствия.
— Я понимаю, — Павлик качнул головой, решив умолчать о том, что будь его, Пауля Эро, воля, он бы нанесение татуировки растянул бы лет на сто, чтобы как можно дольше не видеть осуждения в самых замечательных зеленых глазах в мире.
Однако жрец закончил, написав последнее слово древней клятвы, дословный перевод которой был утерян давным-давно.
— Уверен, что счастливая жена не задушит тебя во сне? — жрец криво усмехнулся, а Павлик только плечами пожал, удивляясь его проницательности. — Ты же, на самом деле, не думал, что я не догадаюсь, почему в столь важный момент девушки не было рядом с тобой…
— Она не задушит, — Павлик вздохнул, — но горло перегрызть может очень даже вполне…
Сыщик пожал руку служителю храма, отсчитал пятнадцать положенных за брачный ритуал золотых, бормоча под нос, что это сомнительное удовольствие, как выяснилось, еще и не из дешевых. После чего поспешил на заседание суда.
Открытый зал был переполнен, но Павлик не заметил никого и, кажется, не слышал ничего, наткнувшись на радостную улыбку Соньи.
Все было, словно в тумане. Он улыбался. Он бравировал. Он шутил. Он совершенно ничего не соображал, а потом все-таки произнес те два слова, которые произносить совсем-совсем не хотелось.
— Брачные татуировки. Конечно же, ни один брак, заключенный по традиции эльфов, не обходится без них…
Левая Сонькина рука метнулась к правому плечу, и Павлик понял, что волчица догадалась.
— Можем мы их увидеть? — спросила Мори и, кажется, посмотрела на Пауля сочувственно.
— Конечно, — Сонья неспешно расстегнула пуговички на платье и показала всем присутствующим свое правое предплечье.
Неожиданно закружилась голова. Павлик судорожно сглотнул, потому что захотелось прижаться губами к тонкой эльфийской вязи.
Он ожидал всплеска эмоций. Ярости. Возмущения. Обиды. Гнева. А ничего не было, потому что она вообще на него не смотрела. Она опустилась в свое кресло и просто сидела в расхристанном платье, не слушая приговора суда, не обращая внимания на зрителей. Сидела, молча глядя в стену, пока последний человек не покинул Открытый зал.
И Павлик не выдержал. Он опустился рядом с ней на колени, осторожно сжал прохладные ладони и прошептал то единственное, что могло послужить оправданием его сегодняшнему предательству:
— Сонюш, я люблю тебя.
Она не ответила ничего и молчала так долго, что Павлик вконец разволновался, но Сонья все-таки перевела на него свой взгляд и ровным голосом произнесла:
— Я не хочу тебя видеть, — рыжеватые брови сложились над переносицей в трагическую линию, и Пауль Эро услышал, как его надежды на лучшее издали предсмертный стон, а потом зазвенели, осыпаясь на землю разбитым сердцем.
— Милая…
— Мне надо забрать у Дунаи моих мальчишек, — она поднялась и оглянулась по сторонам так, словно не понимала, как и почему очутилась в этом месте. — Столько всего и сразу… Я не хочу.
Когда эхо ее шагов утихло, Павлик все еще стоял на коленях возле опустевшего кресла.
Дунае не пришлось ничего объяснять. Она посмотрела на меня так, как умеет смотреть только она, и возмущенно ахнула, всплеснув руками.
— Ты до чего себя довела, сумасшедшая девчонка!? — воскликнула она и, схватив меня за руку, затянула в дом. — С твоим потенциалом и чувством воды ты мне весь Речной город разнесешь к чертям.
Я вяло сопротивлялась, когда она заматывала меня в большой вязаный плед, словно в кокон, непрестанно бормоча при этом:
— Это же надо, до такой степени загнать себя в угол… Рыбка-рыбка, ничему-то тебя жизнь не учит!..
Не учит, кто ж спорит-то. Я согласно кивнула и вдруг, неожиданно даже для себя самой, громко всхлипнула, искривив рот и задрожав подбородком.
— Сонька, прекращай истерить… — она больно схватила меня пальцами за щеки и впилась в меня цепким взглядом, словно выискивала видимые только ей следы виновника моего состояния. И она определила его моментально, окончательно напугав меня своим заявлением:
— Я этому сыщику яйца оторву!
Кажется, я покраснела. Или побледнела. Не знаю, но лицу стало жарко, а сердцу наоборот очень холодно, потому что Дунька продолжила:
— Рыбка моя, ты из-за него, что ли? Плюнь ты на этого бабника. Нашла из-за кого слезы лить. Нет, он-то хорош, кто спорит… Спроси у любой в Речном городе… Или ты из-за чего-то другого?
Я молча содрала с правого плеча платье и завыла в голос.
— О! — удивилась Дуная. — Оу! — удивилась она еще раз. — Ого! Это что же? Это ты теперь госпожа Эро? — дождалась моего утвердительного всхлипа и пробормотала:
— Вот бы ни за что не поверила… Рассказывай!