— И тут я понял, — Павлик самодовольно улыбнулся, — что нельзя... на самом деле, просто невозможно просочиться абсолютно во все сферы. Поэтому заговорщики медленно убирали неугодных, а потом занимали их места, пользуясь услугами морока либо ложными слезами кровавой богини...
— Не называй ее так! — вдруг произнесла я, удивив всех и себя в первую очередь.
— Ладно... — Пауль удивленно пожал плечами, но спорить со мной не стал. — Они использовали тот самый минерал, который лег в основу исследований в волчьей лаборатории. А при наличии капли крови и кусочка материала, который помнит тепло объекта, как выяснили наши химики и что было подтверждено записями, найденными в здешней лаборатории, можно принять необходимый образ... Вот вас, Вельзевул Аззариэлевич, ограбили и...
— И да, — ректор Школы Добра недовольно проворчал что-то на ухо своей жене, — да, я понял, что украденные у меня вещи побывали у Фенрира, и он таким образом смог принять мой облик, чтобы потом встретиться в «Пьяной свинье» с Гелей... Почему он, а не Бадлон?
Павлик покачал головой.
— Теперь уже мы не узнаем. Может, Бадлон был занят в другом месте, а может, Фенрир хотел выслужиться... Теперь уже все равно.
— Теперь, да... — Вельзевул Аззариэлевич окинул меня задумчивым взглядом и произнес. — И вот что странно. Один мой знакомый... провидец уверял меня, что в «Пьяной свинье» в тот день действительно должна погибнуть женщина. И эта женщина, если верить его описаниям, была как две капли воды похожа на тебя, Сонья...
Я почувствовала, как напряглась рука, лежащая на моей талии, как закаменели мышцы груди, на которую я опиралась.
— И вот я думаю, — директор Ясневский смотрел все так же внимательно, — если бы той ночью мы с Ангелиной не отправились в отель, если бы не произошло ограбления, если бы Фенрир не получил каплю моей крови, что бы тогда произошло?
Можно было бы сказать, что в комнате повисла зловещая тишина, но весь эффект от слов Вельзевула Аззариэлевича испортил один впервые в жизни напившийся домовой:
— Фиговый из вашего знакомого провидец, пан Ясневский. Что тут еще думать?
Действительно, что тут думать? Надо просто забыть о прошлом и жить.
Эпилог
Скажи мне кто пять лет назад, что я и дня не смогу прожить бėз Волчьей долины, ни за что бы не поверила. Еще б и в лицо рассмеялась, а может быть, съездила бы по этому лицу кулаком.
Если бы мне кто-то намекнул пять лет назад, что всю свою жизнь я перенесу сюда, в маленький домик, упирающийся окном хозяйской спальни в опушку Призрачного леса, я бы даже время не стала тратить на того безумца, которому такая фантазия вообще смогла прийти в голову.
За пять лет Волчья долина из одного поселка успела разрастись в город довольно приличных размеров. Нет, это еще не было тем самым возрождением Лунных волков, которое когда-то давно предсказывала желтолицая Койольшауки, но определенно, первый шаг в нужном направлении был сделан. И сделал его шонаг Ларс Волк, в ночь празднования Разделения миров вернувшись с клятвоприношения Темной королеве.
Быстрым шагом, пугая Гаврика своим мрачным видом, он прошел до женской деревни и, выйдя на кривую площадь, ударил в бронзовый колокол с такой силой, что тот, издав сдавленный писк, раскололся пополам.
Говорят, женщины высыпали из домов, напуганные этим звуком и сгрудились вокруг волчонка, который волею судеб нынче был их вожаком, самым сильным оборотнем в клане.
Ларс окинул женщин тяжелым взглядом, а когда одна из юных волчиц вдруг сдавленно ахнула, улыбнулась понимающей хитрой улыбкой и принялась скидывать с себя одежду, обнажая упругое охочее до любви тело, прикрыл рукой глаза и, не разжимая зубов, процедил, отдавая приказ тем, кто вот уже несколько недель следовал за ним по пятам:
— Деревню сжечь...
Постоял некоторое время, напрасно ожидая, что взвившийся к небесам сноп оглушительных стенаний и криков утихнет, покачал устало головой и, повернувшись к своему верному соратнику, произнес:
— Гаврик, проследи, за их сборами, пожалуйста. Не хочу прослыть тем, кто раздел всех женщин клана донага. А я пока распоряжусь, чтобы для них все устроили в Усадьбе.
— Тесновато будет... — неуверенно пробормотал домовой, прикидывая, скольких женщин придется переселять. Навскидку их было чуть больше сотни.
— Справимся.
И он действительно справился, хотя с некоторыми вещами приходилось бороться до сих пор. Женщин оказалось гораздо больше сотни. И стало еще больше, когда одиночки, в чьих жилах была хотя бы капля крови оборотня, стали стекаться в Волчью долину со всех отдаленных уголков обоих из миров.
Ларс справлялся. Не могу сказать, что я всегда одобряла его методы, которые в девяти случаях из десяти базировались на банальном шантаже, что не мешало им быть действенными. В какой-то момент я тоже стала его безвольной жертвой, однако не скажу, что это принесло мне несчастье. Наоборот, наверное только в тот день, когда я окончательно поддалась на его уговоры и согласилась переехать в долину, я, наконец, обрела долгожданную внутреннюю гармонию.
Неделю назад мы с Павликом закрыли наш дом в Ивске и повесили на него разрисованную бабочками и цветочками — Оливкина работа — табличку «Продается».
Правда, то счастливое утро немного испортил один неожиданный визит.
Я стояла на пороге уже закрытого дома и прислушивалась к своим паническим мыслям, которые настаивали на том, что я что-то не сделала, где-то забыла самую важную и необходимую в дороге вещь, и вообще, напрасно затеяла весь этот переезд, когда слева от меня раздалось деликатное покашливание, а потом меня окутало одуряюще сладким ароматом белых лилий.
Неожиданный гость больше не был похож на принца. Годы Острога основательно потрепали его и его косу, давно лишенную традиционных колокольчиков.
— Не знала, что ты освободился, — произнесла я равнодушно, рассматривая Эйалгина.
— Теперь знаешь, — ответил он. — Где Жмуль? И где моя наследница?
— Она не твоя наследница. Тебя лишили всех регалий.
— Я не стану разговаривать об этом с тобой. Ты... — он шагнул ко мне и, вцепившись двумя руками в ворот моего плаща, зашипел в лицо:
— Это твоя вина... Все было так близко, только руку протяни, но нет, тебе надо было вмешаться и украсть мою принцессу прямо у меня из-под носа.
— Советую убрать от меня руки прямо сейчас, — ровно произнесла я. — Иначе их уберу я. И уберу прямо в ту урну, что стоит возле лавки мясника.
Эйалгин отшатнулся от меня, брезгливо скривившись.
— Все равно она будет моей, — словно выплюнул он, не сводя злых глаз с появившегося из-за дома Павлика.
— Тебе лучше уйти, — произнес мой муж, равнодушно глядя на самый страшный кошмар своего детства.
— Уходи, Эйалгин, — кивнула я, загораживая от его взгляда Оливку.
К дому подъехал экипаж, и кучер, спрыгнув на землю, подмигнул будущей правительнице эльфов:
— Ну что, маленькая леди, прокатимся с ветерком?
Бывший регент Зачарованного леса молча развернулся и ушел по улице, не оборачиваясь. Я какое-то время смотрела ему в спину, реально размышляя над тем, сдаст ли меня Павлик в эфорат, если я сейчас догоню мерзавца и в превентивных целях перегрызу ему горло. Никто не смеет угрожать моей семье!
Но затем Эйалгин свернул на боковую улицу и скрылся с моих глаз, а одновременно и из моих мыслей. И я тут же забыла о нем и вспомнила о всех тех важностях, которые тревожили меня до появления эльфа.
Вещи мы отправили на наше новое место жительства заранее, собираясь совершить маленькое путешествие, минуя разрывы пространства и мгновенные переходы. Во-первых, мы давно обещали Оливке настоящее приключение, а во-вторых, я позорно боялась пользоваться этим прогрессивным способом передвижения сейчас, когда маленькой Уне, в быту именуемой Пирожком, едва исполнилось четыре месяца.
Павлик подтрунивал над моим безосновательным страхом, но от путешествия не отказался. Он вообще был страшно доволен из-за нашего переезда, улыбка в последние несколько дней словно приклеилась к его лицу. Он помог мне забраться в экипаж, устроил корзинку с Пирожком на сидении, заманил Оливку на козлы к кучеру, а потом с коварным видом задернул шторки на окнах и повернулся ко мне.
— Никаких больше клиентов, — бормотал он, целуя мою шею и нетерпеливо пробираясь длинными пальцами за край декольте. — Никаких переговоров с поставщиками, туристов этих проклятых... Моя, только моя...
— Поль, — я смехом попыталась замаскировать сорвавшийся с губ стон. — Нельзя быть таким ревнивым...
— Я не р-р-ревнивый, — прорычал он, когда ему Все-таки удалось расстегнуть пуговицы на моем платье. — Я просто жадный очень... У нас, у домовых, это вообще-то положительная черта. Ты не знала?
Я вообще много чего не знала в этой жизни до встречи с ним.
И мне до сих пор иногда не верилось, что все происходящее не сон, что я не проснусь в холодной постели женского флигеля и не разрыдаюсь от бессилия и тоски. Не проснусь. Не разрыдаюсь. Не в женском флигеле. Он, как и многое другое, пал жертвой реформистских устремлений моего младшего братца.
Да, и именно благодаря этим устремлениям я сейчас разбирала коробки, пытаясь подготовить свой кабинет к первому рабочему дню, пока Пауль выгуливает Оливку с Пирожком в местном парке.
Мать-хозяйка! Мой первый рабочий день на новой должности, а у меня ничего не готово. Я не знаю с чего начать, как смотреть в лица всем этим женщинам — взрослым, растерянным и несчастным.
От грустных дум меня, как обычно, отвлек Павлик. У него вообще, по-моему, внутренний радар, который на расстоянии десятков километров улавливает малейшее изменение в моем настроении.
— Грустишь, Рыжик? — поинтересовался он, заходя в мой пока еще разрушенный кабинет с Пирожком на руках.