Что же нового внесло Положение от 5 августа 1827 года в устройство пограничной стражи? Граф Канкрин выразился так: «Главные перемены в сем положении состоят: в твердом воинском разделении стражи, в назначении воинских командиров, в точном определении обмундирования и прочих снаряжений, в усилении числа людей и увеличении жалованья надзирателям и помощникам».
Как видим, изменения предстояли довольно крупные. Фактически документ заложил основы принципиально новой по сути военной организации, как специального рода войск, предназначенного для охраны государственной границы. И совсем не случайно днем рождения пограничной стражи России считалось 5 августа 1827 года.
И еще одна немаловажная деталь: с 1827 года зеленый цвет окончательно стал отличительным признаком обмундирования пограничников. У «нижних чинов» оно состояло из шинели серого сукна с темно-зеленым воротником, кафтана однобортного драгунского и пехотного образца, рейтуз со светло-зеленой выпушкой, кожаного лакированного кивера, полусапог и серой фуражки. Вооружение объездчиков – пика с флюгером, пара пистолетов, сабля гусарская, для стражников – ружье пехотное со штыком, тесак и сумка.
По новым штатам пограничная стража делилась на 4 бригады, 7 полубригад и 2 отдельные роты. Она насчитывала в своем составе 3684 человека, охраняя громадный по протяженности участок границы от Белого моря до Новороссийска. И все же, несмотря на малочисленность, стража, устроенная на воинских началах, быстро доказала свою эффективность. Доход, полученный от провозимых товаров за 20 лет (с 1823 по 1843 год), увеличился с 10 до 26 млн рублей, возрастая ежегодно на семь процентов. Такого раньше не было.
Создавая новую военную структуру, Николай I, конечно, знал о прежнем недостатке в организации таможенного хозяйства. Нижние чины поступали из кавалерийских полков в ведение дистанционных надзирателей – гражданских чиновников и быстро теряли воинский вид и выправку. Этого «Дон Кихот самодержавия», как называла Николая I Анна Федоровна Тютчева, допустить не мог. Воспитанный на петербургских вахтпарадах, больше всего ценивший субординацию и порядок, он поспешил немедленно исправить упущение своего предшественника: ввел должности офицеров для обучения нижних чинов дисциплине и строю и ведения хозяйственной части. В службу подчиненных по охране границы офицеры не имели права вмешиваться: там по-прежнему правили бал те же гражданские надзиратели. Император считал, что борьба с контрабандой – это слишком грязное, да и сложное дело и не к лицу офицеру брать на себя эту обузу. Понадобилось почти двадцать лет, чтобы он убедился в своей ошибке (24 ноября 1846 года по предложению нового министра финансов Вронченко Николай I приказал заменить гражданских надзирателей офицерами и тем самым решил проблему участия офицеров в пограничном надзоре).
Николай I, пожалуй, единственный из российских самодержцев, вникал в дела пограничной стражи не только в связи с крупными ее преобразованиями, но повседневно, входя в каждую мелочь, вплоть до комплектования писарями и снабжения подковами и гвоздями. Это был его стиль работы. Многие текущие дела мог бы, конечно, решить и министр финансов, но государь хотел держать все нити управления в своих руках. Он рассматривал всю Россию как большую армию, где все должно делаться по команде: царь командует, остальные – исполняют. Все ясно и просто.
По окончании Русско-турецкой войны 1828–1829 годов граница Российской империи была перенесена с Днестра на реку Прут и устье Дуная. В 1831 году на территориальных приобретениях были образованы два новых таможенных округа: Скулянский и Измаильский, а существовавший ранее Дубоссарский – упразднен. Пограничная стража взяла под охрану новую, еще не освоенную границу, что потребовало развертывания дополнительных пограничных постов, для которых не хватало людей.
Первоначально Николай приказал забирать в стражу отставных солдат и вольных людей, однако ни те, ни другие проблемы не решили, части оставались неукомплектованными. Министр финансов граф Канкрин предложил отдать 500 рекрутов, но император отказал, наложив на его рапорт резолюцию: «Стараться комплектовать отставными солдатами или из отличных, за ранами в гарнизон поступающих солдат». Отставные же идти служить в стражу не желали, а отличных раненых солдат не отдавало военное ведомство. В лучшем случае в стражу попадал десяток-другой изувеченных донельзя воинов, которые своим видом могли испортить бравый вид пехотных и кавалерийских полков. Вопрос оставался открытым.
Однако граф Канкрин был настойчив. Он снова «испрашивает» у Николая разрешения комплектовать стражу рекрутами и снова получает отказ. «Нет» – решительно и твердо начертал император на его рапорте. Он, видимо, уже забыл, что в своем же указе от 5 августа 1827 года предписал набирать объездчиков и стражников «исключительно из полков кавалерийских и пехотных из людей здоровых, не увечных, трезвых и проворных и вообще хорошего поведения, ибо таковое перемещение может служить им в награду». Ах, эта монаршая непоследовательность! Она приводила спокойного и взвешенного в словах графа Канкрина в полную растерянность!
Видя, что переубедить Николая невозможно, Канкрин предложил снять с прусской и австрийской границ полки донских казаков, находившихся во второй линии, а вместо них усилить пограничную стражу солдатами из армейских пехотных подразделений. «Донские казаки, – писал министр, – не приносят никакой пользы в борьбе с контрабандой, а, наоборот, способствуют ей. Они принесут гораздо больше пользы на войне с турками». В общей сложности Канкрин просил увеличить пограничную стражу на 1200 человек.
На этом докладе император 22 марта 1829 года наложил резолюцию: «Согласен, прошу мне прислать копию с сей бумаги для моих соображений». Однако и после этого никаких распоряжений не последовало, а спустя ровно семь месяцев Канкрин еще раз обратился к Николаю I со «всеподданнейшим» докладом, в котором описывал бедственное положение пограничной стражи. Он сообщал, что перенесение границы с Днестра на Прут потребовало увеличения численности пограничной стражи, и, кроме того, набранные по вольному найму 710 человек служить в страже не желали, а из армейских полков прислали солдат, у которых заканчивались установленные законом сроки службы, и их надо увольнять, выздоравливавших же раненых из госпиталей не присылали.
В общем, министр финансов настойчиво просил экстренной помощи.
На этот раз Николай внял мольбам настойчивого графа и приказал выделить 400 «нижних чинов» из 1-го пехотного и Отдельного Литовского корпусов. по 200 человек из каждого, «выбрав к тому менее способных к фронту, но притом отличных поведением, имеющих не менее 15 лет службы». Вот так с «боем» приходилось министру финансов «выбивать» у императора то, что ему, в общем-то, законодательно было определено в соответствии с указом от 5 августа 1827 года. Указ-то существовал, но «механизма его реализации», как говорят теперь, не было. Отсюда происходила бесконечная переписка, бюрократическая волокита и всевозможные «согласования». Медленно и с большим скрипом крутилась государственная машина, и нужна была энергия и твердость графа Канкрина, чтобы этот механизм работал не вхолостую на границе.
В 30-х годах XIX века в южных и западных областях России свирепствовали чума и холера. Болезни уносили людей тысячами, и Николай I ввел жесткие меры к нарушителям карантинных правил. Их судили только военным судом. Сам он никогда не позволял себе нарушить установленные правила. В 1830 году император посетил в Москве холерные госпитали. На обратном пути он вместе с Бенкендорфом одиннадцать суток «отсидел» в Твери на карантине. От скуки граф подметал в саду дорожки, а государь стрелял ворон.
20 октября 1832 года Николай утвердил «Положение о карантинной страже», по которому содержание карантинного надзора по берегам Черного и Азовского морей и по сухопутной границе с Турцией возлагалось на пограничную стражу. С 1835 года император повелел уже всю таможенную погранстражу называть пограничной стражей.
Граф Канкрин неоднократно предлагал Николаю снять полки донских казаков с охраны государственной границы, а вместо них во вторую линию поставить пограничную таможенную стражу. Свои предложения он мотивировал тем, что казаки не задерживают контрабандистов, а часто потворствуют им. Кроме того, они вступают в стычки и потасовки с пограничниками. Их перемещение один раз в три года с Дона на запад идет долго и трудно, и вообще казаков полезнее использовать на войне, чем на границе.
Николаю в целом импонировали эти рассуждения. Ему нужна была сильная армия для войны с Турцией, борьбы с польскими мятежниками и вообще всяким революционным движением, но он опасался, что слабая и малочисленная пограничная таможенная стража еще не в состоянии плотно закрыть границу. Он медлил. Но в 1829 году все же снял три донских казачьих полка с прусской и австрийской границ, а спустя еще три месяца – повелел снять и остальные.
Как оказалось, опасения государя были не напрасны. Казачьи полки при всей их непригодности к охране границы служили сдерживающим фактором для желающих проникнуть в империю незаконным путем. Сразу же после их убытия прусские и австрийские контрабандисты начали действовать с наглой дерзостью, организуясь в крупные вооруженные шайки числом до ста и более человек. Они вторгались в пределы России и, нападая на дозоры пограничников, вступали с ними в открытый бой. Хорошо вооруженные и многочисленные отряды нередко одолевали стражников и, прорвавшись через линию их охраны, ввозили внутрь страны огромные партии беспошлинных товаров, а зачастую занимались грабежом и разбоями среди жителей приграничья.
Министр финансов, понимая свою вину за создавшееся положение, напряженно думал, как его поправить. И предложил увеличить численность пограничной стражи, довести ее до размеров, продиктованных реальными потребностями.
Иное мнение было у императора. Он считал, что в тех местах, где злоумышленники орудуют особенно нагло, полагаясь на свое количественное преимущество по отношению к пограничникам и на силу оружия, следует укрепить границу и регулярными войсками. Тем более что для казны это будет дешевле.