— Я приехал домой! Понимаете, домой! — уже с искренней в голосе горечью восклицал Карпюкович.
— Вас можно понять, — согласился майор.
— Так почему же вы меня задержали?
— Я уже вам говорил, гражданин Карпюкович, все теперь зависит от вас...
— Но почему же от меня? — Подавшись вперед, Карпюкович стучал себя в грудь ладонью.
— Если ваш рассказ подтвердится, вас немедленно отпустят домой.
— А пока ко мне уже применяется слово «гражданин». — Изодас невесело усмехнулся.
— Чем же плохое это слово? — спросил Иван Александрович.
— Оно звучит ужасно... разумеется, в лексике тюремных надзирателей. Мне ненавистно это слово!
Изодас успел внутренне собраться и, уже не испытывая ни робости, ни растерянности, напряженно ждал, как ответит майор на его нарочитую дерзость. Сейчас для него имело значение только одно — чем закончится первая схватка с этим спокойным пограничником.
— Объяснять значение слова «гражданин» не нахожу нужным. Полагаю, что знаете не хуже меня, — ответил Засветаев.
— А вы считаете это слово гуманным?
— Считаю, потому что советские люди, где бы они ни находились, должны оставаться гражданами.
Майор встал, вышел из-за стола, приказал старшине вызвать машину. Когда Тихон Иванович удалился, начальник заставы подошел к радиоприемнику и нажал белую кнопку. В комнату влетела веселая, задорная мелодия баяна. Построенная на мотивах белорусских напевов, она хорошо была знакома Карпюковичу. Такого он давно не слышал. Это был ответ на его щемящую тоску, и на какое-то мгновение у Изодаса возникло желание рассказать этому светлоглазому пограничнику все начистоту. Знакомая мелодия все сильнее жгла сердце, напоминая детство, юность, бежала по следам босых мальчишеских ног... Снова вспомнился дом, сад, посаженный покойной матерью, собачья будка за решетчатой изгородью, тихая, заросшая камышом, речка, а на берегу, в густом ольшанике, дымящийся самогонный аппарат, хмельной запах барды и бутылки с теплой мутной жидкостью. Много самогона, а потом и тот самый пожар... Скрытое отчаяние еще больше усилилось, когда он вспомнил сестру, которую надеялся сегодня увидеть. Он мечтал встретить ее у калитки в ярко расшитом платье с лицом, счастливым после долгой разлуки.
Звуки мелодии росли, ширились, до отказа заполняя комнату, уплывали через открытые окна в манящую, свободную даль Августовского леса, будоражили своей вызывающей дерзкой лихостью и весельем. Изодаса стал охватывать озноб, губы пересохли, тело горело. Песни детства не умирают, и звуки их прочно селятся в душе человека, порой навсегда, в особенности, если это песни родины. От такой песни, как от совести, никуда не скроешься, она будет звучать и звучать. Мысли его бились между этим мимолетным чувством, между прошлым и настоящим. Неудержимо рос и клубился вихрь противоречий, борьба между совестью и страхом накалялась и не находила выхода.
Музыка зазвучала еще задорней и неистовей. Майор подошел к приемнику, нажал и утопил в квадратном гнезде белую, похожую на кость, кнопку. Зеленый огонек, весело прыгающий на сетчатой стенке приемника, прощально мигнул и погас. Мелодия смолкла, и вместе с ней у Изодаса исчезла последняя добрая мысль... Он опустил плечи и задумался. Где-то близко пронзительно пропел сигнал. Это, наверное, часовой давал дежурному знать, что видит машины. Звуки моторов быстро приблизились и тут же смолкли. В коридоре послышались решительные шаги торопившихся людей. Побеленная голубоватой краской дверь распахнулась, показался высокий, статный, в полевой форме полковник. Следом за ним вошли майор Андреев и усатый старшина Тихон Иванович Алексеенко.
При виде полковника Изодас невольно поднялся. Он успел заметить, что полковник скользнул по его фигуре лишь мимолетным взглядом, прищелкнув каблуками, выслушал рапорт майора Засветаева, который кратко доложил, что поисковой группой, при содействии местных граждан, задержан некто Карпюкович, который в настоящее время присутствует здесь.
— Ну что ж, раз присутствует, тем лучше. — Поскрипывая хромовыми, до блеска начищенными сапогами, полковник со всеми — кроме Изодаса — поздоровался за руку. Движения его были быстры, энергичны, темно-зеленая форма сидела на нем словно влитая, выглядела строго и благородно.
— Мы, наверное, не задержимся. Может быть, у гражданина Карпюковича есть какие претензии к пограничникам?
— Благодарю вас. У меня претензия одна — почему я задержан?
— Мы как раз прибыли для того, чтобы выяснить. Скажите, как с вами обращались?
— Обращение хорошее... если не считать собаки...
— Она вас покусала?
— Нет, но она порвала одежду.
— Это можно поправить. У нас есть хорошие мастера портняжного дела.
— Вы, товарищ полковник, не лишены юмора.
— Очевидно, если бы вы не пошутили на контрольно-следовой полосе, вам не пришлось бы встретиться с нашим Амуром...
— Я не шутил, товарищ полковник, на контрольной полосе.
— Если так, то для вас меньше будет затруднений. После проверки вы будете немедленно отпущены. Гражданин накормлен? — обращаясь к начальнику заставы, спросил полковник.
— Мы предлагали, но он отказался.
— Хорошо. Уведите.
— Я, товарищ полковник, настаиваю... — поднимаясь со стула, заговорил нарушитель, повышая голос.
— Будьте благоразумны. Мы ведь не дети, понимаем друг друга, и нам придется поближе познакомиться. Я начальник отряда. К сожалению, вам придется проехать в город. А пока...
Нарушителя увели. Полковник Михайлов сел за стол на место старшины. Все смотрели на начальника отряда и ожидали его решения. Он уже побывал на заставе майора Андреева и осмотрел место нарушения границы.
— А ведь прошел ловко, — посмотрев на Павла Ивановича, сказал полковник.
— Не оправдываюсь, товарищ полковник, — пожимая плечами, кратко ответил майор Андреев. Не очень-то было приятно слышать такое от начальника отряда, да и взяли нарушителя не его солдаты, а соседа. Полковник был уже там. Потом он побывал у родителей Люцины и Олеси, побеседовал с Люцинкой, поблагодарил сестренок.
— Прежде чем принять решение по обстановке, давайте кратко обменяемся мнениями. Майор Засветаев, вы побеседовали с задержанным?
— Так точно.
— Что вам удалось выяснить?
Разрешения ответить попросил лейтенант Рощин и предложил посмотреть его запись.
— Хорошо. Посмотрим запись. — Михайлов приблизил к себе исписанные листы бумаги, бегло прочитав их, проговорил: — Раз уж решили послушать друг друга, начнем тогда с вас, лейтенант Рощин. Тем более что вы вели запись. С выводами прошу не стесняться.
— Если верить его ответам, то они, как мне кажется, заранее продуманы, отрепетированы, если можно так выразиться... Если верить интуиции... — Игорь запустил всю пятерню в густые темные волосы. — Если верить интуиции, то, несомненно, это он нарушил границу.
— Нельзя полагаться только на интуицию, — возразил полковник. — Мы решаем человеческую судьбу.
— Интуиция плюс факты и реальное чувство ответственности. Именно на этом я строю свои выводы, а кому положено, пусть проверят и дополнят, — медленно, но твердо ответил молодой офицер, впервые увидавший живого нарушителя государственной границы.
— Согласен, что реальное чувство ответственности прежде всего. Послушаем, что скажет начальник заставы Иван Александрович.
— Лично я за глубокую проверку, — ответил майор Засветаев.
— Она, по-видимому, продлится долго. Как поступить с задержанным?
— Придется ему где-то подождать...
— Где?
— Это уж как решит командование, товарищ полковник.
— Командование потребует обоснования, доказательства. Есть они?
— Есть, — ответил Засветаев. — Ответы он продумал, но упустил некоторые моменты. Девочек-то он обманул! Сказал, что идет ставить сети. Если он шел к сестре, какой смысл обманывать?
— Он и мальчишек обманул! Наделил ребят шоколадками! — вмешался майор Андреев. Он так разволновался, что забыл испросить разрешения у полковника. Алексей Иванович только взглянул на майора, но прерывать не стал. Он вообще не любил принижать достоинство подчиненных ему офицеров, а майор Андреев и так ходил как в воду опущенный...
Майор говорил с Юстасом и с Пятрасом. Взял у младшего лейтенанта обертки польских «чеколадок» и держал их в полевой сумке, чтобы приобщить к делу.
— Шоколадки не могут, товарищ майор Андреев, служить доказательством.
— Почему не могут, если они оттуда?
— Ты же знаешь, что родственники той и другой стороны ходят в гости, могут принести сколько угодно...
— Пусть в штабе поработают с ним, и, я думаю, все встанет на свои места: и польский шоколад, и браконьерские сети, и то, как он девчонкам нашим морочил головы. Дураков ищет! — взволнованно заключил Павел Иванович.
— Правильно, — согласился майор Засветаев. — Есть основание полагать, что это преднамеренный, целевой переход.
— Думаю, что можно будет пока утвердиться на этой версии, — сказал полковник. — Пусть работают штабники. Я вам не говорю «спасибо за внимание», а требую, чтобы вы удесятерили его. Майору Засветаеву приказываю выстроить личный состав в парадной форме для вынесения благодарности. Все!
— Есть! — Иван Александрович повернулся и вышел. Следом за ним выбежал и старшина. Догнав майора в коридоре, заговорил на ходу:
— А в чем встанут, та ще в парадной форме, те наши модники?
— Как — в чем?
— В какой обуви, извините за выражение?
— В той самой, какая на них есть.
— Чтобы начальник отряда видел такой цирк?
— Ничего не поделаешь...
— Пусть поменяют с теми, кто отдыхает, например, сержант Галашкин и Мельник...
— А Дегтярь?
— Болен. Руку обжег.
— На самом деле сильно обжег или сачкует?
— Порядком сварил...
— Может, когда гармошки делал?
— Говорит, что у плиты. Так разрешите, товарищ майор. На мою ответственность... Приму уж все на свою седую голову, або сраму на весь отряд...
— А у меня, думаешь, на плечах нет головы?