— Правда со значительными изменениями. Но ваша роль прежняя. Потому на время текущих, а потом и новых пограничных суток предлагаю вам, товарищи, оставить любые разногласия с личным составом Шамабада.
Он вздохнул, видя, что его слова не слишком-то впечатляют сержантов.
Барсуков, сидевший с привычно прямой спиной, молчал. Только смотрел на капитана, не отрывая взгляда.
Соколов тоже пялился. Но больше не на нас с капитаном, а на пограничников, что вошли конвоем и стояли за нашими спинами. Причем взгляд у него был совсем не добрый. Какой-то бандитский.
Волков с укором глянул на Вакулина. Сказал:
— А чего ж мы должны с этими вместе служить? Они нас, значит, за просто так незаконно арестовали, а теперь, внезапно, помощь понадобилась, да?
— Вот-вот! — тут же поддакнул Соколов и вызывающе кивнул мне: — Знаешь что, Селихов? Знаешь, что я скажу и тебе, и всем твоим погранцам?! А идите-ка вы к чертовой бабушке!
— Соколов! — строго одернул его Вакулин.
— Что, товарищ капитан? — вызывающе глянул он на Вакулина, — скажите, я не прав? Скажите, мы это просто так должны проглотить?
— Вы должны служить как надо, — покачал я головой. — А злиться на нас вы можете сколько хотите. Но боевую задачу надо исполнить.
— Я тебе ниче не должен! — зло крикнул Соколов, набычившись, — я могу тебе только харю набить, понял, падла?!
— Соколов! — снова крикнул ему Вакулин возмущенно.
Тем не менее я вышел вперед.
— Ну давай, сержант, — сказал я. — Набей.
Соколов долго не думал. Вспыльчивый сержант тут же вскочил с лавки. Остальные его дружки немедленно подорвались следом. Вооруженные пограничники, что стояли за нашими спинами, шагнули вперед, вскинув автоматы.
— Пустите! — крикнул Соколов, когда его товарищи вцепились ему в руки и одежду, — пустите, сказано вам!
— Не глупи, Дима… — сквозь зубы процедил Антон Барсуков, — не усугубляй!
— Да они уже наусугубляли больше некуда! Пусти!
— Отпустите его, — сказал я офицерским тоном.
Топтавшиеся на месте и кряхтящие сержанты вдруг застыли. Все как один глянули на меня.
— Пустите-пустите, — кивнул я им. — Раз уж хочет набить, пусть набьет, если считает, что я заслужил.
Я почувствовал на себе взгляд Вакулина. Когда обернулся к нему и заглянул офицеру прямо в глаза, тот не выдержал.
— Отпустить его, — сказал он. Потом подошел ко мне и прошептал: — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Когда Вакулин отошел мне за спину, сержанты, все же немного погодя, отпустили Соколова. Тот зло вырвал у них из хватки руки. Поправил китель и ремень.
— Всем сохранять спокойствие, — сказал я нашим погранцам, — не встревать ни при каких обстоятельствах. Поняли?
— Поняли… — пробурчал Солодов, вцепившись в автомат до белых пальцев.
— Ну и отлично.
Соколов, злой, глубоко дышащий, вышел вперед валкой, матросовской походкой. Растопырил руки: нападай, мол.
Я медленно снял панаму. Снял и отдал Вакулину подсумок с магазинами. Соколов тоже снял ремень. Намотал его на правую руку.
— Дима, лучше не стоит, — попытался остановить его Барсуков.
— Не лезь, Антон, — зло ответил он, не сводя с меня взгляда. — Этот Селихов все нам тут похерил. Пусть теперь и отхватывает.
Я не ответил ему. Вместо этого хмыкнул.
Соколов по-боксерски сгорбился. Пошел на меня, поигрывая перед собой левой рукой. Правую, обмотанную ремнем, хранил у лица.
Приблизившись, стал выбрасывать левый прямой. Выбрасывать его довольно далеко, норовя сбить меня с толку.
Потом быстро шагнул вперед, чтобы ударить по-настоящему.
От первого его удара я уклонился легко: просто шагнул назад. Второй поймал ладонью. Когда он сильно ударил правой, я блокировал удар предплечьем, а потом ткнул Соколова в солнышко. Ткнул нежно, чтобы только выбить воздух у него из легких. Соколов было сгорбился, но я схватил его за шею, подсек ногу, и мы со всего размаха грохнулись на деревянный пол бани.
Сержанты все как один дернулись к нам, но вперед тут же вышли погранцы, и те замерли, уставившись на автоматы. Матузный еще сильнее вжался в стенку.
— Ну-ка… Иди… Сюда… — сквозь зубы прошипел я, переваливая борющегося с собственным дыханием Соколова на живот и хватая его за правую руку.
Упершись коленом ему в спину, я принялся выламывать сержанту правую руку.
Тот зашипел от боли.
— П-падла… — просипел он. — П-пусти…
— Еще сантиметра три в сторону, — сказал я, — и сустав из плеча выйдет. Ясно тебе?
— Пошел к черту…
— Ну как знаешь…
— Селихов! Остановись! — кинулся ко мне было капитан, но я остановил его самым злобным взглядом, на который только был способен.
Вакулин застыл на месте, нахмурился. В глазах его блеснула растерянность.
— Два… Сантиметра… — я потянул руку Соколова выше.
Тот не удержался и замычал от боли:
— М-м-м-м… Хватит… Хват-и-и-и-т!
Я отпустил. Встал. Соколов с трудом перевалился на спину. Его грудь высоко вздымалась, пока он пытался продышаться.
— Вы можете, — сказал я наблюдающим за нами с Соколовым сержантам, — можете и дальше тут сидеть. Вас никто не тронет. Не хотите помогать — не помогайте. Хотите доложить о случившемся? Давайте. Но только завтра утром, когда вас выпустят из бани.
Сержанты молчали. Лицо Барсукова все еще ничего не выражало.
— А можете, — продолжил я, — выполнить свою боевую задачу. Выполнить то, за чем вы и пришли на Шамабад. Решать вам.
Проговорив это, я обернулся. Подошел к Вакулину и протянул ему руку.
— У тебя специфические методы, товарищ старший сержант. Я б даже сказал, не уставные, — сказал тот укоризненно и вернул мне панаму с подсумком.
— Я знаю. Зато действенные, — ответил я, а потом вышел из бани.
***
Когда они согласились с доводами старшего сержанта Селихова, их выпустили из бани.
Соколов, чья гордость оказалась серьезно уязвлена Селиховым, выходил последним. Рука у него страшно болела в плече. Настроение было не к черту.
«Падла, какая, а? Ну он у меня попляшет, когда все кончится», — думал Соколов, щурясь от яркого солнца. Глаза после десяти часов заточения отвыкли от дневного света.
— Стройся! — приказал Вакулин.
Сержанты построились.
— Равняйсь! Смирно! — продолжил Вакулин. — Значит так. Действовать будем следующим образом…
Вакулин коротко объяснил сержантам, что от них требовалось. Задача оказалась похожей на ту, что и так у них была. Но появились и отличия. Правда, некритические.
— Вольно. Разойдись.
И они разошлись.
— Дима… — подошел к нему Антон Барсуков и тихо, вполголоса заговорил: — ты давай, не выкидывай чего. Когда все кончится, делай с этим Селиховым, что хочешь. Я и пальцем не пошевелю. Но сейчас — не сметь. Понял меня?
Соколов злобно уставился на Барсукова. Буркнул:
— Понял.
А потом они разошлись. Соколов направился за здание заставы, к старому колодцу, чтобы умыться ключевой водой.
— Сержант Соколов, — окликнул его вдруг Лазарев.
Соколов замер. Обернулся, а потом стал по струнке.
Лазарев, опершийся о стену здания заставы и скрестивший руки на груди, стоял под навесом Шишиги. Потом он выпрямился, одернул китель. Медленно направился к Соколову.
— Я слышал, что было в бане. Такое поведение старшего сержанта Селихова недопустимо, — сказал он. — Согласен?
— Так точно, товарищ капитан, — хрипловато отчирикал Соколов.
— Я напишу рапорт на Селихова, когда все закончится. Пусть в отряде знают, какая неуставщина, в добавок ко всему, тут творилась.
Соколов ничего не ответил.
— Или… — внезапно хмыкнул Лазарев. — Мы можем поступить иначе.
Соколов, смотревший не на капитана, а прямо перед собой, приподнял брови. А потом посмотрел Лазареву прямо в глаза.
— Иначе, товарищ капитан? — проговорил он немного удивленно.
— Верно. Иначе. Если ты, конечно, на это решишься.
Глава 13
Ночь была темная и почти глухая. Здесь, на советско-афганской границе, и вовсе могла бы быть полнейшая тишина. Если бы, конечно, не Пяндж, шумевший под Красными Камнями.
Небо было ясным. Ясным, а еще звездным.
Тарик Хан поправил капюшон на голове. Уставившись в небо, он заметил, как белым прочерком мелькнула таи падающая звезда. Мелькнула и тут же исчезла, будто бы ее никогда не существовало.
Да-а-а. Не такого поворота событий ждал Тарик Хан.
До последнего командир «Призраков» пытался провернуть «операцию» по-тихому. Без привлечения всех сил и средств, что имелись у него в распоряжении здесь, на границе.
Без прямого риска для жизни всего личного состава «Призраков». Как говорится, «малыми группами».
«Две попытки — и обе провальные», — подумал Тарик Хан.
Причем провалы обеих операций отразились на «Призраках» не лучшим образом.
Тарик понимал — советы уже достаточно знают о том, что же затеяли «Призраки». Судя по характеру действий разведки противника, они осведомлены и о «Пересмешнике».
Последнее, впрочем, Тарика не сильно удивляло. Наивно было полагать, что операция останется в полнейшем секрете, когда враг, которому они противостоят, этот «Советский Медведь», так силен. Когда с той стороны работают ГРУ и КГБ.
Тарик понимал, что вся игра теперь сводится к тому, кто будет действовать быстрее: Пакистан или же Советский Союз.
Хан полагал, что Пакистан.
Тарик Хан глянул на Захида Хайдера — радиста, присевшего у советской трофейной рации Р-105М.
Молодой радист, носивший позывной «Змей», прижимал к ушам гарнитуру. Слушал.
Тарик его не перебивал. Он терпеливо ждал, что же молодой радист сможет узнать. Хотя они и так уже знали достаточно много.