— Но знаешь что? — сказал он после недолгой паузы. — К черту. Тебе я расскажу. Только пообещай, что пока что оставишь все, что услышишь, в секрете.
— Обещаю, товарищ старший лейтенант.
— Можно просто Толя, — сказал вдруг Таран.
— Хорошо, Толя. — Не моргнул я и глазом.
Таран покивал.
— Я… Знаешь что, Саша? — начал он, повременив несколько мгновений. — Я всегда считал бойцов с Шамабада своими младшими товарищами. Вроде младших братьев. Преданных, но иногда бестолковых. Шкодных. Таких, за которыми глаз да глаз нужен.
Таран повесил вдруг голову. Ручка, которой он поигрывал, замерла в пальцах старлея.
— Но ты — другое дело. Пусть ты и младше меня, но с определенного момента я стал воспринимать тебя как равного. Как еще одного брата, что приглядывает за остальными. За младшими. Такого, что тоже, как и я, не дает им набедокурить.
Он замолчал. Потом сглотнул и продолжил:
— Ведь это ты, Саша, помог мне с моим братом. Помог мне понять, как к нему относиться, — Таран вздохнул. — До того как я с тобой познакомился, до того как ты меня выручил, я ж в Афган рапорт за рапортом писал. Просился «За речку». А потом понял… Что тут мое место. Что здесь я нужнее. И вот уже несколько месяцев Давыдов от меня никаких рапортов не видел.
Таран слабо улыбнулся и только сейчас решился посмотреть на меня.
— Ты многое поменял на Шамабаде. Не знаю, как. Не знаю, откуда у тебя эти силы, но все же поменял. И я тебе за это благодарен.
— Ты говоришь так, Толя, — сказал я, — будто прощаешься.
Таран застыл на миг без движения. Сильно, до бела поджал губы. А потом кивнул.
— Начальник отряда приезжал, чтоб кое о чем мне рассказать. А еще, чтобы сообщить — меня переводят, — начальник заставы поднял на меня взгляд. — Повышают в звании и переводят.
— Тут надо бы поздравить, — сказал я мрачновато, — но кажется, ты, товарищ старший лейтенант, и не рад этому вовсе.
Таран ничего на это мое замечание не ответил. Зато сказал другое:
— Я покидаю Шамабад. У вас будет новый начальник заставы. И ты, Саша, уже успел с ним познакомиться.
Глава 2
— Это, который, с черными волосами? Как там его? — спросил я.
Таран не ответил сразу. Он на несколько мгновений уставился на ручку, которой сначала поигрывал, а потом прекратил.
Теперь ручка снова заплясала в пальцах начальника заставы.
— Старший лейтенант Лазарев Иван Петрович, — кивнул Таран, — его приказом начальника отряда переводят на Шамабад.
— А что это они там терлись с его дружком? Что делали на границе, без документов? И почему ты приказал их отпустить?
Этому вопросу Таран не удивился. Да только я видел по взгляду старшего лейтенанта, что он не хочет отвечать. Вернее даже не так. Он не не хочет. Он не может.
— Я знал, что ты спросишь об этом, — Таран вздохнул. — Знаю, что в сущности, только за этим ты и пришел. Чтобы узнать, что это, мать вашу, такое было.
Таран замолчал. Отложил ручку и сплел пальцы на животе. В глаза мне начальник заставы смотреть не спешил. То ли он и правда задумался о чем-то и оттого глядел вправо, то ли он просто не хотел на меня смотреть. Не хотел, потому что понимал — я жду от него правду. Да только он не может мне дать ее. По крайней мере в полном объеме.
— Да, Толя, — нарушил я тишину, когда она слишком уж подзатянулась.
Таран покивал.
— Я не могу сказать, Саша. Я подписал кое-какие секретные документы о том, что не могу разглашать подробностей.
Я удивился, но не выдал своей реакции Тарану. Раз он сам сказал мне о подписке о неразглашении, значит, он не может сказать. Но может намекнуть. Намекнуть, что в сущности все далеко не так просто, как может показаться.
— А кроме того, — продолжал он, — я пообещал Давыдову, что буду молчать. Даже не так. Поклялся честью мундира. И пусть за разглашение сведений мне грозит статья, все же важнее для меня клятва.
— Честь или собственные бойцы, — сказал я, — вижу, ты сделал свой выбор, Толя.
Тарана, казалось, такой мой ответ обидел. Он на миг вскинул брови, но тут же взял себя в руки.
— Если бы ты знал всю полноту картины, ты бы меня понял. И что-то мне подсказывает — что поступил бы так же.
— И почему же ты так решил? — спросил я.
Таран тяжело вздохнул.
— Я хорошо знаю личный состав заставы. Не сказать, что хорошо, но все же неплохо знаю тебя. Ты человек, знающий простую истину, которая для нас, военных людей, очевидна — важнее человеческой жизни может быть только одно — две человеческие жизни.
Таран глубоко вздохнул.
— Знай ты то, что знаю я, ты бы понял, почему я поступил так, как поступил. Почему мне пришлось отпустить этих лейтенантов.
— По-твоему, личный состав Шамабада должен рискнуть жизнями, чтобы сотни тысяч остались в безопасности.
— Остались живы, — кивнул Таран. — Ведь для этого пограничные войска и предназначены, ведь так? Мы стоим у рубежей Родины, чтобы за нашими плечами обычные советские люди могли жить спокойно. В этом отношении ничего не меняется.
— Ты говоришь очевидные вещи, Толя, — сказал я, — а я спросил тебя совершенно о другом.
— Понимаю, — Таран покивал. — Но больше сказать не могу. Хотя…
Он задумался. Думал долго. Глаза его остекленели. Взгляд будто бы провалился внутрь себя. Внутрь разума начальника заставы.
Я не мешал ему. Только терпеливо ждал, когда же Таран, наконец, скажет свое слово.
— Я не могу тебе сказать все прямо, — покачал головой Таран, — но ты парень умный. Умнее многих. И если приложишь достаточно усилий — сможешь догадаться сам, в чем тут дело…
Он осекся. Поджал губы, пристально глядя мне прямо в глаза.
— Но кое-какую подсказку я могу тебе дать. Могу сказать две вещи: первая — все, что будет на Шамабаде после прихода Лазарева — все это во благо. Даже несмотря на то, как это выглядит со стороны. Несмотря на то, как к этому будешь относиться ты и остальные парни с Шамабада.
Я нахмурился. Но вновь ничего не ответил.
— И второе… — сказал Таран и замолчал, как бы подбирая слова. Подумав так несколько мгновений, он, наконец, продолжил.
И то, что он сказал мне, показалось бы человеку, совершенно непричастному, каким-то бредом. А может быть, шифром.
— Засада, — начал он, — ловушка, Шамабад…
Взгляд его стал жестче и холоднее. Напряженнее. Он стал таким, будто начальник заставы не перечислял мне странные, на первый взгляд никак не связанные друг с другом по смыслу слова, а шел босыми ногами по стеклу. Будто каждую секунду он рисковал упасть и погибнуть.
— …компас, камень… — Толя насупил брови, — …призраки, пересмешник.
Я не нарушил молчания. Не отвел от глаз Тарана своего взгляда. Я просто сидел и быстро соображал. Переваривал информацию, что только что смог дать мне Таран.
— Это все, Саша, — наконец сказал он, — но даже о том, что я тебе сейчас сказал, ты должен молчать. От этого зависит моя жизнь.
— Я буду молчать, — повременив, ответил я. — А еще докопаюсь сам. И никто не узнает, что ты дал наводку. Спасибо.
Таран ничего не ответил, но кивнул. Потом снова, в неведомо какой раз вздохнул.
— Я понимаю… — продолжил Таран, — что подобное слышать от меня странно, но скажу вот что, мои последние слова тебе сегодня: я всегда радел за то, чтобы наши парни стояли друг за друга. Чтобы офицеры стояли за солдат, а солдаты за офицеров. И пусть не всегда так получалось, но… я так обучен. Так воспитан в училище. И для меня это — суть всей службы.
— Но? — тихо, но решительно спросил я.
Таран сглотнул. А потом продолжил:
— Но сейчас дело другое. Сейчас ты всегда должен держать в голове, что, чтобы ни решил Лазарев — он прав. Так надо. Надо, потому что две жизни важнее одной. Надо, даже если это может показаться несправедливым к тебе или к парням. Надо, даже если это кого-то заденет. Выбьет из колеи. И…
Он замолчал, собираясь с силами.
— И?
— Я понимаю, что многого прошу, но хочу, чтобы ты пообещал, что так и будет, Саша.
Я вздохнул. А потом встал.
Казалось, скрежет, с которым отъехал мой стул, когда я поднялся, чуть было не заставил Тарана вздрогнуть. И тем не менее он не вздрогнул. Выдержал.
— Я всегда считал и считаю, — начал я, — что мои принципы загонят меня в могилу. Рано или поздно…
«Однажды так уже случилось, — подумалось мне, — в тот самый день, когда я попал сюда, в восьмидесятые».
— Но иначе я не могу. Не могу изменять себе. И если мне придется защищать моих бойцов от кого бы то ни было, я стану защищать. Две жизни действительно важнее одной, Толя. Но это не значит, что та жизнь, которой придется пожертвовать, чтобы спасти других, — не имеет значения. И уж точно значение имеет ее честь.
Таран стиснул зубы. Я понял это, потому что заметил, как заиграли желваки на его лице.
— Мне кажется, ты меня не понял, Саша…
— Я тебя прекрасно понял, — возразил я. — И благодарен за то, что ты дал мне наводки. Но теперь только я сам буду решать, что делать с этой информацией.
Пока я говорил Тарану эти слова, начальник заставы не отрывал от меня своего взгляда. Он смотрел пристально, сочувственно, словно брат. В глазах его читалось бессилие, понимание того, что меня не остановить, что бы он ни сказал. Но в них не было никаких сомнений. И для меня именно это стало главным.
— Ну что ж, — сказал Таран немного погодя. — Я знал, что ты можешь так сказать.
— Хорошо. Значит, ты и правда меня немного знаешь.
Начальник заставы кивнул.
— Если ты правда поймешь, что тут происходит, то изменишь свое мнение, Саша.
— Посмотрим, — сказал я беззлобно. — Ладно, бывай, товарищ старший лейтенант.
— Бывай, Саша.
Я надел фуражку, которую все это время держал на коленях, а потом пошел к выходу из канцелярии.
— Саша, — остановил меня Таран.
Я обернулся.
— Совсем забыл сказать тебе еще кое-что. Кое-что важное.