***
Тело Призрака лежало на пограничной тропе.
Сейчас он казался каким-то маленьким, будто бы скукожившимся. Молодое лицо застыло в неприятной, мерзковатой гримасе. Ровно в той, какая появилась на нем, когда Малюга вонзил этому бойцу его же нож в грудь.
Правые рука и нога Призрака были в крови. Одежда на них представляла собой сплошные лохмотья.
Малюга знал, что примерно то же самое представляет из себя и спина парня.
«Парня, — подумал Малюга, — никакой он не парень. Это мужик взрослый. Пусть и выглядит он, словно мальчишка».
— Я его знаю, — проговорил Лазарев, уставившись на труп, — позывной — Шакал. Он был сапером у призраков.
На пограничной тропе кипела деятельность.
Поисковая группа, только что прочесавшая склон горы у Старого Дома, спустилась сюда.
Командовал ею Черепанов. Нарыв держал Альфу на поводке.
Шумел Пяндж. С безоблачного синего неба смотрело на границу высокостоящее солнце.
Малюга пощупал раненую руку. Осколок не добрался до кости. Это было хорошо. Малюга сам не понял, как в последний момент, когда Призрак подставил ему взведенную гранату, умудрился отобрать ее у этого «мальчишки» и отбросить так далеко, как мог.
Он подошел, сел рядом с Уткиным. Семипалов быстро менял тому повязку на отстрелянном ухе.
— Голову поверни, вот так. Щас будет больновато…
Несмотря на заверения Семипалова, Уткин не переменился в лице.
Малюга глянул на Вакулина с Лазаревым, осматривавших труп. Осмотрел остальных пограничников, что стояли рядом.
— А неплохо этот здоровяк тебя отделал, — глупо прошутил Малюга, толкнув Уткина в плечо.
Вася тупо повернулся к нему. Малюге стало не по себе от этого.
Лицо Васи представляло собой буро-коричневую маску из крови. Правый глаз заплыл. Губы лопнули.
— Про Сашку думаешь? — пробурчал Малюга, понизив голос. — Выкрутится твой Сашка. Это ж Селихов! Он всегда выкручивается. Вот увидишь, придет к вечеру на заставу, побитый, усталый, но живой.
— Я прикончу его, — пробурчал Уткин низким, угрожающим голосом, — прикончу этого призрака. Всех их постреляю, как шакалов…
Малюге стало не по себе и от слов товарища. Он затих и снова глянул на беседовавших о чем-то офицеров.
Черепанов подошел к Лазареву. Что-то сказал ему.
Тот промолчал.
— Так, — заговорил вместо него Вакулин, — прочешите реку до конца тропы! Попробуйте отыскать тело Селихова.
— Вы, товарищ лейтенант… Или же… капитан, — мрачно ответил ему Черепанов, — рано его хороните.
— Он пропал без вести в самый разгар боевых действий, — похолодев голосом, возразил Лазарев, — как бы ни было печально, но исходя из обстановки, о которой мне доложили, Селихов скорее всего погиб.
Черепанов несколько мгновений стоял с каменным лицом. А потом, не сказав ни слова, обернулся и пошел к Нарыву. Стал раздавать поисковой группе указания.
— А ведь эта падла все расскажет, — буркнул Малюга, поерзав на камне, куда он уселся, и кивнув на Лазарева, — расскажет все начальнику отряда, как только на заставу вернется. Все ему вывалит, что за последние двое суток было.
— Пускай рассказывает, чего хочет, — пробурчал Уткин, уставившись в одну точку.
Он даже никак не среагировал на Семипалова, поднявшегося от него и ушедшего к пограничной тропе.
— Пускай рассказывает. Мне все равно. Я сказал — суку эту бородатую прикончу. Значит, прикончу. И ту падлу, что Сашку в реку утащила, — тоже прикончу. С того света достану и заново прирежу.
Малюга вздохнул. Помолчав немного, сказал:
— Ждет нас всех трибунал, Вася. Трибунал, а может быть, и пуля.
***
Я обернулся, аккуратно спрятав нож в широкий рукав рубахи.
— Он очнулся? — спросила Мариам тихо.
Я не ответил. Только покачал головой — нет, мол.
Девушка сначала погрустнела, сжимая ремешок моего подсумка, а потом вдруг улыбнулась.
— С твоим другом все будет хорошо. Главное — он жив.
— Будет, — кивнул я. — Разреши мне мой подсумок?
— А! Да! — как бы опомнилась Мариам.
Она торопливо подошла ко мне. Я принял подсумок. Улыбнулся девушке.
— А теперь принеси, пожалуйста, воды. В горле пересохло.
— Конечно! Сейчас!
С этими словами девушка торопливо вышла из женской комнаты. А я, тем временем, тоже стал торопиться.
Открыв влажный подсумок, я стал шарить в нем рукой. Потом достал сырые от воды наручники. Быстро осмотрелся, ища, к чему бы пристегнуть Хана.
В комнатке на первый взгляд не было совершенно ничего подходящего. А потом меня осенило.
Я опустился, приподнял подстилку, на которую положили Хана.
Деревянный настил. Он был приподнят над полом сантиметров на двенадцать или пятнадцать. А еще покоился на деревянных ножках.
Тогда я схватил руку Хана, защелкнул на ней браслет, потянул так, что тело Призрака несколько неестественно перекрутилось. И тогда прищелкнул второй браслет к ножке. Когда торопливо накрыл Тарика одеялом, в комнату снова вошла Мариам с глиняной чаркой в руках.
— Спасибо, — поднявшись, улыбнулся я.
Я немного попил, и вместе мы вернулись в мужскую. Там я принялся укладываться на свою подстилку. Девушка было хотела мне помочь, но я мягко и вежливо ее отстранил. Улегся сам. Хотел подумать, как мне действовать дальше.
Девушка, казалось, собралась уходить и даже нерешительно встала, но потом вдруг спросила:
— Слушай, Саша, — Мариам подалась ко мне, любопытство заблестело у нее в глазах, — а можно тебя кое-о чем спросить?
— Можно.
— Скажи, а ты разведчик?
Я вопросительно приподнял бровь.
— А почему это ты решила, что я разведчик?
Девушка удивленно округлила свои большие глаза.
— Отец сказал. Сказал, что ты и твой друг — советские разведчики. Оттого вы так и похожи на пуштунов. Ну, кроме тебя. Ты совсем не похож.
— Отец?
— Да. А ему сказал твой командир, — покивала Мариам, — командир, который встретил моего отца у реки. Он и показал вас ему.
Я нахмурился.
— А твой отец рассказывал, как выглядел этот командир?
— Нет, — девушка быстро мотнула головой, — а брат — да. Он сказал — мужчина был большой, бородатый. Похож на медведя.
— Он носил такую же форму, как мой друг? — нахмурился я.
Увидев мою реакцию, Мариам насторожилась. Опасливо приподняла бровки.
— Не бойся, — улыбнулся я, а потом сказал, стараясь не пугать гостеприимную девушку: — А не знаешь, говорил ли мой командир еще что-то?
— Отец сказал, что да, — медленно кивнула Мариам. — Он говорил, чтобы мы приютили вас на время. Что вы ранены в бою с бандитами-душманами. А еще…
Девушка отвела взгляд. На лице Мариам отразились ее душевные сомнения.
— А еще сказал, что скоро за вами придут ваши. Придут, чтобы забрать домой.
Глава 18
Пока Мариам хлопотала во дворе, у большой глиняной печи, я лежал на своем ложе.
И пусть тело мое болело, а голова раскалывалась, я почти не замечал этого. Не замечал, потому что думал. Обдумывал все, что услышал сегодня.
Ситуация была непростой. Время поджимало — за Ханом скоро вернутся его дружки, это было очевидно. «Командир», которого видел Абдула, скорее всего был «Призраком».
Вот только меня мучал один вопрос: почему меня не прикончили там, на берегу? Почему этот «Медведь» попросил отца Мариам забрать и меня тоже?
Этого я не понимал. Но обязательно разберусь.
Нужно было придумать, как выйти из ситуации. И пусть наметки определенного плана у меня были, я все еще активно обдумывал его. Этот план.
Сначала пришла идея — оставить Хана здесь и идти к своим. Но если я не успею вернутся — то подвергну Мариам и ее родных опасности.
Все же, нужно помнить, что на заставе бедлам. Что вряд ли меня станут слушать после того, что случилось в прошедшие пару дней. А если и выслушают, то далеко не сразу.
Да и оставлять Тарика Хана тут одного — тоже опасно. Раненный зверь всегда самый кровожадный.
В общем перебирал я разные варианты: и заставить Тарика Хана пойти со мной к границе, и каким-то образом подать нашим сигнал. И много что еще. И все это казалось мне в нынешних абстоятельствах малореализуемым.
И все же, когда кое-какие верные мысли стали наклевываться, я кое что услышал. В соседней комнате сначала заворочился, а потом и закашлялся Тарик Хан.
Его голос походил на хриплое, немного гундосое карканье умирающего ворона с перебитым клювом.
Я приподнялся на локтях. Осмотрелся и прислушался. Потом сел на своем ложе, стараясь понять, где же Мариам. Не прибежит ли сердобольная девушка на жутковатое почти предсмертное кряхтение Хана.
Тогда я решил, что может и прибежать. И понял — надо ее опередить. Поговорить с Ханом, чтобы он тут не разорался и не перепугал сначала девушку, а потом и ее родственников.
Тогда я, все так же прислушиваясь, медленно встал. Пошел в женскую комнату. Когда одернул занавеску, увидел, что Хан уже заметил, что прикован наручниками.
Он все еще лежал, видимо не в силах был сесть, но уже скованную тянул руку. Лицо его, хоть и суровое, светилось недоумением, когда он пытался понять, что же мешает ему поднять руку.
Как только я вошел, Хан уставился на меня.
Я ничего ему не сказал. Только приложил палец к губам — тихо, мол.
Хан нахмурился. Выглядел он не важно. Все его лицо было иссечено поверхностными ссадинами. На морщинестом лбу сияла большая, налитая красным шишка. Но живописнее всего выглядел нос — свернутый моим ударом головы на бок, он слегка неестественно торчал вправо. А еще страшно напух. Под носом запеклась кровь и Хан постоянно шмыгал им, стараясь прочистить.
— Я помню тебя, шурави, — сказал он вдруг на русском языке.
Голос у Хана был глубоким, хрипловатым. Он звучал бы внушительно, угрожающие, если бы не забавная гундосость из-за перелома носа.
— А я тебя знаю, Хан, — ответил я негромко.
Хан не изменился в лице. Даже не нахмурился. Он только звякнул цепочкой наручников, снова попытавшись приподнять руку.