Николай был всего лишь двадцатилетним парнем, по существу мальчишкой. Напряжение, страх, жалость к погибшим и самому себе смешались в нем. Но то, что называется чувством долга, пересиливало все остальное. Он еще на рассвете крепко взял себя в руки и, сам того не замечая, стал одним из тех командиров, на ком держалась оборона заставы.
– По местам, – повторил старшина.
При этом он смотрел на Зелинского, который застыл перед телами убитых, накрытых шинелью с проступающими кровяными пятнами.
– Пойдемте, товарищ политрук, – осторожно потянул его за руку Мальцев.
А старшина проговорил вслед:
– Слышь, Николай. Сам за «дегтярева» встань. Побило пулеметчиков, стрелять некому.
– Есть, – отозвался Мальцев.
День близился к вечеру. Постепенно бой затихал. Замолчали минометы, возможно, закончился боезапас. Оттащили в низину исклеванную пулями пушку. В разных местах лежали тела убитых немецких солдат. Видимо, наступавшее подразделение получило приказ временно приостановить штурм заставы.
Да и заставы как таковой уже не существовало. Крыша рухнула, торчали остатки стен, дымили сгоревшие обломки. От забора остались отдельные доски и перекладины, вышка рухнула.
Умирали один за другим раненые. Журавлев приказал выкопать могилу, однако этого не дали сделать немецкие пулеметчики, простегивая открытый со всех сторон двор трассами длинных очередей. Им отвечали из ручных пулеметов Кондратьев и Мальцев. Одиночными выстрелами огрызались лучшие стрелки заставы Василь Грицевич и Костя Орехов.
Позвали Кондратьева, чтобы уточнить списки погибших. Федор Прокофьевич передал «дегтярев» своему сержанту, предупредив:
– Бей короткими. Ствол сильно греется.
Пригибаясь, пошел на командный пункт. Сел рядом с Журавлевым, попросил закурить и достал из полевой сумки мятый список взвода.
Послюнив химический карандаш, стал делать отметки.
– Этот ранен… этот стреляет… эти двое погибли.
Молчала пятая застава. Стрельба на ней затихла часа в три дня. В небе кружил на малой скорости разведчик «Хеншель-126» с ярко-оранжевым капотом и таким же ярким стабилизатором хвоста. На всю высоту фюзеляжа выделялся черно-белый крест. Возле двухместной кабины виднелся какой-то тевтонский знак в виде разноцветного щита.
– Как в цирке, раскрасили, – сплюнул Кондратьев. – Долбануть бы по нему из пулемета.
«Хеншель» крутился на высоте километра, пулей не достанешь. Словно расслышав угрозу, пилот снизил машину и сбросил две небольших бомбы. Они взорвались в стороне. В ответ ударил из ручного пулемета Николай Мальцев и выпустил магазин самозарядной винтовки Костя Орехов.
«Хеншель» взвился как пришпоренный. Полетели мелкие куски обшивки, а стрелок в кормовой части кабины дал несколько очередей. Бегство немецкого самолета пограничники и саперы сопровождали смехом и матюками.
– Долетался гадюка!
– Уноси ноги, б…!
Однако вскоре стало не до смеха. С ближнего немецкого аэродрома прилетели два легких бомбардировщика-биплана «Хеншель-123», чем-то похожие на «кукурузник» У-2. Несмотря на малую скорость, эти устаревшие немецкие машины были опасным противником.
Оба самолета сделали круг и пошли на пикирование, выставив шасси с острыми, словно шпоры, закрылками. На высоте семисот метров вниз полетели четыре бомбы.
Все бросились на землю, кто-то спрыгнул в траншею. Лишь один Журавлев, бледный, со сжатыми кулаками, встречал фашистские самолеты в полный рост. Он не желал показывать заставе, что боится врага. Его с размаху толкнул в спину старшина Будько.
– Макарыч, ложись… убьют!
Это были пятидесятикилограммовки, далеко не самые крупные бомбы в арсенале немецкой авиации. Но мощность их превышала снаряды тяжелых гаубиц, а грохот взрывов был оглушительный. Столбы поднятой земли и дыма окутали заставу густой пеленой.
Николая Мальцева, лежавшего на дне траншеи, подбросило на полметра. На голову и спину посыпались комья земли. Через минуту он поднялся и увидел поодаль огромную дымящуюся воронку. Часть забора снесло, переломило тополь. Траншея справа от него была на четверть завалена, там кто-то шевелился и звал на помощь.
Он сделал один, другой шаг, но услышал вой моторов. Оба бомбардировщика снова пикировали. Первый раз они боялись спускаться ниже, так как поврежденный самолет-разведчик получил десяток пробоин, был ранен наблюдатель. Сейчас, оглушив защитников заставы, они сбросили последние четыре «полусотки» с высоты пятисот метров.
Мальцев упал лицом в рыхлую землю, прикрыв голову руками. Одна из бомб взорвалась на левом фланге, две – во дворе заставы. Обрушились обломки догоравшего здания и козырек вещевого склада, где лежали раненые.
«Хеншели» сделали третий заход над самой землей, лихо всаживая в клубящуюся пелену длинные очереди своих спаренных пулеметов МГ-15 (тысяча выстрелов в минуту). Эти тихоходные машины командование «люфтваффе» боялось выпускать в глубину русской территории. Уцелевшие И-16 уже сбили несколько «мессершмиттов» и «юнкерсов», а с «хеншелями» справились бы и подавно.
Поэтому легкий бомбардировочный полк, несмотря на известия о разгроме советских аэродромов, держали для такой вот зачистки, чтобы сберечь драгоценные жизни немецких солдат. Однако настроение от победы пилотам частично испортил Петр Чернышов.
Он разглядел среди клубов дыма хвост уходящего на малой высоте «хеншеля» и двумя длинными очередями разрядил вслед диск ручного пулемета. Из стрелкового оружия самолеты сшибают либо в кино, либо в донесениях политработников. Свалить цельнометаллический биплан с хорошо защищенным двигателем молодой сержант не смог. Но пули, звонко бьющие о корпус, крылья, грозящие перебить тяги, заставили пилота резко увеличить скорость и рвануть подальше от упрямо стреляющей заставы.
Усиленная пехотно-штурмовая рота, согласно разработанному плану, должна была покончить с заставой к полудню, сдать своих немногочисленных раненых, похоронить двух-трех убитых (больших потерь не планировали) и продвигаться в составе своего полка дальше на восток. Но все пошло совсем не так, как ожидали. Убитые появились уже в первые минуты великого похода, когда пограничные посты встретили разведгруппы огнем. Застава оказалась крепким орешком.
Еще вчера командиру штурмовой роты самой большой проблемой виделась будущая судьба пленных пограничников. Существовало негласное указание не брать их живыми, но обер-лейтенант, офицер немецкой армии в третьем поколении, брезгливо воспринимал расстрелы пленных.
– А что с ними делать еще? – рассуждал его заместитель-лейтенант. – Это ведь живодеры НКВД. Могу взять на себя их ликвидацию. Сделаем все тихо.
Лейтенант, хоть и хороший помощник, был из семьи торгашей, которых командир штурмовой роты воспринимал так же брезгливо.
– Я не могу марать честь своего подразделения. Передадим пленных людям Гиммлера. Эсэс как раз и предназначен для таких дел.
Заместитель кивнул, соглашаясь с командиром. Теперь, когда на левый берег отправили полтора десятка тел погибших солдат, эти рассуждения о будущих пленных пограничниках казались пустыми и никчемными. Еще с десяток убитых лежали возле русских траншей, их тела предстояло отбить.
И чересчур старательный лейтенант получил пулю в голову. Она пробила добротную каску и лоб помощника, застряв в мозгах. Его срочно эвакуировали вместе с другими тяжелоранеными, но фельдшер безнадежно покачал головой.
– Он не выживет. С ранениями в голову у нас четверо, не считая убитых. У пограничников активно действуют снайперы.
Обер-лейтенанту послышался намек на его неспособность справиться со снайперами, да и с заставой.
– Занимайтесь своими делами, – не теряя спокойствия, посоветовал фельдшеру командир роты. – И пусть санитары действуют шустрее, когда вытаскивают раненых.
– Их обстреливают и не смотрят на красные кресты.
Сейчас, когда самолеты забросали остатки русских бомбами, настала пора провести последний штурм, чтобы не торчать здесь до утра.
– Так что делать с пленными? – спросил новый заместитель.
– Вы сначала их захватите, – коротко ответил командир роты. – Главное, сберечь наших людей.
Последний в тот день штурм, дружный и решительный, возможно увенчался бы успехом, будь на месте заставы недавно развернутая воинская часть, где большинство бойцов имели на счету редкие учебные стрельбы по три патрона, а боевые гранаты держали в руках впервые.
Пограничники же были подготовлены как следует, морально и в боевом отношении. Это отмечали в своих дневниках командиры немецких подразделений вплоть до генералов.
Небольшие заставы в первый день войны оказали злое и умелое сопротивление. Наносили передовым немецким частям потери, которые руководство вермахта не ожидало.
Наркома НКВД Лаврентия Берию хоть и расстреляли в 1953 году после смерти Сталина, но дело свое он знал. Личный состав пограничных войск обучали хорошо. По уровню подготовки, владению оружием, пограничники без преувеличения выигрывали по сравнению с немецкими солдатами, как спецназ перед обычной пехотой.
Это короткое отступление от рассказа о шестой заставе не превозносит пограничников над бойцами Красной Армии. Просто заставы оказались немногими воинскими частями, полностью готовыми к боевым действиям, умеющими владеть хорошим русским оружием, и свое умение воевать они доказали в первый день войны.
Атаку поредевшей штурмовой роты поддерживал срочно переброшенный дополнительный взвод, несколько новых пулеметных расчетов. К минометам и поклеванной пулями пушке подвезли машину мин и снарядов, прислали из резерва полка артиллеристов взамен убитых и раненых.
На прореженной большими потерями заставе не осталось станковых пулеметов, уцелели лишь три ручных «дегтярева». За них встали самые опытные бойцы: старшина Будько, сержанты Мальцев и пулеметчик, заменивший погибшего командира отделения Михаила Колчина. Вели плотный огонь автоматы и винтовки. Грицевич, прикусив губу, ловил в оптику немецкие пулеметные расчеты, сбивая прицел и выводя из строя самых активных солдат. Боеприпасов на заставе хватало.