Вооружались винтовками. Некоторым достались трофейные автоматы, но их было немного. Наконец дали команду двигаться. Старшина Будько внимательно прислушивался.
– Ты что, Яков Павлович? – спросил Кондратьев.
– Кажись, без нас справились, – ответил старшина. – Пушки почти не стреляют, так, пулеметы да винтовки кое-где.
– Справились, – согласился Федор Кондратьев. – Только кто с кем?
В рядах бойцов оживление уступало место тревоге. Пронеслись два «мессершмитта». Выбрали какую-то цель внизу и сбросили полдесятка бомб. Затем застучали авиационные пулеметы. В нескольких местах к небу поднимался густой маслянистый дым. Горели танки.
Глава 9Бои в окружении
На равнину спустились около пятисот человек. Проклятый мост забрал более ста жизней. Двигались по лесной колее, сплошь раздолбанной колесами машин, повозок, копытами лошадей, солдатскими ботинками.
То в одном, то в другом месте попадались обломки повозок, завязшие в грязи грузовики, трупы красноармейцев. У тех, кто отступал, времени хоронить товарищей не оставалось, лишь кое-где виднелись бугорки, чаще безымянные. На ветках деревьев или у подножья лежали грудами противогазы, каски, и здесь же окровавленные бинты, обрывки нательных рубах, которые пустили на перевязки.
Сумрачной и мрачной была эта лесная колея. Но отделение разведки во главе со старшиной Будько увидело на гравийном проселке зрелище, которое невозможно было представить.
Сплошь изрытая полоса гравия и подходы к дороге представляли собой кладбище техники. Танки разных типов, броневики, грузовые машины, тягачи плотно забили дорогу и обочины к ней. Это был мертвый поток горелого, разбитого металла.
Судя по всему, наша техника уничтожалась прямо на марше. Поодаль, на широком, изрытом колеями и воронками поле, произошло сражение. Танки застыли как попало. Сгоревшие до основания, уткнувшиеся друг в друга, перевернутые.
У многих были сорваны и валялись рядом башни с погнутыми орудиями. Взорвавшийся боезапас смахивал их напрочь, выворачивая массивные опорные плиты, разламывая цилиндры двигателей, лопнувшие тяги, разрывали, как бумагу, броню.
Скрученные гусеницы лоснились отполированными траками. Между звеньями и колесами виднелись куски человеческих тел. Остро пахло гнилью, горелой плотью, резиной, металлом.
Полтора десятка разведчиков невольно держали оружие наготове, рассыпавшись в готовую огрызнуться цепь. Но кругом была лишь смерть во всех ее немыслимых проявлениях. Николай Мальцев вместе с Костей Ореховым остановились возле разбитого легкого танка БТ-7.
Двое танкистов лежали рядом. Комбинезоны вплавились в тело, синюшно-фиолетовые лица широко улыбались.
– Сами сгорели, а зубы почему-то белые, – шепнул Костя Орехов, не решаясь нарушить мертвую тишину.
– Как люди мучились! Заживо ведь сгорели, – сказал Николай.
Знаменитая «тридцатьчетверка», махина по сравнению с легкими БТ и Т-26, застыла с раскрытыми круглыми люками. Мальцев насчитал не меньше пяти-шести пробоин. Танк упорно дрался и тяжело умирал. Земля вокруг была перепахана гусеницами, валялись смятые гильзы. Решетка трансмиссии вспучилась от сильного взрыва и обуглилась от жара сгоревшего мотора.
Поодаль завалился в канаву уже знакомый Мальцеву чешский танк Т-38, весь перекошенный, с хищной тонкой пушкой. Немного дальше застыл немецкий средний танк Т-3 с развороченной лобовой броней и плоской башней, валявшейся рядом с гусеницами. Из-под нее торчали ноги в шипованных ботинках.
– Уделали двоих, – удовлетворенно заметил Орехов.
– Ты вон туда посмотри, – показал рукой Мальцев.
Легкие танки Т-26 и БТ-7 застыли кучей, словно собрались о чем-то посовещаться и здесь их накрыли снарядами. Вокруг лежали не меньше десятка тел погибших, почти все обгоревшие.
Мальцев нырнул в люк более-менее уцелевшего БТ-7 и вытащил пулемет со складным прикладом.
– Чего патроны не захватил? – спросил Будько.
– Воняет сильно…
В машину полез Костя Орехов, достал мешок с дисками. С трудом переводил дыхание.
– Там механик с разорванным животом лежит. Не продохнешь.
Яков Павлович Будько, в котором проснулась хозяйственная жилка, приказал поискать оружие, патроны и продукты.
– Спирт, если попадется, – не забыл добавить он.
По мелочи кое-что собрали. Исправных пулеметов больше не нашли. Даже не сгоревшие танки были сильно избиты, а в них все переломано. В некоторых просто невозможно было находиться. Из люков шел такой сильный запах разложения, что не выдерживали самые стойкие бойцы. Ныряли в темноту, как в воду, и долго не могли отдышаться.
– Нет, лучше на свежем воздухе воевать, – отдувался Зиновий Лыков, который настырнее других искал спирт и продукты. – Тоска сплошная в железном гробу гнить, пока тебя до мослов не объедят.
Кое-чем разжились. Нашли несколько наганов, пулеметные диски, гранаты, банок двадцать консервов. Некоторые ребята помоложе сменили пилотки и каски на танкошлемы.
– Что, думаете танкистами сразу стали? – бурчал Лыков, хлебнувший спирта. – С мертвяков сняли, плохая примета. Как бы сами…
Будько забрал у него недопитую флягу и предупредил:
– Иди, харю помой и не вздумай лакать больше. Немцы вокруг.
Старший сержант притих, испугался, что у него отберут вторую флягу, тщательно спрятанную в вещмешке.
Постояли возле десятиметровой громадины Т-35 с пятью башнями. Тяжелый танк ощетинился тремя пушками и множеством пулеметов. Но сильное вооружение его не спасло.
Броня в полтора пальца толщиной зияла многочисленными пробоинами даже от легких немецких снарядов. Экипаж из одиннадцати человек почти в полном составе лежал рядом. Люди выскакивали из горящей громадины и тут же попадали под вражеский огонь.
– И к чему такую дуру строить надо было? – сказал кто-то из бойцов. – Она, наверное, тонн семьдесят весит. Завязнет в первой луже.
– Если строили, значит, надо было, – философски заметил Будько. – В землю вкопать, и вот тебе готовый дот с тремя пушками.
Вдалеке послышался шум мотора, и группа торопливо зашагала в лес. Когда старшина докладывал Зимину, что на поле боя и на дороге находятся около сотни наших подбитых и сгоревших танков, политрук Зелинский не преминул вставить:
– Скажи еще, что двести! У страха глаза ох и велики.
– Ну а немецких гадюк много побили? – спросил Зимин, не обращая внимания на политрука. – Им-то хоть досталось?
– Досталось маненько, – неопределенно заметил Будько, не желая окончательно портить настроение командиру.
– Я посчитал, – отрывисто проговорил Грицевич. – Штук восемнадцать – двадцать.
– Это что же, на один подбитый фашистский танк пять наших приходится? – снова встрял Зелинский. – Такого быть не может.
– Иди посчитай да понюхай, как там мертвечиной пахнет, – огрызнулся Будько. – Это тебе не газета с брехливой статьей, а настоящее поле боя. Где люди насмерть сражались и не убегали.
Зелинский почуял намек в свой адрес. Героическая биография у него явно не складывалась, и война получалась совсем не такая, как он ожидал. С лихими атаками, развевающимися знаменами и смелыми политруками во главе рвущихся в бой красноармейцев. После огромных потерь бойцы сильно в бой не рвались, да и сам Зелинский предпочитал возиться с бумагами.
– Часть своих поврежденных танков немцы на ремонт оттащили, – рассудительно заметил особист Лесков. – Так что наши ребята могли и тридцать панцеров, и даже больше подбить. Но обстановка складывается пока не в нашу пользу.
– Здесь задерживаться опасно, – подвел итог Григорий Зимин. – Тыловики, ремонтники вот-вот появятся. Надо срочно уходить.
Но кольцо вокруг полка замкнулось плотное. Этот день, когда уходили на восток остатки разбитых мехкорпусов Юго-Западного фронта, оказался черным и для полка капитана Зимина.
Сначала наткнулись на гусеничный тягач «Фамо» и ремонтный грузовик «Шкода» с краном-стрелой и электрогенератором на прицепе. Обе машины двигались к месту прошедшего боя. Тягач так ревел своим мощным двигателем, способным буксировать любой танк, что его услышали издалека. Колонну срочно развернули в лес.
Но укрыть полтысячи человек не удалось. Кроме того движение сковывали раненые. После одержанной победы немецкие ремонтники чувствовали подъем и тоже рвались ударить по отступающим частям Красной Армии, которая была практически раздавлена и сметена… Так писали во всех немецких газетах и торжественно вещали радиостанции.
Человек пятнадцать ремонтников сидели в будке «Шкоды». Открыв окна, щелкали затворами и кричали водителю:
– Стой! Сейчас мы прихлопнем эту шайку.
Кроме положенных по штату винтовок и пистолетов, ремонтники подобрали по дороге пулемет «дегтярева» и сразу же открыли огонь. Героев-тыловиков можно было понять. Где еще так легко заработать награды, как расстреливая убегающих русских!
Увеличил скорость многотонный тягач «Фамо» с пулеметом на турели. Его экипаж, десяток таких же отважных тыловиков, торопливо опустошали обоймы. Кричали, свистели вслед трусливым русским, а старый пулемет «дрейзе» опустошал один за другим барабанные магазины емкостью 75 зарядов. Чем не развлечение!
Хвост колонны угодил под плотный огонь, люди падали один за другим. Бойцы стреляли в ответ, но набравшая скорость желто-зеленая громада полугусеничного вездехода «Фамо» уже азартно давила, наматывая на гусеницы раненых и отставших. В азарте не щадили и тех немногих, кто поднимал руки, сдаваясь в плен.
Станковый «максим», прикрывавший отход, хрустнув, превратился в плоскую груду металла. Не в состоянии даже вскрикнуть от болевого шока, отползал пулеметчик с раздавленными ногами.
Его лихо добил из «вальтера» техник-лейтенант и огляделся вокруг, все ли видели меткий выстрел с ходу. Остальные стреляли не менее азартно, показывая пулеметчику цель:
– Вон, бегут стразу трое. Вали их!
«Дрейзе» с характерным треском опустошил половину барабана, всадив в каждого из бегущих по несколько пуль, а многотонная масса тягача