Время показало: через несколько лет мы по доброй воле ушли домой, а войска НАТО, в том числе и американские, напротив, стоят сегодня в Кабуле, Баграме, Кандагаре и других городах Афганистана. Получается, в чем-то прав был тот майор? А это значит, что смысл нашего нахождения в горах Гиндукуша заключался не только в исполнении интернационального долга, состоявшего в военной и иной помощи сторонникам Саурской (Апрельской) революции. Но и в решении задач, связанных с обеспечением национальной безопасности Советского Союза. Ведь Афганистан находился тогда в южном «мягком предбрюшье» нашей огромной многонациональной страны. И если бы натовские ядерные ракеты среднего радиуса действия в разгар «холодной войны» оказались где-нибудь в Регистане или под Мазари-Шарифом, они, в случае надобности, постарались бы вспороть нашу ПВО.
Так, значит, все было не зря? Во всяком случае, мне в это очень хочется верить. Иначе как объяснить, за что погиб младший сержант Алексеенко, «цинк» с телом которого я сопровождал на его родину – в далекий от Афганистана небольшой украинский городок Измаил? За какие идеалы сложили в чужой стране свои головы другие наши офицеры и солдаты? Абсолютное большинство из них в то незабвенное время были молодыми ребятами, почти мальчишками. Но уже умели крепко, по-мужски дружить, рисковать, если надо, собой ради спасения жизней своих товарищей. Там, «за речкой», сформировалась особая «каста» людей. И неважно, кто из них и где служил в «ограниченном контингенте». Все мы были и остаемся боевыми побратимами, одной спаянной и проверенной войной семьей. Такой, как в песне:
В людском потоке улицы мелькнет лицо знакомое —
Обветренные губы, коричневый загар,
Быть может, был в Кабуле он, Шинданде иль в Баграме,
А может, сердце дрогнет при слове Кандагар.
Но мне не так уж важно, откуда этот парень,
Мне важно, что оттуда, мне важно, что был там,
И не пройду я мимо, а лишь скажу тихонько
Единственное слово, пароль один: «Афган».
Помню, в те годы наша печать, рассказывая о военном присутствии СССР в соседней стране, под нажимом указаний сверху публиковала материалы в основном о совместной с афганцами посадке фруктовых садов да оказываемой им помощи в ремонте школ и больниц. Когда грянула перестройка, тон газетных публикаций изменился, и читатели узнали, что в Афганистане все эти годы шла война: жестокая и кровопролитная, как все войны. А еще через несколько лет вошедшие во вкус шельмования всего советского псевдодемократы объявили нас – солдат своей страны! – оккупантами. Теперь, когда грязный вал обидных обвинений спал, побывавшие «за речкой» избавились от обидных «ярлыков» и стали для российского общества теми, кем все эти годы и являлись на самом деле, – воинами, честно выполнившими требования Присяги и приказы.
Кстати, деревья в Афганистане мы все же сажали: совместно с афганцами и без их участия – на территории своих военных городков. И школы строили, и больницы. Это правда. Как правда и то, что нам приходилось стрелять, ходить в поиски и водить по горным серпантинам колонны. На войне как на войне. Все это было. Все это закончилось в феврале 1989 года. С тех пор прошло двадцать лет. Только для памяти тех, кто побывал в Афганистане, этот срок – не срок. Так долго человек может помнить только о хорошем. Уверен, в сердце каждого бывшего «афганца» такого хорошего сохранилось немало. Это и воспоминания об отчаянной, опаленной боями молодости, о верных друзьях-товарищах, о честно выполненном долге – не столько об интернациональном, сколько о воинском – долге солдата перед своей страной и много чего еще. Вот поэтому по-доброму мы и помним наш Афган.
Между прочим, чувства эти взаимные. От корреспондентов российских газет и телевидения, недавно побывавших в Республике Афганистан, мы узнаем: народ этой страны вспоминает советских солдат и офицеров с теплотой. Значит, есть за что. Значит, заслужили! Нет, все же все, что было, было не зря!
Александр Подолян-Лаврентьев. Комбаты
Сергей Басманов и Олег Поляков – два офицера, судьбы которых сошлись в одной из «горячих точек», вспыхнувшей по обе стороны таджикско-афганской границы. Они не раз смотрели смерти в лицо, эти простые труженики войны. И не раз благодаря их командирскому таланту, смелости и удаче подчиненные им подразделения возвращались без потерь с самых опасных заданий. Но так было далеко не всегда, память и горечь о погибших товарищах осталась с Сергеем Басмановым и Олегом Поляковым на всю жизнь…
Сбривая перед зеркалом густую щетину, Сергей Басманов всматривался в свое отражение – смуглое, тронутое чуть заметными морщинками лицо, непробиваемая смоль волос, темные, слегка усталые, но молодо поблескивающие глаза. «Для пенсионера не так уж плохо», – усмехнулся Сергей. Да, в тридцать два он уже выслужил половинную пенсию: у войны свой, не календарный, счет времени.
Как стремительно и незаметно уходят годы. Где ты, веселое шампанское торжественного выпуска? Где ты, бокал с первым званием на донышке?
Сразу после выпуска из Тбилисского артиллерийского Басманов попал в Ашхабад.
– Прибыл в ваше распоряжение…
Заместитель начальника войск Среднеазиатского пограничного округа внимательно рассмотрел нового офицера. Испытав его взглядом, полковник чуть заметно улыбнулся: будто себя, молодого, узнал в лейтенанте-артиллеристе.
– Ну что ж, в Афганистане послужишь?
Сергей ждал этого вопроса и заранее знал свой ответ. По лицу Басманова полковник прочитал все, что хотел услышать.
Два года просвистели, будто горячий пыльный ветер «афганец» – боевые операции, дни окопной рутины, снова боевые столкновения… То на позиции батареи налетали «духовские» мины и снаряды, то сама она, дунув в небо из минометных стволов, посылала хвостатые «гостинцы». Первая контузия, первая боль потери.
Командировка подходила к концу, когда ему предложили остаться на второй срок. Уже командиром батареи.
На афганском севере лил дождь. Земля раскисла. Наши бронетранспортеры, натужно расплескивая глиняную жижу, догоняли ушедших вперед «хадовцев», то бишь афганских «гэбэшников». Колонна мотомангруппы подходила к слиянию ущелий. Это место между кишлаками Кудук и Хасар, что в Чахи-Абской зоне, многие поминали недобрым словом… Цепочка вязнувших в глине машин попала под обстрел. Басманов почувствовал, что его БТР сел крепко. Водитель подавал то вперед, то назад, обиженно матеря превращавшийся в мишень бронетранспортер.
Огонь душманов, который те вели с окраин кишлаков, из-за дувалов становился все интенсивнее. Успех операции оказался под вопросом. Басманов оценил обстановку: единственный способ прикрыть растянувшуюся колонну – занять его минометчикам высоту и ударить по огневым точкам.
Комбат выскочил из БТРа и беспокойно огляделся. Все его расчеты тоже увязли, лишь один был поблизости. С ним Басманов и полез на сопку. Ствол, плиту, ящики с минами потащили на плечах.
И вот низина как на ладони. Пока расчет готовился к стрельбе, Сергей засек несколько огневых точек. Скомандовал: «Огонь!» Мины ложились точно. Противник в долгу не остался – обрушился на высотку со всей душманской ненавистью. Но минометчики Басманова не дрогнули.
Вскоре их поддержала вся развернувшаяся батарея. Под ее прикрытием мангруппа постепенно вытесняла «духов» из кишлаков и ущелья.
Дело было сделано. Басманов и расчет с последним ящиком мин уже спускались к подножию сопки, когда по ним ударил уцелевший пулемет. Минометчики с ходу изготовились и врезали в ответ остатками боезапаса.
Басманов оглянулся. Заряжающий – белобрысый, веснушчатый солдат – держал в ладонях последнюю мину. Чуть раньше он бросил в ствол миномета ту, что, возможно, спасла им жизнь. На левом рукаве выбеленной «афганки» парня растекалось пятно крови.
После второго срока пошел у Басманова и третий. Теперь уже таджикский. С той лишь разницей, что не минометной батареей стал командовать, а десантно-штурмовой маневренной группой, и не по ту сторону «речки», а по эту. Впрочем, еще отличие: в Афгане не было проблемы солдат одеть и накормить.
… Майор Басманов сидел у догоравшего костра, устало поглядывал на темнеющее небо и черные тени подступающих все ближе гор. На тлеющих углях прела надоевшая каша.
– Товарищ майор, харч созрел, – сержант Макаров протянул командирский котелок.
Солдаты лениво заработали ложками, а в душе командира повернулась острой иглой обида за них. Он вспомнил, как после переброски ДШМГ в Пянджский отряд, а дело происходило в самый разгар начавшейся тогда таджикской заварухи, хмуро объявил своим бойцам:
– Довольствия нам не дают, сами скребут по сусекам. Придется на подножном… Черт их всех побери.
И пришлось десантникам-пограничникам, присланным на помощь двенадцатой пянджской заставе, на участке которой роился огромный табор беженцев, уходивших с оппозиционерами от правительственных войск, думать не только об обороне, но и о хлебе насущном.
Вскоре беженцы ушли за границу, и стало легче контролировать обстановку: лезешь через Пяндж – получи…
Командир отложил котелок и оглядел потемневшие лица своих «кочевников». «Кочевником» мама называла его, Сергея, отца, переезжавшего с семьей из Закарпатья в Германию, из Германии в Алтайский край… Теперь он и сам такой. Даже «духи», наблюдая за непривычным для оседлых пограничников образом жизни, обозвали парней из ДШ «бродягами» – кочуют по границе без постоянной прописки.
Нынче вот – на двенадцатой. Басманов вспомнил вчерашнюю перестрелку, когда около двадцати нарушителей переправились через Пяндж. Стычка получилась неожиданная, стремительная, как пикирование ястреба на добычу. Сергей нутром чувствует, где устроить засаду, когда застать противника врасплох.
Сейчас Басманов и без разведданных понимал, что главарь банды, сидевшей напротив заставы, посылая одну боевую группу з