Советники сообщили, что афганские офицеры требуют от них коды запуска и угрожают оружием. Важно было установить, на чьей стороне афганцы, на мятежной или правительственной. Несмотря на угрозу расстрела, наши советники отказывались дать коды запуска. К счастью, выяснилось, что афганцы были на правительственной стороне. Информация об этом ушла в Кабул, к возглавлявшему советников генералу армии Грачеву. Тот через нас передал «добро» на запуск. Полк произвел запуск ракет по аэродрому мятежников в Баграме. Ракетный удар оказался удачным. Одной ракетой было уничтожено два самолета с подвешенными бомбами (они как раз собирались взлетать на бомбежку Кабула), вторая ракета вывела из строя взлетно-посадочную полосу.
После подавления бунта в стране наступило относительное затишье, если понятие «затишье» применимо к такой стране, как Афганистан. На юге и востоке страны происходили бои между непримиримыми и правительственными войсками, но здесь, на севере, было тихо. Мы по-прежнему дежурили в обычном порядке, то в Хайратоне, то в Мазари-Шарифе. Единственное, что было непросто, – ограниченная территория, как на подводной лодке. Поэтому большое значение имели взаимоотношения с теми людьми, которые находились с тобой все 24 часа в сутки. К счастью, все, кто был рядом, были людьми воспитанными, образованными. Конфликтов фактически не возникало. С некоторыми у меня установились отличные дружеские взаимоотношения. Сергей Морозов, Виктор Кузьмин, Александр Гаркун – их с теплотой я вспоминаю и по сей день.
Жили мы в трехкомнатных квартирах по три человека в очень удобных коттеджах дипломатического городка. Городок размещался рядом с подразделениями МГБ Афганистана. Поэтому за безопасность вроде как беспокоиться не приходилось, однако бывалые сотрудники советовали не расслабляться и держать ухо востро. К нам, консульским работникам, или, по-местному – консулгери, отношение со стороны афганцев, на первый взгляд, было нормальным. Но на всякий случай мы никак не должны были выдавать свою военную принадлежность или покидать территорию консульства.
По соседству располагались представительства и офисы самых разных организаций: миссии ООН, Красного Креста. Были среди них и откровенно подозрительные, такие, как, например, турецкие «Серые волки», не скрывавшие своих экстремистских задач. Да и в «правильных» организациях были шпионы, работавшие под прикрытием. Нам периодически доводили, кто есть кто.
Основной задачей пограничников была охрана периметра объекта и КПП. На КПП заступали вдвоем. Система охраны КПП была продумана до мелочей. С помощью системы зеркал дежурный мог контролировать все подходы к воротам. Для связи с ним за воротами было установлено переговорное устройство. Это было очень удобно – ты видишь посетителя, а он тебя – нет.
Были забавные эпизоды. Один французский дипломат периодически захаживал в наше консульство. Как сейчас помню, он всегда был хорошо одет, элегантен. Один раз он пришел, когда на КПП дежурил прапорщик Александр Гаркун. Гаркун изучал французский и, по идее, должен был понимать француза. Но знаний, видимо, не хватило, и Гаркун щедро сдобрил «французскую мову» русской ненормативной лексикой, полагая, что француз не разберет, что к чему. Неожиданно француз на чистом русском ответил:
– Смотри, я говорю по-русски и не коверкаю твой язык. Так будь добр, не коверкай мой!
Незаметно пробежали полгода. Правительственные войска успешно удерживали большую часть Афганистана. Боев в районе Хайратона и Мазари-Шарифа не было. Проблема пришла оттуда, откуда и не ждали. В один из дней в конце марта 1991 года я находился на очередном дежурстве. Как сейчас помню, был выходной – пятница (мы жили по афганскому «календарю»). Примерно в 8.40 к КПП подъехал БТР. С него спрыгнули несколько солдат-афганцев. Гляжу, они залегают прямо напротив моего поста и готовятся к бою. БТР тоже наводит ствол в мою сторону. Мне не по себе – КПВТ как-никак – любую стену пришибет. А у меня только автомат. Еще свежи были в памяти события мятежа 1990 года. Неужели новый переворот?
В здании, в котором находился мой пост, размещалась резидентура. Поэтому я первым делом сообщил о происходящем шифровальщикам. В случае штурма они должны были первым делом уничтожить все коды. Шифры и аппаратуру засекречивания. Затем сообщил офицеру, отвечавшему за безопасность – полковнику Роберту Францису. Роберт Янович был профессионалом экстра-класса. Он провел в Афганистане восемь лет и умел не терять хладнокровия в любой ситуации. Вот и в этот раз он меня успокоил – ничего не предпринимай, веди наблюдение и докладывай обо всех движениях афганцев.
Между тем к афганскому БТРу подъехал «УАЗ». Из него вышел начальник управления МГБ по северному Афганистану генерал-лейтенант Тадж-Махаммад. Он подошел к переговорному устройству перед воротами и по нему сообщил, что желает побеседовать с моим руководством. Полковник Францис спешно разбудил генерального консула – Олега Николаевича Ильина. Теряясь в догадках – чем вызвана такая военная демонстрация, Ильин и Францис прибежали на КПП. Афганский генерал приказал отвести БТР назад и с возмущением начал что-то объяснять советским представителям. Те в ответ что-то успокаивающе объясняли. После продолжительных переговоров Тадж-Махаммад уехал, забрав свое войско.
Оказалось, что причина утреннего инцидента крылась в хамстве и непрофессионализме одного из советских дипломатов. Рано утром афганский генерал позвонил в консульство по какому-то вопросу. Ему ответил этот самый сотрудник. Сотрудник был недоволен, что ему в такую рань звонит какой-то афганец, и бросил трубку. Упрямый Тадж-Махаммад звонил еще три раза подряд и в конце концов напоролся на нецензурную брань со стороны нашего дипработника. Не стерпев такой наглости со стороны шурави, генерал поехал разбираться, прихватив для верности БТР и взвод солдат. Если бы не генконсул и полковник Францис с их подлинными дипломатическими способностями, можно было не сомневаться – дело могло закончиться маленькой, но скоротечной войной.
Вскоре моя командировка закончилась и я вернулся в Союз. Но по возвращении обнаружил той страны, которую покидал, фактически не было. СССР разваливался на глазах. Представление на награду, которую я заслужил во время командировки, было отклонено. Говорят, в тот момент завернули все представления от КГБ с апреля по август 1991 года – из-за ГКЧП. Было немного обидно, но главное – я вернулся живым и здоровым и увидел своего ребенка, который за время командировки сильно подрос. А вскоре в Афганистане рухнул режим Наджибулы. Капитану Сергею Морозову, служившему со мной в Хайратоне, пришлось участвовать в спешной эвакуации посольства. Из Кабула вылетали чуть ли не под обстрелом. За это Морозова наградили медалью «За отвагу». О судьбе афганцев, с которыми довелось встречаться во время командировки, я ничего не знаю. Надеюсь, их судьба сложилась нормально.