не думаете? Да у вас у всех руки по локоть в крови! Вы все у меня в тюрьму пойдете! В тюрьму-ууу! Пожиз-ненн-а-а!.. Вот так-то вот, каторжники вы мои иркутские. И жены вам будут письма жалостливые писать на зону! А молоденькие красивые мальчики будут их в ваше долгое отсутствие тра…
И вдруг на самой высокой ноте крик неожиданно оборвался. Метко пущенная твердой рукой начальника заставы увесистая связка ключей попала высокому гостю точно в середину лба.
— Честь имею, господин полковник! Начальник заставы капитан Варламов стрельбу закончил.
И что характерно, о мой внимательный читатель. Как-то сразу восстановились в мире тишина и спокойствие. Вернулась гармония. Гомеостаз, так сказать. Равновесие.
И Мишка служить остался на той же заставе. И ефрейтор сержантом стал и на «дембель» уехал, как положено, весь в знаках отличия и в первый «замес».
И контрабандисты потом целый год туда нос не совали — кому ж охота башку под пули подставлять?
И Боченов туда больше ни ногой с тех пор.
А Мишке вся наша разведка еще долго руки жала, мяла, тискала со словами:
— Мишаня, молодец-то какой! Ты — мужик! И боец твой каков, а? Гвардеец! Супермен, правнук Вильгельма Телля, внук Ли Освальда, просто Лимонадный Джо, наконец, дай бог ему здоровья. Настоящий воин! Спасибо, Миша! С нас — литр! Да какой литр! Считай, что ты почетный гость отдела, постоянный член клуба. И твоя пожизненная привилегия — сто грамм на халяву в любое время суток! Слово! Теперь, гады, сюда долго не сунутся. Все поспокойней. А на козлов не обижайся, брат. Хрен с ними…
Вот что значит удачный выстрел. А что руки в крови? Так то ж во славу державы и токмо спокойствия России для.
Плюс 35 в тени
Горы. Июль. Плац. Плюс 35 в тени.
Стадо муфлонов, то есть, я хотел сказать, дорогой и любимый личный состав, окукленный в костюмы химической защиты, стойко внимает.
Начальник заставы Блинов в тенечке под чинарой, не торопясь, вынимает из Дисциплинарного устава прописные истины армейского порядка и почитания. То есть читает. То есть ведет воспитательный процесс. Второй час подряд.
Хлоп. Строй покачнулся, и одно полу-аморфное тело мягко, шурша воняющей резиной, осело на квадратик плаца.
— Фельдшер?!!
— Тут, фельдшер…
Рывком снял противогаз с «тушки», нашатырь под нос — и в тенечек.
— Оклемался, родной? Молодец! Хлебни из фляжечки и в строй!
— Саныч, мать твою так-перетак! — Из окна офицерского домика высунулась кудрявая голова хозяйки, Веры Блиновой. — Отпусти детей, не мучай мальчишек, козел старый!
Блинов, покраснев глазами, как племенной бык, даже не повернув головы в ее аполитичную сторону, невозмутимо чеканит:
— Ве-рр-ка! Замолчь и изыди! Вы…бу!
Верка, сплюнув в палисадник, тихонько матерится. Потом орет в ответ:
— Напу-ууу-гааал! — И хлопает рамой так, что стекло с треском вылетает.
— Отбой «Газы»! Сволочизм. Х-ррр, тьфу!
Профессионал
«Глубины подсознания. Черная дыра интуиции. Маракотова бездна человеческой памяти. Джонни Мнемоник…»
Не то, не то. Все не то… Откуда-то всплывает: «Профессионализм…» Теплее. Уже где-то совсем близко.
«Мастерство не пропьешь». Вот! Вот оно! Наконец-то! Горячо.
Конец июля. Народ кто «в поле», кто в отпусках — мертвый сезон. Конец рабочей недели. Конец рабочего дня. Стрелки часов отнимают уже не наше, а наших сиротливых семей время. Округ требовательно-угрожающе, но пока еще (!) относительно спокойно ждет информации. В отделе — тугая тишина. Только лениво гудят-погуживают, рассекая духоту накаленного за день помещения, неизбежные конторские мухи да чуть слышно шуршит перо китайской авторучки в кабинете аналитика. Это Паша Камолов, шестидесятикилограммовый лейтенант, по-школярски высунув язык от чрезмерного усердия, смахивая капли пота с высокого, «ленинского» лба, струячит «донесение в Центр».
Вдруг легкое дуновение качнуло полусонную незыблемость, хлопнула дверь, и в коридоре дробно-стремительно прогрохотало:
— Где этот… Лахов?!! Где вообще все?! (с подвыванием и полуистерическими нотками)…мать… Срочно-о!.. Даю две минуты! Найти!.. (далее неразборчиво) Вашу… так… в бога… душу… святых угодников… А-а-а-а!…ять! (ять-ять-ять!..) Сколько можно? Вечно с вами… Инфаркт!.. Инсульт!.. Геморрой… (и уже отчетливо…) Давай, Павел Сергееич, давай, родной, не сиди на заднице! Две минуты… Информация по БАПу… Горим…
Барабанный перестук удаляющихся в обратном направлении шагов. Бац! Клац… Хлоп!.. И тишина… И проникновенная озадаченность.
Что это было? «Это» было нашим шефом. Шеф, он же начальник отдела, Иван Алексеевич, «добрейшей» и отчаянной души человек, имел две характерные особенности — одну четкую, а другую — не очень. В смысле, не очень было с первого взгляда заметно, что в общении с подчиненными у него частенько присутствовало рассогласование местоимений «ты» и «вы». Обращаясь по имени-отчеству, он мог сказать:
— Паша, а идите-ка вы на… (Далее следовало четкое целеуказание или…)
Или:
— Па-л Серге-ич, а не пошел бы ты на… (и далее — расплывчатые ориентиры…).
Чувствуете разницу?
Зато очень четко было заметно его огромное, как у бригадира житомирского колхоза-миллионера, пузо. Самого его вряд ли можно было назвать толстым или жирным, но пузо… Пузо было в полном смысле слова дутой легендой. Ну или надутой. Про такое говорят — «зеркальная болезнь». Это когда собственную пипку, извиняюсь, можно увидеть только в зеркале. А в профиль по абрису, без фуражки и в темноте шефа вообще можно было запросто принять за беременную на последнем месяце доярку. И в нашем рассказе этому замечательному предмету, этой нависающей средней мышце, еще будет уделено внимание.
БАП же — это Большой Афганский Памир, большая «обратно-лунная» территория, «марсианская» выпуклость (или впуклость?). Для простых смертных (да в общем-то и для большинства непростых) славян — абсолютная «терра инкогнита». Кио ку мицу[8]…
А Лахов — это майор Лахов, он же — Лахов Вячеслав Иванович, он же — в миру и попросту — Слава Циркуль. Циркуль — потому что длинный и нескладный. Майор — потому что вечный. А Слава — потому что просто хороший человек. У Славы неоценимый (или недооцененный?) плюс — лучше Славы у нас никто БАП не знает. И это взаимно — БАП тоже знает Славу. Знает и любит. И началось это так давно, что и не припомнить.
И от этой длинной, как хребты Гиндукуша и Памира, любви образовался у Славы большой и однозначный минус — безудержная тяга к «огненной воде». Как порок редкой любвеобильности сердца, как инфарктный на нем рубец. А может, как способ снижения порога чувствительности при частых и быстрых перемещениях бренного тела со значительным изменением высоты над уровнем моря. Кто знает, кто знает?
Так или иначе, Слава всегда приезжал с БАПа безо всяких чувств и в «транспортном положении», то есть лежа в «кунге». С помощью нехитрых народных средств — нашатыря и растирания ушей его приводили в рабочее состояние, но ненадолго. Хватало только на то, чтобы быстро отписаться по результатам поездки, скинуть справку в отдел и египетской мумией дойти-дошкандыбать до дома. Где его всегда ждала верная супруга Надежда. И мягкая «подруга» — удобная кроватка. После этого в течение как минимум восьми часов кантовать его было бесполезно.
Вот и сегодня Славка сделал все как обычно, а получилось «как лучше».
За каким-то (?) и кому-то в округе срочно понадобилась информация именно по БАПу. И шеф захотел включить ее в недельную сводку. А Лахов (поте и подлая душа!!!) забыл указать «квадраты» перечисленных в справке афганских кишлаков, оставив в рукотворном тексте лишь пустые скобки. Какая возмутительная наглость, какая недопустимая рассеянность!
Искать же эти зачуханные «населенные пункты» на карте размером во всю стену шефова кабинета было уже некогда, а без лупы и мало-мальских знаний района и бессмысленно.
Обреченно вздохнув, Паша набрал домашний номер Лахова и, услышав печальное, как осенний дождь, «алло?» его жены, торопливо буркнул:
— Надежда Викторовна, здрас-с-ти, Вячеслав Иванович нужен. Срочно. Шефу на «трубу». Живой. Через пару минут перезвоню. — И положил трубку.
Выдох. На раз-два-три… Тук-тук-тук. И с порога скороговоркой, быстро, не давая опомниться:
— Иван Алексеевич, разрешите войти? Есть. Значит так: у Лахова живот прихватило, с горшка не слезает, а карта с БАПом только у вас, разрешите прямо от вас его перенабрать, и тут же «квадратики» впишем…
Шеф недоверчиво-отрешенно, глядя куда-то сквозь и мимо лейтенанта, процедил:
— Урюк лопать надо меньше зеленый — «живот прихватило»… (Мы-тο с тобой знаем, какой-такой живот, не так ли?..) Ладно. Дай трубку. Набирай.
— Вячеслав Иванович, как здоровье? Ну-ну… Ты чего ж это, старый пень, подсунул мне справку без «квадратов», а? Где-где… В Катман-де, черт… На память сможешь? Ну, давай… — Вчитываясь в документ и переходя от стола к карте: — Так…так… Так! Кишлак… (с названием, допустим, имярек, читатель). Какой?! Эт-та г-ы-де же? Внизу справа? А?! Не слышу?.. Так, еще ниже?.. Замечательно, и-ы-ххх…
Тут шефу пришлось нагнуться, да так, что пузо у него стало как-то подозрительно потрескивать. Или не пузо, а пуговицы на рубашке? Или рубашка, внезапно натянувшаяся на спине?
Но Пашке явственно почудилось, что именно пузо! Он нервно сглотнул, облизал пересохшие губы, а внутри у него что-то жалобно екнуло: «Убьет, как пить дать, убьет! Не сейчас, так потом обязательно! Смотри, как морда налилась, вспухла! А глаза, глаза-то — щ-щас лопнут! Мамочки…»
— Уф-ф… Квадрат какой, сволочь? А?! — хрипел багрово-синий и полузадушенный шеф. — Хы-хх… Какой? Ух-ф-ф… Точно?! Сейчас проверю, гад вакханский… Х-м, ты смотри-ка, точно (Циркуль хренов!)… Так, а этот?… Кх-эх, г-гы-де?! — И уже вполголоса и не оборачиваясь: — Пиши, родной, пиши быстро. Диктую…