— Годик бы поработал без меня, а, Никитич? Молоденькому начальнику заставы трудновато будет втягиваться. А с тобой у него хоть о хозяйстве не будет душа болеть.
— Убедили, Петр Андреевич, придется отложить пока с моим рапортом. А вам никак нельзя откладывать — с сердцем плохие шутки... Честно-то говоря, Петр Андреевич, рановато мы с вами износились.
— Зато у меня вон смена подросла. Я, к примеру, скоро дедом буду. — Эту новость Петр Андреевич сообщил бодреньким тоном, будто все это даже обрадовало его. — Скоро я тебя на свадьбу приглашу.
— Как так? — не понял Никитич.
— Обыкновенно, дней через двадцать сын мой...
— Са-анька? — не дал договорить Никитич. — Санька женится? Ну и дела‑а...
А с крыльца заставы донеслась команда дежурного:
— Выходи строиться на вечернюю поверку!
6. Жуков, Киселев и другие
Очень легко сходился с людьми Петя Жуков. Он был из числа тех парней, от которых так и веет спокойствием и добротой. Открытое, всегда веселое лицо, задорно вздернутый нос, усеянный веснушками, довольно толстые улыбчивые губы — вся его внешность была под стать характеру, уравновешенному и доброму. Для Пети Жукова не существовало плохих людей, а были такие, которым надо помогать дружески, чтобы стали лучше. Работу он не делил на приятную или роняющую мужское достоинство; деление было иное: полезная она или вредная для людей. Он всегда был чем-то занят и совершенно не переносил праздности.
Иные ребята, как тот же Евгений Киселев, одарены впечатляющими способностями — могут петь, играть на баяне, рисовать, плясать. Ничего такого Петя Жуков не умел и не мог. Он был просто добрым и работящим парнем. Таким вылепила его большая семья — он был средним из пятерых детей агронома одного из колхозов Горьковской области. В большой семье этой, очень спокойной и дружной, все ребятишки с малых лет и без всякого принуждения со стороны родителей, а как-то играючи и незаметно для себя втягивались в работу, труд для них сызмала становился естественной потребностью... Когда дети семьи Жуковых стали взрослыми, они всюду без всяких на то внешних усилий становились очень нужными всем.
Так произошло и с Петей Жуковым. Не успел он появиться на заставе, как сразу же избрали его секретарем комсомольской организации вместо демобилизовавшегося старшего сержанта Суконцева. У того был властный и довольно жестковатый характер — прежний комсорг не поручения давал комсомольцам, а приказания. Когда начальник заставы, посоветовавшись с солдатами и сержантами, предложил собранию избрать комсогром Жукова, тот взмолился:
— Братцы, да какой же из меня комсорг? Тут вы легенды рассказываете о Суконцеве. Не смогу я держать вас в таких же крепких руках.
Ничего, смог. Правда, руки у него не такие жесткие, как у старшего сержанта Суконцева, но твердые. Еще не было случая, чтобы кто-то из комсомольцев отказался выполнить поручение, хотя и давалось оно без нажима в голосе. Поначалу кое-кто пытался отказываться, но Петя Жуков все ставил на свои места простым вопросом:
— Ты хочешь, чтобы за тебя другие вкалывали, а ты в сторонке стоял?..
Именно комсорга Жукова попросил майор Зимин взять личное шефство над Киселевым. При этом рассказал ему о найденных окурках и о том, что Киселеву в скором времени придется держать ответ перед заставой. Но попросил до времени держать все это в тайне:
— Надо еще немалую подготовительную работу провести. Понимаешь, Петро, все-таки хочется, чтобы Киселев вернулся на гражданку нормальным, стоящим парнем, чтобы умел он жить среди людей...
Как известно, каждая суббота на заставе — праздник своего рода, хотя это просто-напросто обыкновенный банный день. Любят баню пограничники, и если чем-нибудь хвастаются перед приезжими людьми, то прежде всего «нашей банькой». И конечно же, «такой во всем погранокруге не сыщешь — парок мягкий, ласковый, а в то же время до костей пробирает!». Редко встретишь линейную заставу, где найдется хотя бы один солдат, избегающий парилки. Даже городские ребята, привыкшие к городским, выложенным кафелем, ваннам и носу не совавшие в парилку, к концу службы становились тонкими знатоками, уже неисправимыми любителями пара и веника.
Так было и с Киселевым, который раньше о бане и представления не имел, а теперь иногда забирался даже на самый верх.
Мастером по изготовлению березовых веников считался Петя Жуков — их так и называли «жуковскими». От распространенных повсюду веников они отличались не только аккуратно подобранными одна к одной веточками, а еще особо витым держаком, который так и впаивался в руку.
— Ты, Женька, вижу, большой любитель помахать веником, — сказал Жуков Киселеву. — Сходим-ка в лес, наломаем этой божьей благодати.
— У нас же навалом их, на целый год хватит!
— Ребята летом любят свеженькими хлестаться, сушеными еще зимой успеем напариться.
Киселев нехотя пошел за Жуковым. Уже по пути еще раз попытался отговориться:
— Я же не умею.
— Научу. Я многих научил. Не такое это хитрое дело — связать веник.
Но оказалось не таким и простым. Подался Киселев в глубину березняка, Жуков вернул его:
— Чего ты в глушняк ударился? Надо выбирать березки, которые со всех сторон на солнышке и у которых листочек крупный, такой разлапистый.
Подошел Киселев к березке, которая росла на солнышке, и эта опять не устроила Жукова:
— Не видишь — сережки на ней. Такими вениками только наказывать за провинность.
Когда наломали ворох пахучих веток, Жуков показал, как укладывать пучок веток, как делать витой держак, чтобы получился тот самый — знаменитый «жуковский» веник... Только третий веник удовлетворил учителя. Жуков похвалил даже:
— Соображаешь! Быстро освоился.
Мало-помалу Киселев втянулся в работу, — она и в самом деле оказалась не такой уж хитрой. Правда, пока он вязал один веник, Жуков за это время успевал положить в кучу не меньше четырех и успокаивал:
— Ничего, Женька, навостришься!
И у простенького этого дела, как у всякой работы, было удивительное свойство — затягивать человека. Уже приятно было Киселеву укладывать веточку к веточке, закручивать витой держак, туго стягивать его шпагатом. И еще приятнее было подержать готовый веник, помахать им немножко, чтобы убедиться, хорошо ли лежит в руке? Хорошо лежит!
Петя Жуков подбадривал:
— Совсем по-настоящему у тебя получается, Женька! Ребята спасибо скажут!
За нехитрой этой работой они разговорились и, как водится у солдат, вспомнили про далекие семьи свои. Пете Жукову было кого вспоминать: дома остались два брата — один уже отслужил, тоже был пограничником, другой будет призываться нынешней осенью; две сестренки — одна в школу ходит. Второй своей сестрой, которая на полтора года младше его, Петя Жуков очень был недоволен:
— Замуж приспичило ей выходить. А договаривались: свадьбу играть, когда я со службы вернусь.
— Счастливый ты! — вырвалось у Киселева.
— Великое счастье... Вон сестренка не держит слова перед братом.
— Все равно счастливый — братья есть, сестренки.
— Нашел счастье — переживанья одни!
— А мне вот не за кого переживать. — Киселев затягивал шпагатом держак веника. Так сильно затянул, что шпагат не выдержал и порвался.
— Конечно, ненормально это, когда один, без братьев и сестер, — рассудительно сказал Жуков. — Тоскливо. Не с кем словом перекинуться. С родителями не обо всем можно поговорить. Зато в детстве тебе куда как хорошо было! В нашей семье так конфетки и те надо было делить на пятерых, а тебе все одному доставалось.
— Нашел, чему завидовать! — сумрачно отозвался Киселев. — А ты знаешь, что это такое, когда вокруг тебя двое родителей да четверо бабок и дедов пляшут? Целый хоровод с утра до вечера. Противно!
— Чего уж хорошего...
Так говорили они, то споря, то соглашаясь, и незаметно сближались.
Кто бывал среди солдат, замечал, наверно: со всеми на заставе или во взводе солдат в добрых отношениях, а дружит с одним парнем или с двумя, сердце открыто только избранному. Без друга никак нельзя, с ним не только поговорить, но и помолчать вместе приятно. Только ему можно доверить самое тайное, самое сокровенное. Частенько это неосознанное влечение друг к другу связывает людей на всю жизнь.
Как раз такого друга не было у Киселева на заставе. Да и на гражданке не было. Вот так, по-настоящему по душам, с парнем он разговорился впервые. Великое дело — так вот нежданно-негаданно друга найти. А где и когда найдешь его — этого никто не знает... Надо же ведь — а он даже отказывался идти за этими вениками. Прими Жуков отказ — а ему что? У него много приятелей, мог позвать любого, — и когда бы еще подвернулся подходящий случай завязать с ним дружбу?.. В знак особой благодарности, особого дружеского доверия Киселев бережно достал из кармана аккуратно завернутую в плотную бумагу фотокарточку девушки, протянул Жукову и сказал, краснея:
— Моя...
Еще во время службы на тыловой заставе Киселев доверился одному парню, скромному на вид, с этакими чистенькими безгрешными глазами, — вроде приятелями с ним были, в строю рядом стояли, вместе сопровождали поезда, рядом в столовой сидели, вообще были всегда вместе, — показал ему эту фотокарточку. Тот презрительно усмехнулся:
— Нашел чем хвастаться! — и потряс перед глазами целой пачкой фотокарточек: — У меня этих красавиц навалом!
Дружба распалась сразу же...
Жуков долго разглядывал фотокарточку, поворачивая ее так и этак:
— Славная, по всему видать, — и покачал головой. — А мне вот не везет в жизни. Была у меня одна, да замуж вышла. Другую пока не нашел. Не получается у меня с ними, завлекать не умею. Смелости мало, что ли?
— Просто не встретил еще, какая судьбой намечена. Может, сейчас она еще в школу бегает.
— Может быть, — мечтательно согласился Жуков и закончил озабоченно: — Однако нам пора и трогаться. Скоро ребята в баню пойдут...