Других плюсов у службы в управлении не было, но вот от опасностей и унижений военного времени я был избавлен. Разумеется, как начинались бои, уголь и продовольствие дорожали и полицейские страдали вместе со всеми. Однако коли я мог в безопасности сидеть в управлении и не иметь дела с военными, то и этого было вполне достаточно.
Но, служа в управлении, я боялся, что на всю жизнь застряну там и никогда не получу шанса выдвинуться. Карьеру могли сделать те, у кого были связи. Если связей не было, то нужно было ловить бандитов и раскрывать преступления. А я и без связей, и не на оперативной работе – на что же я мог рассчитывать? Чем больше я думал, тем сильнее грустил.
В год, когда мне исполнилось сорок, свалилась удача – я стал сержантом! Я не думал о том, сколько лет уже прослужил, сколько сил отдал, сколько зарабатывает сержант, – все это было неважно. Я лишь чувствовал, что фортуна повернулась ко мне лицом.
Ребенок, найдя какую-нибудь старую штуковину, может с упоением играть с ней полдня, именно поэтому дети бывают веселы. Так и взрослые, иначе им трудно смириться с жизнью. Однако если вдуматься, то дело обстояло совсем скверно. Я выбился в сержанты, но, по правде говоря, насколько больше получает сержант, чем простой полицейский? Зарабатывает он немного, а вот какая огромная ответственность лежит на нем! Ведя дело с начальством, нужно на все иметь уверенное объяснение, в отношении подчиненных следует проявлять смекалку и теплоту. Нужно было уметь отчитаться перед своими, с чужими же следовало вести дела, сочетая жесткость и мягкость. Это было потруднее, чем управлять уездом. Ведь начальник уезда у себя на месте император, сержант же не имеет такой роскоши, ему следует где-то работать со всей тщательностью, а где-то и спускать дела на тормозах, говорить правду и лгать, то пахать, то притворяться, чуть зазеваешься, как случается неприятность. А неприятность – это серьезно, двигаться вверх сложно, а вот вниз совсем наоборот. Тому, кого разжаловали из сержантов, нигде не будет служиться легко – загрызут полицейские. Смотри-ка, бывший сержант… то да се, пересудов будет – не оберешься. Начальству ты тоже будешь поперек горла, и тебя нарочно затравят, такое вытерпеть невозможно. Как же быть? Увы! Кто из сержанта превратился в рядового, тому лучше сразу собрать вещи и отправляться восвояси, на этой службе больше ничего не светит. Однако возьмем меня, я только в сорок лет вырос до сержанта, куда мне идти, если действительно пришлось бы собирать вещи?
Если бы я тогда подумал об этом, то сразу заработал бы себе седые волосы. К счастью, я об этом не задумывался, а лишь радовался, закрыв глаза на все худое. Более того, я в то время рассуждал так: в сорок стал сержантом, к пятидесяти – ну и что, что к пятидесяти? – вырасту до офицера, тогда можно будет считать, что не зря служил. Разве для нас, не имевших диплома об образовании и не располагавших большими связями, дослужиться до офицера было мало? Подумав об этом, я с головой ушел в работу и со стократным вниманием стал относиться к своей службе, как будто она была сверкающей жемчужиной!
Когда я отслужил сержантом два года, у меня действительно появилась седина. Дело не в том, что я наконец оценил ситуацию, просто каждый день переживал, опасаясь, что где-то ошибся и меня накажут. Днем я со всегдашней улыбкой работал не жалея сил, по ночам же спал плохо – внезапно вспомнив о каком-то деле, я с ужасом начинал обмозговывать его так и сяк, выход не всегда находился, и сон ко мне уже не возвращался.
Кроме дел служебных я также переживал за сына и дочь: сыну было уже двадцать, дочке – восемнадцать. Фухай, мой сын, поучился и в частной школе, и в школе для бедных, и в государственной начальной школе. Иероглифов он освоил всего на уровне второго тома учебника родной речи, а вот дурных привычек нахватался с избытком. Он усваивал их и в частной школе, и в заведении для бедных, и в государственной школе и мог бы сдать экзамен на все сто баллов, если бы школы ввели экзамен по плохому поведению. Ведь в детстве он потерял мать, я же все время проводил вне дома, вот он и вел себя как вздумается. Я не упрекал его в том, что он не взрослеет, и никого не винил, я лишь сокрушался, что мне не везло, что я не разбогател и не смог дать ему хорошее воспитание. Нельзя сказать, что я виноват перед детьми, я ведь не привел им мачеху и они не терпели от нее обид. Что же касается моего невезения – я смог стать лишь полицейским, так в этом не моя вина, разве человеку дано одолеть Небо?
Фухай был немаленького роста и потому отличался отменным аппетитом! За раз он уплетал три чашки лапши с кунжутным соусом, при этом иногда жаловался, что не наелся! С таким аппетитом ему мало было даже двух таких отцов, как я! Я не мог оплатить его обучение в средней школе, да и «таланты» его не позволили бы сдать экзамены. Надо было пристроить его к какому-нибудь делу. Увы! Что он умел делать?
Уже давно я в душе решил: пусть лучше мой сын станет таскать коляску, чем пойдет в полицейские. Я в своей жизни досыта наслужился, нечего передавать эту службу по наследству! Когда Фухаю было лет двенадцать-тринадцать, я хотел отдать его учиться ремеслу, с плачем и ревом он отказался. Ну не хочет, и ладно, пусть подрастет, через пару лет поговорим, разве ребенок, оставшийся без матери, не заслуживал особой любви? К пятнадцати годам я подыскал ему место подмастерья, он не возражал, но стоило мне отвернуться, как он оказывался дома. Несколько раз я отводил его назад, а он тайком сбегал домой. Пришлось ждать, когда он подрастет еще, может, поумнеет и тогда все будет в порядке. Увы! От пятнадцати до двадцати лет он прожил по-дурацки, ел и пил как положено, вот только работать не любил. Когда я наконец вспылил: «В конце концов, чем ты хочешь заняться? Говори!» – он опустил голову и сказал, что хочет быть полицейским! Ему казалось, что если, нарядившись в форму, ходить по улицам, то можно и денег заработать, и расслабиться, это не то что жизнь подмастерьев, вечно запертых в мастерской. Я промолчал, но сердце защемило. Я замолвил за сына словечко, и его взяли в полицию. Неважно, болело ли при этом мое сердце, по крайней мере у него появилась работа и он больше не сидел у меня на шее. Когда отец герой, то и сын добрый молодец, а вот когда папа полицейский, то и дитятя пойдет в полицию, при этом полицейский из него был наверняка хуже меня. Я только к сорока годам испекся в сержанты, ему же к сорокам, увы… Если не уволят, и то хорошо! Безнадега! Я не женился повторно, так как умел стискивать зубы. А сына же разве не нужно скоро женить? И на что он будет содержать семью?
В общем, как сын пошел на службу, в сердце мое как будто вонзилась большая заноза!
Теперь о дочери, ей тогда тоже было восемнадцать-девятнадцать, и держать ее дальше дома было ни к чему. Разумеется, ее следовало выдать замуж, и чем раньше, тем лучше. За кого же отдать? За полицейского, неужели все-таки за полицейского? Если кто пошел в полицию, то все его потомки будут полицейскими, как будто попали в полицейскую ловушку. Однако ни за кого, кроме полицейского, дочь не отдашь: красивой внешностью она не отличалась, была необразованна – с детства росла без матери и знала лишь несколько иероглифов, в приданое я мог дать с ней максимум два халата из заморской ткани, что касается умений – кроме как терпеть лишения, она ничего не умела. Дочери полицейского с рождения суждено выйти замуж за полицейского, все гороскопы сходятся, и никому их не изменить!
Эх! Будь что будет! Сосватаю ее, и с моего сердца, как ни крути, спадет груз. Дело не в моем жестокосердии, сами посмотрите, если додержать ее до двадцати с лишним лет, она, возможно, навсегда останется дома. Я всех стараюсь уважить, а вот кто уважит меня! Не хочу плакаться, мне нужно лишь, чтобы все стало ясно и было названо своими именами.
В день ее свадьбы мне так хотелось сесть и выплакаться. Однако я не заплакал, да и времени на это не было, слезы лишь навернулись на глаза, но скатиться им было просто не дано!
Сын устроился на работу, дочка покинула дом, про себя я подумал, что теперь можно податься далеко и взлететь высоко! Если бы представилась возможность уехать, то я оставил бы сержантскую должность и отправился повидать мир. Неважно, разбогатею или нет, но я не хотел прожить жизнь впустую.
И шанс появился. Помните господина Фэна, он получил должность в провинции. Я ведь любил читать газеты, верно? Узнав эту новость, я отправился к нему, чтобы попросить взять с собой. Он меня помнил и согласился. Фэн поручил мне найти еще трех надежных людей, чтобы вместе с ним четверо отправились на новое место службы. Я проявил сообразительность и попросил его самого потребовать в управлении четырех людей, дабы нас командировали. Я рассуждал так: если дело не заладится, то друзья не будут ко мне в претензии, да и можно будет вернуться на прежнюю службу, мосты не сжигались.
Радость моя была необычайной. С моими-то знаниями и опытом, ручаюсь, я в любом месте мог бы стать отличным начальником полиции, без всякого хвастовства! Даже у собаки бывает счастливый день, что уж говорить о человеке! Вот и я должен пару дней порадоваться, ведь до сорока лет мне не удалось ни разу проявить себя!
И вот пришел приказ, меня назначили начальником охраны. От радости я просто прыгал.
Увы! То ли у меня судьба несчастливая, то ли это господин Фэн был невезучий. Не успели добраться до места службы, как Фэна сняли. Зря я радовался, прямо как кот, ловящий пузыри в моче! К счастью, нашу четверку не уволили, а отправили в командировку, и господин Фэн вернул нас в распоряжение полиции. Я переживал из-за неудачи, да еще и нервничал, удастся ли сохранить сержантское место по возвращении, аж с лица спал.
К счастью, все обошлось, меня направили на охрану санитарно-эпидемиологического отдела, там служили шесть полицейских, я был за старшего. Работа здесь была неплохая – дел немного, а расходы на питание покрывала санитарная служба. По неточным сведениям, это вроде бы господин Фэн замолвил за меня словечко.