Когда я дочитал эти строки, то, разумеется, испытал крайнее недоумение, но, когда на меня навалилась пустота, я смог спокойно проанализировать ее поведение. Сначала я заподозрил девушку во лжи, решив, что она живет по старому адресу, но впоследствии пришел к выводу, что этого не может быть. Тогда зачем она отправилась путешествовать? Для моего здоровья и ради того, чтобы я вел нормальную жизнь, как говорилось в письме? Да, но, скорее всего, все-таки просто пытается сбежать от собственных чувств. В этот момент я понял, что она страдает сильнее, чем я. Я преследовал ее, а ей только и оставалось, что беспомощно сбежать, и мои страдания не сравнятся с ее. Я мог изливать ей душу, а ей и поговорить не с кем, остается лишь похоронить чувства в себе.
Размышляя так, я повеселел, сочувствие к ней было сильнее жалости к себе, и хотя я и ощущал пустоту, но уже не связанную с депрессией. Я решил послушаться совета девушки и отправился в дальние края, к горам и рекам, чтобы избавиться от своего эгоизма.
Путешествие, продолжавшееся два месяца, действительно развеселило и успокоило меня, но я не мог перестать думать о ней, и в тихих отельчиках на берегу озера или на вершине горы я худел и старел из-за нее. Из-за нее не спал до утра, слышал, как вдалеке кукарекают петухи и лают собаки, а поблизости скользят по водной глади реки рыбацкие джонки, видел, как постепенно гаснут звезды на Млечном Пути, как месяц над верхушками деревьев сходит на нет, на небе поднимаются белые облака, а среди горных вершин занимается заря. Я смотрел на ее фотографии, вспоминал непринужденные беседы у нее в гостях, как мы пили вино и прогуливались под луной. Я сожалел о собственных желаниях и нечистых помыслах, а потом, не в силах сдержаться, лил слезы слабости.
В конце концов я вернулся в Шанхай. Много раз я собирался проведать ее, но словно бы утратил мужество, поскольку во мне жило неодолимое чувство, которое могло прорваться наружу при личной встрече.
Но примерно через неделю после моего приезда в Шанхай, вроде бы воскресным утром, несколько друзей вытащили меня в парк неподалеку от храма Лунхуа[29] полюбоваться цветами персика. Я внезапно подумал о том, что стоит вечером навестить «духа», благо жила она недалеко оттуда, поэтому, когда друзья засобирались домой, я нашел предлог остаться.
Время было уже позднее, я снова вернулся в храм, а когда вышел, то увидел метрах в пяти приближавшуюся буддийскую монашку. Ее походка показалась знакомой, и это привлекло мое внимание. Когда монашка подошла поближе, я остолбенел. Оказалось, это она! Дух! Я подождал, затерявшись в толпе, пока девушка поравняется со мной, а потом последовал за ней на некотором расстоянии. Вслед за ней я вошел в квартал, повернул несколько раз и добрался до входа в ее жилище. В тот момент, когда она собиралась войти, я подскочил и преградил путь со словами:
– Ты что это средь бела дня ходишь по улицам, где полно народу?
Девушка перепугалась, но тут же посерьезнела и взяла себя в руки, спокойно поднялась наверх, а я последовал за ней. Она сняла головной убор, но под ним оказалась еще одна шапочка, плотно облегавшая голову, затем она вошла в смежную комнату, переоделась, вышла и, медленно, растягивая слова, спросила меня:
– С каких пор ты за мной следуешь?
– Ты меня не заметила в толпе?
– Духи не обращают внимания на мирские дела, – проговорила она очень медленно, потупив взгляд.
– Сегодня ты должна сказать мне, что ты человек.
– Но я и правда дух. – Девушка подняла голову, и взгляд ее был полон безграничной искренности, с таким взглядом пройдет любая ложь, но в этот раз ложь действительно была чересчур велика.
Разумеется, моя уверенность все же слегка поколебалась, но я продолжил:
– Я больше не поверю в твое вранье. Ты человек! С самого начала ты мне не показывала, где живешь, я-то уж было подумал, что твой дом – могила, а потом, когда я обнаружил твое жилище, ты заставила других людей морочить мне голову. Потом ты заявляла, что не можешь появляться среди людей днем, однако сегодня придется признаться, что ты человек. Как минимум мне придется сказать, ты слишком много меня обманывала! – Я разволновался и говорил громко и нервно.
Девушка уткнулась в спинку кресла и заплакала, а потом сказала:
– Почему ты не можешь пожалеть меня? Зачем обязательно говорить, что я человек? Зачем вытаскивать меня из могилы в мир людей? Зачем заставлять меня жить как человек в этом странном мире?
Я впервые видел, как она плачет, впервые слышал подобную интонацию – смесь сентиментальности с негодованием – и растрогался настолько, что упал перед ней на колени:
– Потому что я человек и люблю тебя!
– А я не хочу быть человеком!
– Сегодня не время говорить такие слова, прошу тебя, не печалься, расскажи мне, что, в конце концов, подвигло тебя жить жизнью духа, покинуть наш мир и жить в уединении?
– Я не хочу вспоминать и не хочу говорить об этом. Уходи! И впредь не беспокой меня, это мой мир, мир для меня одной! – В этих словах уже не было никакой сентиментальности.
– Но я люблю тебя, я в мире людей не знал любви, а теперь схожу с ума по девушке, которая отгородилась от этого мира, – Мой голос немного дрожал, поскольку сердце билось как бешеное.
Внезапно девушка остыла, от негодования не осталось и следа. Она тихонько рассмеялась, словно льдинки зазвенели, потом легко, словно облачко, скользнула к столу, взяла сигарету, а вторую протянула мне:
– Человек, выкури-ка сигаретку! Не показывай свою слабость.
Она сама закурила, выпустила мне в лицо облако дыма, а потом вдруг подошла к окну, не вынимая изо рта сигареты. Я наблюдал, как дым, словно душа, вылетает наружу и поднимается в небо, а хозяйка уже задернула плотные шторы, и комната погрузилась во мрак. Девушка не спеша уселась на диван. За диваном стояла темно-желтая лампа, девушка протянула руку, зажгла свет, а потом сказала:
– Даже если я и человек, то тебе стоит поверить, что я могу сию минуту стать духом, пусть даже тем способом, о котором ты думаешь.
Я увидел, что она играет маленьким блестящим кинжалом. Этот кинжал я много раз видел и даже брал в руки, но раньше считал красивой безделушкой и только сейчас понял, что это настоящее оружие.
– Если окружение или какой-то отдельный человек не признает во мне духа, то они могут помочь мне немедленно стать духом, ведь человека от духа отделяет совсем чуть-чуть.
Слова звучали очень мрачно и решительно, свет темно-желтой лампы падал на ее лицо, руки и маленький кинжал, а еще освещал ее глаза, в которых читалась проникающая в сердце решимость. Я был потрясен этой агрессивной интонацией и выронил сигарету, со мной чуть не случился нервный срыв, и тут я внезапно осознал, что она обладает колдовскими чарами или же владеет техникой гипноза. Я перевел взгляд с глаз девушки на ноги, а потом рухнул к ее ногам, успев подумать: «Может, она и правда дух, а если и человек, то как минимум обладает какой-то магической силой». Это состояние продолжалось около минуты, только потом мое сознание чуть прояснилось и я снова обрел способность здраво мыслить.
Она вдруг отложила кинжал и спокойно сказала:
– Давай ты, как и раньше, присядешь вон там. Приди в себя, успокойся, и мы поговорим о чем-нибудь далеком от мира людей.
– Тогда расскажи мне, почему тебе захотелось отдалиться от мира и вести такую жизнь? Ты же точно человек, так зачем же живешь, словно дух? Почему не позволяешь мне любить себя? – Я поднялся и взял кинжал в руки.
Произнеся эти слова, я набрался решимости, поднял глаза и пристально посмотрел на нее. Девушка отвела взгляд и опустила голову, так что волосы закрыли лицо. Молчание затянулось настолько, что хватило бы времени выкурить сигарету. Я сел напротив нее в кресло, уперся локтями в колени и подался вперед, продолжая сверлить ее взглядом. Нас отделяло менее полуметра. Я крутил в руках короткий кинжал в ожидании ответа.
– Разумеется, раньше я была человеком, – произнесла она. – Более того, я участвовала в жизни общества самым активным образом, да еще и любила человека, в десять тысяч раз более активного, чем ты…
– И?
– Я занималась революционной работой, причем тайной, много хлебнула горя, преодолела множество дорог! – Она произнесла эту фразу очень мрачно, но тут же спохватилась и заговорила непринужденным тоном: – Человек, я все-таки хочу знать, что ты любишь во мне?
– Любовь ощущаешь, ее нельзя объяснить. Я просто тебя люблю, но не могу назвать причин. Просто чувствую, что ты прекрасна.
– Чувствуешь, что я прекрасна… То есть ты не анализировал свои чувства? В чем, в конце концов, моя прелесть?
– Мне кажется, ты выше этого мира, в тебе нет пошлости. Когда ты двигаешься, то в твоих движениях энергия и возвышенность небожитель-ницы, а когда сидишь спокойно, в этом чувствуется спокойствие Будды.
– Даже если бы все сказанное соответствовало действительности, моя отрешенность от мира – результат самых низменных занятий.
– О чем ты? – Я не понял, что она имеет в виду.
– Я совершила восемнадцать покушений, тринадцать раз успешно, а пять раз моя затея не удалась. Я прорывалась под градом пуль через окружение, я плыла на пароходах, бежала по пустошам, спаслась из тюрьмы. Веришь мне? Именно благодаря этой закалке ты и чувствуешь во мне энергию небожительницы. – Девушка усмехнулась, но это была горькая усмешка. – Сидя в тюрьме в сырой темной камере, я приучилась отрешаться от всего, закрыв глаза, раз за разом, месяц за месяцем, веришь? Отсюда мое спокойствие. – Она добавила уже другим тоном: – Ты же мне не веришь, даже больше не веришь, чем в то, что я дух. Да, мне доводилось убивать, более того, вот этим самым кинжалом я прикончила трех мужчин и одну женщину. – После пугающей паузы она продолжила: – Потом я жила в изгнании за границей, скиталась, училась, и так несколько лет кряду, и только вернувшись на родину, узнала, что мой возлюбленный, с которым мы вместе работали, уже арестован и убит. В тот момент я все силы своего израненного сердца бросила на работу. – Она снова сменила тон: – Но потом меня ждало множество поражений, предательство друзей, тайные доносы, нечистые на руку чиновники, аресты, казни, в итоге все мои товарищи погибли, я осталась одна-одинешенька. Я испытала на себе все прелести этого мира, попробовала, каково это – быть человеком, узнала, что такое человеческие чувства, и я захотела стать духом. – Девушка порывисто вскочила с места, потом снова села, и дыхание ее опять замедлилось. – Но я не хотела умирать, ведь после смерти ничего нет, а я хотела безучастно взирать со стороны на то, как меняется мир, поэтому я живу здесь, играя роль духа.