Цуйцуй также знала, что дед, будучи на улице Хэцзе, обязательно зайдет в гости к Шуньшуню.
Она повторяла про себя все, что видела и слышала во время обоих праздников, и в сердце ее появлялась радость, как будто впереди ждало что-то; оно было словно неосязаемые подсолнухи, которые видишь, зажмурив глаза ранним утром на кровати, – как будто ясно стоят перед глазами, но не можешь толком рассмотреть и ухватить. «Неужели в Байцзигуане водятся тигры?» – подумала она, сама не зная, почему неожиданно вспомнила это место. Оно находилось на реке Юшуй больше чем в двухстах ли от Чадуна! А вслед за этим она подумала: «Тридцать два человека на шести веслах, а если идти по ветру, то ставят большой парус – штуку, которую сшили из ста полотнищ белой ткани, сперва на такой лодке плывут через озеро Дунтинху, так смешно…»
Она не знала, сколь велико это озеро Дунтинху, и никогда не видела таких больших лодок, а еще смешнее, что даже не представляла, почему задумалась об этом!
Явилась целая толпа путников, с ними было коромысло с ношей, были люди, похожие на тех, кто ездит и выполняет казенные поручения, а еще были мать с дочкой. Мать была одета в крепко накрахмаленное синее платье, на щеках девочки рдели два намазанных красным блина, а сама она была наряжена в не слишком хорошо сидящую новую одежду; обе они ехали в город поздравить родственников и посмотреть на гонки. Когда вся компания расположилась в лодке, Цуйцуй, разглядывая девочку, стала перегонять паром на другой берег. Как она предположила, девочке было лет тринадцать-четырнадцать, вид у нее был очень изнеженный, наверное, она никогда еще не уезжала от матери. На ногах девочки красовалась пара остроносых, подбитых гвоздями и натертых маслом башмачков, на которые налипло немного желтой грязи. Штаны были сшиты из зеленой с фиолетовым отливом ткани. Увидев, что Цуйцуй разглядывает ее, девочка уставилась на нее в ответ; глаза ее блестели, как два хрустальных шарика. Она была чуть стеснительна, чуть скованна и в то же время невероятно избалованна. Женщина, похожая на ее мать, спросила, сколько Цуйцуй лет. Цуйцуй засмеялась, с неохотой ответила и в свою очередь спросила, сколько лет девочке. Услышав «тринадцать», она невольно засмеялась. Мать с дочерью явно были из состоятельной семьи, весь их вид говорил об этом. Разглядывая девочку, Цуйцуй заметила, что у той на руке посверкивает белым сиянием серебряный браслет с узором-косичкой, и в глубине души немного позавидовала. После того как лодка причалила, люди один за другим сходили на берег, женщина нашла у себя монетку, вложила ее в руку Цуйцуй и ушла. В тот момент Цуйцуй напрочь забыла дедушкины правила – не поблагодарила ее, денег не вернула, только смотрела в оцепенении на девочку в толпе. Но когда все те люди вот-вот должны были скрыться за вершиной горы, Цуйцуй неожиданно сорвалась догонять их и уже на самом верху вернула монетку женщине.
– Это тебе в подарок! – сказала та.
Цуйцуй ничего не ответила, только с улыбкой покачала головой и, не дав женщине успеть что-либо ответить, бегом вернулась к своей лодке.
Добежав до переправы, она услышала, как ей кричат, и повела лодку на другой берег. Во второй раз переправлялось семь человек, среди них две девочки, тоже по случаю лодочных гонок одевшиеся во все новое, но выглядели они совсем не так прекрасно, поэтому Цуйцуй и не смогла забыть ту, что переправлялась до них.
Сегодня паром требовался особенно многим людям, и девочек было больше, чем обычно. Цуйцуй тянула за трос и разглядывала их, поэтому все увиденное – что-то красивое, что-то удивительное, что-то странное, отчего глаза ее краснели, – все надолго запечатлелось в ее памяти. Когда некого было перевозить и она ждала деда, который все не возвращался, Цуйцуй вновь и вновь вспоминала облик девочки. И тихонько вроде как напевала:
– В Байцзигуане появился тигр, хочет съесть командира дочек… На старшей – золотые цветочки, на средней – серебряные браслеты, только на мне, младшей, нечего нету, в ушах круглый год соевые росточки…
В городе побывал один деревенский житель, который видел старика, отвечавшего за паром, на улице Хэцзе, перед винной лавкой; старик настоятельно предлагал молодому лодочнику свою горлянку с только что купленным ханшином. Когда Цуйцуй спросила этого человека, тот пересказал все увиденное. Девочка засмеялась – пылкая щедрость деда не знала ни времени, ни места. Переправившийся ушел, и она на лодке тихонько замурлыкала песню колдуна, которую исполняли в декабре, благодаря духа за внимание к просьбам людей:
Горный дух, дух святой, глянь, народ у нас какой!
Он и честен, он и млад, он здоровием богат.
Взрослый пить горазд, и спать, и работу выполнять,
Дети могут вырастать, хлад и голод обуздать.
Тянет плуг охотно скот, яйца курица несет,
Жены сыновей растят, песню спев, мужей пленят.
Горный дух, дух святой, с двух сторон приди постой.
Под Гуань Юем[57] мчит скакун,
Хлыст стальной взял Вэй Чигун![58]
Горный дух, дух святой, с облаков в наш мир спустись!
Нам подарен божеством
Дождик, счастье, ветерок,
В авангард – еду с вином,
Свин с барашком над огнем!
Хун Скщюань"[61], Ли Хунчжан[62],
Каждый прежде был тиран,
Убивали, жгли огнем,
Хоть и праведным притом, —
Приходите ж пировать!
Вдоволь ешь, вдоволь пей,
Под луной – через ручей.
Пьяным под руку домой,
А я с песнею своей!
Мягкое звучание этой песни было радостным и в то же время немного печальным. Допев ее, Цуйцуй ощутила на сердце легкую тоску. Она вспомнила, как в конце осени благодарили духов и в поле беспорядочно мелькали огни и пели рожки.
Вдалеке уже послышался барабанный бой, она знала, что лодки с нарисованной на боку длинной киноварной полосой уже спустили на воду, а мелкий дождик все не прекращался, и поверхность речки была окутана дымкой.
Когда дед вернулся домой, уже наступило время завтрака, плечи его и руки были увешаны всякими разностями; как только он поднялся на горку, тут же позвал Цуйцуй, чтобы та пригнала лодку и встретила его.
А та, видя, сколько народу собралось в город и что с лодки ей никак не уйти, заслышав голос деда, ужасно заволновалась и закричала пронзительным голосом:
– Дедушка, дедушка, я сейчас приду!
Старый паромщик забрался с пристани в лодку и разложил по ее дну вещи, которые нес на плече, после чего стал помогать Цуйцуй переплавляться и смеялся, как будто маленький ребенок, со скромным и застенчивым видом:
– Цуйцуй, ты очень волновалась?
Цуйцуй вообще-то хотела упрекнуть деда, но ответила:
– Дедушка, я знаю, что ты на улице Хэцзе уговаривал кого-то выпить и тебе было очень весело.
Цуйцуй также знала, что само путешествие на улицу Хэцзе порадовало деда, но скажи ему об этом – он раскричится от стыда, поэтому слова и достигли рта, да наружу не вышли.
Девочка рассмотрела все разложенное по дну, не нашла горлянки с вином и хихикнула:
– Дедушка, а ты щедрый, пригласил поручика и лодочников с тобой выпить, так даже горлянку съели!
– Да где уж там, мою горлянку Шуньшунь забрал, – смеясь, поспешил разъяснить дед, – когда он увидел, что я всех угощаю, сказал: «Эй, Чжан Хэн-лодочник[63], так не пойдет. У тебя же нет винокурни, как так можно? Дай мне вот это свое, пригласи меня, я все выпью». Он правда так сказал: «Пригласи меня, я все выпью». Я и отдал ему горлянку. Но я думаю, что он со мной шутку сыграл. Неужто в его доме ханшина мало? Скажи, Цуйцуй…
– Дедушка, ты думаешь, он и правда хотел выпить твоего вина, вот и сыграл с тобой шутку?
– А как же тогда?
– Успокойся, он наверняка из-за того, что ты людей угощал не к месту, и удержал твою горлянку, чтобы ты без вина не остался. Подожди немного, и он пришлет ее тебе. А ты и не понял, вот же…
– Ишь ты, а ведь и правда!
За разговором они причалили, Цуйцуй постаралась первой схватить что-нибудь и помочь деду донести, но достался ей только рыбий хвост – дедов перекидной кошель. Денег в нем не осталось вовсе, зато был сверток сахару и сверток маленьких кунжутовых лепешек. Стоило им донести покупки до дома, с другого берега запросили переправы; дед поручил Цуйцуй приглядывать за мясом, чтобы его не стащили дикие кошки, а сам пошел к реке заниматься делом и спустя какое-то время, шумя, вернулся домой вместе с человеком, которого перевозил. Оказалось, что этот человек привез тыкву-горлянку с вином.
– Цуйцуй, ты угадала, – услышала девочка, – мне горлянку привезли!
Цуйцуй не успела отойти к очагу – дед зашел в дом в компании широкоплечего молодого человека с загоревшим дочерна лицом.
Девочка с гостем рассмеялись, пока дед о чем-то говорил. Гость смеялся и разглядывал ее, а она будто поняла, почему он разглядывает, смущенно встала и ушла к очагу разводить огонь. С реки вновь затребовали переправы, и девочка поспешила к лодке. Сразу после этих очень кстати подоспели другие путники. Хотя с неба и падал мелкий дождик, пассажиров было невероятно много, ей пришлось переправлять их в три захода. Занимаясь делом, Цуйцуй думала о дедушкиной радости. Неизвестно почему привезший из города горлянку показался ей знакомым. Однако, хоть сперва ей и показалось, что они уже где-то виделись, девочка не знала, где именно, не могла вспомнить и угадать, кто же он такой.