Рэнкин обвел комнату сузившимся взглядом. То, что он увидал, ему не понравилось. Ясно, она выходила из пентаграммы. Потир опрокинут, святая вода разлилась, свет потушен, она варила кофе на кухне. В воздухе стоял еле уловимый запах, доступный лишь тонкому обонянию. Через секунду он понял: это запах спермы. Свершилось самое ужасное, чего он боялся.
— Ты выходила из пентаграммы! — собственный голос показался ему чужим, в горле застрял ком. — Этого нельзя было делать ни в коем случае!
Андреа долго молчала, а когда подняла глаза, на лице была презрительная злоба. — Разумеется, я выходила из твоих ведьминых каракулей. Ты что же, думал, мне не понадобится ни разу за всю ночь? Ты забыл, Рэнкин, я тебе не жена. Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Даже если бы мы были женаты, — а я позабочусь, чтобы этого не случилось, — я бы подала на развод из-за издевательств. Думаю, есть и другое объяснение, отчего развалилась твоя семья. Очень было бы интересно выслушать Джули. Теперь-то я понимаю, почему она тебя бросила, дело тут не только в другом мужчине!
Саймон переменился в лице. Эти нападки, хлесткая издевка ее слов застали его врасплох, они так не вязались с мягким характером Андреа. Словно за ночь она стала другим человеком. Это ужасало больше всего: женщина перед ним была вовсе не Андреа.
— Что здесь произошло? — он шагнул в комнату.
— А ничего. Было чертовски скучно, и я уснула. Что в этом такого? — она грациозно поднялась с кушетки и прошла мимо него на кухню, покачивая бедрами. Вновь повеяло резким запахом, словно каким-то тошнотворным снадобьем. Догадка вызывала дурноту. — Я сварила кофе. На полке холодные тосты. Масло и мармелад в кладовке в шкафу.
Она озлоблена. Хочешь, приготовь сам себе завтрак, не хочешь — ходи голодный. Вот так же вела себя Джули в последние дни их совместной жизни. Внутри у Саймона все оборвалось, он машинально прошел на кухню вслед за ней. Андреа возилась в мойке, уставившись в окно, словно завороженная видом цветущей клумбы в дальнем углу сада.
— Еще раз прошу тебя, — он облизал пересохшие губы, скажи, что случилось ночью?
— Я беременна, — ответила она со злорадным торжеством.
— Нет! Это невозможно, ведь…
— Ну, опять понес чепуху, что я не могу забеременеть, потому что ты усох после своей замечательной операции, — ее гримаса отражалась в оконном стекле, рука нащупывала что-то в грязной воде. — Ты идиот, Рэнкин! До тебя еще не доперло, что в Англии тысячи, миллионы настоящих, здоровых мужиков, готовых удовлетворить бабу, когда ей приспичит?
— Глупости, — он заметил, как Андреа напряглась, сжимая что-то в воде. — Это просто нервный срыв, тебе слишком многое пришлось пережить.
— Ночью приходил мужчина, — она расхохоталась, откинув голову, но этот смех больше напоминал звериный рык. — Я ему дала, и он меня трахнул лучше, чем кто-либо за всю мою жизнь. И я теперь беременна, я знаю.
Саймон подавленно молчал. Он понял: все так и было, они достали Андреа этим способом. Самое уязвимое в женщине — секс и материнский инстинкт. Многому он мог противостоять, но не этому. И они держали его у шахт, пока не закончили свое гнусное дело. Теперь она отречется от Бога самыми мерзкими и кощунственными словами, какие только выговорит язык.
— Наверно, у меня были не все дома, что я связалась с гребаным святошей, — продолжала она. — С заштатной церковной крысой! Он, видите, ли, хочет, чтобы женщина всю ночь торчала посреди мазни на полу, а сам уходит помолиться. Или ползет тайком к какой-нибудь сифилитичке, паршивый ханжа. Думаешь, я в самом деле верю в твоего боженьку, а, Рэнкин? Я тебе вот что скажу, чтоб тебя пробрало до самого твоего стерильного нутра. Я атеистка! Я не верю в бога. Теперь дошло?
Все было рассчитано на то, чтобы ошеломить его, застать врасплох. В большинстве случаев расчет был бы верен, но с Саймоном этот номер не удался. Опытный экзорцист, закаленный в борьбе со злом, вовремя заметил в стекле отражение острого, как бритва, кухонного ножа, выхваченного из мойки. Истошно вопя, Андреа замахнулась.
— Ты, вонючий церковный козел!
Он молниеносно увернулся, перехватил ее запястье и стиснул изо всей силы. Андреа завизжала и разжала пальцы, нож ударился о кафельный пол и завертелся волчком.
С воплем "Ублюдок!" она пнула его в голень, но удар босой ногой не причинил ему особого вреда. Они сцепились; Андреа боролась с нечеловеческой яростью, как волчица, сражающаяся за жизнь. Ощеренный рот извергал проклятья; один раз она чуть не вцепилась Саймону зубами в горло, но он успел увернуться. Наконец ему удалось скрутить ей руки за спиной и распластать на истертой сосновой столешнице. Вопли Андреа перешли в невнятное бульканье, на губах выступила пена. Но она еще сопротивлялась, не желая сдаваться.
— Бедняжка, — ему больно было так обращаться с ней, но это был единственный способ.
— Убери руки, грязный ублюдок!
Саймон не обращал внимания на брань. Сжав ее запястья, свободной рукой дотянулся до буфета и нашарил моток веревки. Кое-как связал руки, после этого ноги были уже сравнительно легкой задачей. Лежа на полу, она не сводила с него горящих ненавистью глаз.
— Я вызову полицию!
— Пожалуйста, дорогая, — он бледно улыбнулся, — если, конечно, потом твое отношение ко мне не изменится.
Не слушая проклятий, он приступил к задуманному. Принес из комнаты потир, вновь наполнил водой и освятил ее. Андреа выкрикивала богохульства, но теперь ее слова были бессильны. Он запер дверь и вернулся.
— Будет больно, — в его голосе слышались слезы, — но с Божьей помощью я изгоню из тебя демона и мы снова будем вместе.
— Хрен тебе, — она извивалась, когда он встал над нею на колени, словно собираясь делать искусственное дыхание. — Я не верю в бога, и не поможет твое индюшачье кулдыканье! Я была с ним и рожу ему ребенка! И ничего ты не сделаешь!
— Это будет вроде аборта, скажем так, — бормотал Саймон, приподняв ей голову и святою водой рисуя на лбу крестное знамение. На всякий случай — вдруг она в самом деле не христианка — начертал также каббалистический знак Малхут, символ Царства Божьего, и тихим, ласковым голосом вознес благодарение. Она забилась, крича на душераздирающе высокой ноте, но он был неумолим. Потом Саймон применил самое мощное средство духовного очищения.
— Боже непреоборимый, отразивший всех врагов Своих, смертью смерть поправший и победивший князя тьмы. Порази Сатану, повергни к ногам нашим, изгони силу злого и не дай места деспоту, но ниспошли нам Христа.
Тело Андреа судорожно дернулось, пытаясь оторваться от пола, веревки врезались в тело. Она корчилась, изо рта хлынула пена, казалось, сознание покидает ее. Она уже не визжала, захлебываясь яростью, а страшно хрипела, ясные глаза цвета морской волны полыхали ненавистью к человеку, подвергшему ее этой пытке. Но вот они помутнели, взгляд стал пустым, отсутствующим, потом веки упали и сомкнулись.
Андреа лежала неподвижно, едва заметно дыша, смертельная бледность разлилась по лицу. Саймон наклонился и коснулся губами ее губ.
— Прости, любимая, — прошептал он. — Мне было так же больно, как тебе. Но теперь все позади. Мы победили, отдыхай.
Осторожно развязав веревки, он взял ее на руки, напрягая последние силы, отнес наверх и уложил в постель. С трудом переведя дыхание, разделся и лег рядом.
Им обоим нужно было выспаться, и единственно безопасным временем для отдыха были дневные часы. Вечером, с наступлением темноты все начнется заново. Силы зла разъярены своей неудачей, успешной контратакой противника на отвоеванном плацдарме. Они будут мстить.
Саймон проснулся первым, около полудня. Андреа мирно спала, краски вернулись на ее лицо. Она прошла тяжкие испытания, но теперь все будет хорошо. Когда он вылезал из постели, Андреа зашевелилась.
— Мы где? — она озадаченно смотрела широко раскрытыми глазами.
— Все в порядке, — он наклонился и поцеловал ее. — Все хорошо.
— Не знаю, — она потерла лоб. — В комнате внизу… да, ты там меня оставил и ушел. Потом… нет, не помню.
— И не старайся вспоминать, — ответил он с улыбкой, зная, что когда-нибудь все равно придется рассказать ей все, а до тех пор она будет переживать. — Они напали. Я нарушил их планы в шахтах. До моего прихода там завалило еще четверых. Но совершить изгнание не удалось из-за нового обвала. Я выбрался наверх, уже зная, что они взялись за тебя.
— Что со мной было?
Он коротко рассказал, опуская некоторые подробности. Упомянул и о шахтерской бригаде, встреченной на обратном пути.
— Опять мы не победили. Но и не проиграли. — Даже после сна Саймон чувствовал физическую и духовную опустошенность. — Пока я не справлюсь с тем, что засело в пещерах Кумгильи, мы в настоящей опасности. Я и не сомневался, что ты ничего не помнишь о прошлой ночи.
— Ты еще что-нибудь узнал о том случае в прошлом?
— Не так уж много. Если бы выяснить, кто такой этот Джетро, я бы сильно продвинутся вперед. Ясно, это был какой-то негодяй-начальник, на всех наводивший страх. Широко применялся труд детей. И произошел несчастный случай, в котором винили Джетро. Шахты на нижних уровнях истощились, их стала заливать вода, но он по-прежнему гонял туда людей на работу. Злодей требовал вырубить весь сланец до последнего кусочка. Произошло несчастье, но он стоял на своем. Наверное, что-то случилось и с той группой, что я видел… возможно, и с ним самим. Думаю, как раз перед тем мы встретились.
— Может быть, Джо Льюис знает.
— Скорей всего, и я думаю — не попробовать ли еще раз что-то из него вытянуть. В любом случае, мы ничего не теряем.
— Что ты собираешься делать в ближайшее время, Саймон? Ты ведь больше… не оставишь меня одну? — спросила она, бледнея.
— Нет, — твердо ответил он. — Больше я не стану рисковать тобой. Ты будешь со мной везде, кроме шахт. А на то время, что буду внизу, оставлю тебя в надежном месте, с кем-нибудь вроде Фрэнсис Майетт. Впрочем, мне кажется, тебя больше не тронут. Теперь они набросятся на кого-нибудь другого.