этим".
Что-то сверкнуло на свету. Оно было непохоже на ложку. Может быть, мама дала ему нож по ошибке, потому что расстроилась и не понимала, что делает. Надо сказать ему, что это опасно, нож острый и может поранить язык. Но она не могла говорить, что-то зажимало рот. Что ж, тем лучше, он не сможет сунуть ей нож в рот, пока не уберет то, что мешает говорить, и тогда наверняка заметит свою ошибку.
Острая боль пронзила горло. Наверное, у нее гланды не в порядке, и ей делают операцию в больнице. Нет, непохоже, перед операцией усыпляют.
Что-то струей лилось в чашу, разбрасывая брызги. А ужасная звериная морда с красными горящими глазами усмехалась, глядя на нее. Конечно, теперь ясно, это сон, и она вот-вот проснется.
Горло невыносимо болело. Она зажмурилась, но и с закрытыми глазами чувствовала на себе пристальный взгляд чудовища. Как будто козел был живой и наблюдал за ней, и угрожал ей.
Сон пришел быстро, притупив боль. Фелисити чувствовала, что улетает куда-то. Скоро она проснется, и мама будет рядом. Мама растолчет ей аспиринку в пластмассовой чашечке. И тогда боль пройдет насовсем.
Глава двенадцатая
— Конечно, я мог бы спуститься с вами в шахты Кумгильи, ваше преподобие…
— Отец, — поправил Рэнкин низенького человека с заросшим щетиной подбородком. — Можете звать меня просто Саймон.
— Годится, Саймон, — тот слегка покраснел от смущения и невольно глянул в окно, будто желая убедиться, что Кумгилья не провалилась сквозь землю. — Я уже несколько лет не лазил по пещерам — с тех пор, как они превратили это место в туристский аттракцион. В былые годы, когда шахты закрылись и еще не были снова открыты для публики, я там частенько бывал. Это опасно для простых ротозеев, а для умельца — хороший кусок хлеба с маслом. Все туннели прорыты людьми, и нужно только знать, как доползти до определенного места. Большинство пещер соединяется друг с другом, однако если пропустить нужный поворот, вы будете блуждать по кругу до второго пришествия. Когда-то были карты подземелья, но, я думаю, Мэтисон собрал их все и спрятал под замок. А как бы они нынче пригодились! Никому сейчас так не нужна карта, как ему там, внизу.
— Вы, похоже, не очень-то верите в то, о чем я рассказал, мистер Беллмэн? — Саймон взглянул на Андреа, сидевшую рядом. Она выглядела смертельно усталой.
— В привидения? Ну, я думаю, на земле и на небесах есть много такого, о чем мы не догадываемся. Я готов допустить, что в шахтах есть что-то в этом роде, но оно не удержит меня от спуска под землю.
— Что нового слышно о Мэтисоне и других? Я ходил туда, но полиция никого не пропускает.
— Насколько я знаю, произошел обвал в туннеле фуникулера, так что никто не может ни подняться, ни спуститься. Полагают, что завал частичный, и там работает бригада спасателей. Если лавина не добралась ниже, то нет никаких причин беспокоиться о людях.
— Но нам не позволят воспользоваться спусками для туристов, — продолжал Саймон, — поэтому я рассчитываю, что вы найдете вход где-нибудь в другом месте.
— Кажется, я припоминаю один такой лаз, он бы нас вполне устроил, — Малькольм Беллмэн потер щетину на подбородке. — Правда, придется протопать не меньше полутора миль. Он выходит на поверхность в верхнем слое глубокого спуска.
— Вот и отлично. Когда мы отправимся?
Андреа напряглась и открыла было рот, но промолчала, решив, что свое участие в вылазке обсудит позже.
— Я смогу не раньше завтрашнего вечера, — решительно заявил Беллмэн. — Сегодня мне надо быть на заседании общества спелеологов в Конвее. С утра пойду на работу. Скажем так, завтра в шесть вечера. Заходите за мной сюда, и мы отправимся.
Саймон вздохнул. Он терял самое важное — время. За двадцать четыре часа злые демоны, исполнившись жажды мщения, могут разрушить шахты до основанья.
— Может быть, — он заколебался, — вы покажете мне дорогу, и я все сделаю сам?
— Так не пойдет, — Беллмэн был неумолим. — Вам оттуда не выбраться. Либо заблудитесь, либо попадете под обвал. И меня всю жизнь будет мучить совесть.
Саймон Рэнкин неохотно кивнул в знак согласия: "Хорошо, придется ждать до завтрашнего вечера. Но я хотел вас спросить кое о чем, Малькольм. Что происходит с обитателями Кумгильи?"
— Что вы имеет в виду?
— Почему люди здесь такие скрытные, почему они все время прячутся взаперти, боятся собственной тени? Ведь не потому же только, что потеряли сланцевый промысел. За этим кроется нечто более страшное.
— Не знаю, — Беллмэн снова взглянул в окно. — Я здесь живу всего год. Жена ненавидит это место, что правда, то правда. Если б мы нашли покупателя на дом, завтра же уехали бы. Но недвижимость идет туго, спроса нет. Да и кто захочет жить в Кумгилье? Мы-то думали, что нашли спокойное место, когда переехали сюда из центральных графств, но оказалось, что ничего хуже нельзя было придумать. Мне бы раньше догадаться, что тут что-то не так, когда я увидел в объявлении цену дома — его продавали дешевле грязи, но по оценке инспектора все было высший класс. И пока мы не переехали, я ни о чем не догадывался. Деревенские обращаются с нами, как с прокаженными. Джун до того дошла, что совсем не хочет выходить, вот я и отослал ее на недельку к матери. Она рехнется вконец, если останется тут. Но один Бог знает, когда мы сможем отсюда выбраться.
— Завтра утром хоронят старого Джо Льюиса, — сказал Саймон, — я думаю пойти на похороны. Интересно, кто там еще будет. Кстати, я хотел бы познакомиться с викарием.
— Со стариной Брэйтуэйтом, — Малькольм Беллмэн коротко хохотнул. — Он довольно безобидный, в возрасте — ему далеко за семьдесят, да и какой молодой парень согласится губить здесь свои лучшие годы? Бог ты мой, на воскресные службы собирается по полдюжины человек, для такого количества, пожалуй, и не стоит трудиться на органе играть. Народ в Кумгилье не склонен посещать церковь… может даже показаться, что они боятся ходить туда. Брэйтуэйт и по домам больше не ходит. Наверное, слишком часто у него перед носом захлопывали дверь.
— Значит, здесь, в Кумгилье, избегают Бога, — задумчиво пробормотал Саймон Рэнкин, а про себя подумал: "Все совпадает". Он встал и помог подняться Андреа.
— Ну что ж, спасибо за помощь, Малькольм. Завтра в шесть буду у вас.
— Ага, — Малькольм Беллмэн проводил их до двери, — и оденьтесь потеплей. В пещерах чертовский холод.
Темная туча опустилась еще ниже, окутав деревню туманом, какой бывает зимой; серые холодные испарения казались воинством призраков, окруживших людей, чтобы отнять у них жизнь. Дрожа от холода, Андреа глубже надвинула капюшон.
— Саймон, — она взяла его за руку, — я хочу завтра спуститься в шахты вместе с тобой.
Он резко прервал ее: "Я уже говорил тебе, это не место для женщины, тем более, мы пойдем по трудному маршруту".
— Я не хочу быть одна, не хочу расставаться с тобой. Неужели ты не видишь, как опасно оставлять меня одну? Вспомни прошлую ночь. Несмотря на все предосторожности, они проникли в меня. И это может повториться. Пусть тебе пока не удалось победить, но ты достаточно силен, чтобы отбиваться от них. А если… если что-нибудь случится… пусть это случится с нами обоими.
— Конечно, ты права, — он обнял и прижал ее к себе, — как всегда. Честно говоря, я думаю, опасность одинаково угрожает тебе и внизу, и наверху, тем более теперь, когда мы подозреваем, что в деревне живут прямые носители зла. Хорошо, пойдем вместе. И должен сказать, я очень признателен за то, что ты хочешь быть со мной.
— Куда мы идем? — Она вдруг заметила, что они не поднимаются на холм к своему коттеджу, но, дойдя до пустынной мощеной площади в центре Кумгильи, поворачивают налево.
— Хочу побеседовать с преподобным Брэйтуэйтом. Возможно, он тот самый человек, который поможет нам выяснить, что здесь происходит на самом деле.
— Чрезвычайно рад вас видеть, — преподобный Брэйтуэйт провел Андреа и Саймона в просторную гостиную. Он был высок и костляв, годы оставили на нем свой отпечаток: редеющие седые волосы, легкая сутулость; дрожание рук наводило на мысль о начинающейся болезни Паркинсона. Голосом он слегка играл, возможно, приобретя эту покровительственную манеру в прежние годы, когда проповедовал с амвона, и она осталась на всю жизнь. Изможденное лицо с глубокими морщинами наводило на мысль о понесенной им утрате — возможно, он пережил смерть любимой жены, оставившей его в одиночестве завершать труды земные.
Он непременно захотел напоить их чаем и сервировал угощение на маленькой тележке из красного дерева. Старик явно был рад неожиданным гостям.
— Иезуит? — Укор тут же уступил место снисходительности. — Что ж, все мы слуги Господа, не так ли? — Он положил сахар в чай, подал им чашки и присел сам.
— Стало быть, вы тот самый молодой человек, который обнаружил несчастного мистера Льюиса, — Брэйтуэйт покачал головой и довольно шумно отхлебнул из чашки. — Бедняга, лучше бы ему уйти пораньше. Немногие люди осознают трагедию старческого слабоумия. Человек теряет достоинство, самоуважение. В октябре ему исполнилось бы девяносто четыре. Какие страшные дни переживаем мы сейчас в Кумгилье! Эти люди потерялись в шахтах, а теперь и сам мистер Мэтисон пропал. Я только что оттуда, в душе молился Господу об их здравии; боюсь, это все, чем я могу им помочь.
— Жители Кумгильи отвернулись от Господа, не так ли, ваше преподобие? — Саймон старался придать голосу небрежность, однако глаза смотрели на старого священника в упор.
— Отвернулись от Господа! — согбенная спина напряглась, чай пролился в блюдце. — Голубчик, с чего это вы взяли?
— Да с того, всего-навсего, что если на богослужение соберется полдюжины прихожан, можно считать, что вам повезло. И во многих домах вас не привечают. Они отвергли вас так же, как и Бога.
— Вот как! — Священник поставил чашку с блюдцем на столик, посуда дребезжала в дрожащих руках. — Больно слышать такие слова.
— Но мы не можем отворачиваться от правды. Это не ваша вина, викарий, но почему бы нам с вами не попытаться сделать что-нибудь?