Это смуглое лицо, такое знакомое и такое сатанинское. Зло из пещер, принявшее обличье человека, который с нескрываемым торжеством приближался к маленьким пленникам, держа в одной руке чашу, а в другой — занесенный нож.
И в следующее страшное, помутившее рассудок мгновенье Саймон Рэнкин понял, кто эти предназначенные в жертву дети — Эдриен и Фелисити. Каждый нерв, каждый мускул напрягся в нем, но все тщетно: крик так и не вырвался из разинутого рта. Его рассудок балансировал на грани безумия, почти перейдя ее.
Кровь брызнула в чашу; зловещий человек в священнических ризах, потешаясь, наблюдал за Саймоном. Затем настала очередь Фелисити. Все повторилось, только медленней: вязкая алая жидкость пузырилась и переливалась через край. Наполненную чашу пустили вкруговую. Отвратительные твари пили, дрались из-за нее; напившись вволю, вампиры довольно скалились, размазывая красные слюни по подбородкам.
В церкви стало светлее, едкий дым взмыл кверху и вышел через открытый люк в потолке; рассеявшись по темным углам, мрак сменился сумрачным светом. Саймон Рэнкин обнаружил, что может пошевелиться, хотя конечности двигались вяло, как после сильной судороги.
Брэйтуэйт стоял на своем месте, обернувшись к удручающе малочисленной пастве. Дрожащим голосом он произносил бессвязные слова, которые могли бы служить утешением, если бы хватило сил вдуматься в старческое бормотанье.
— Если я пойду и долиною смертной тени… не убоюсь зла… потому что…
Прижавшись к Рэнкину, Андреа выдохнула: "О, Господи! — Она чуть не упала, ослабевшие ноги едва держали ее. — Ты… видел?"
— Я… видел… — Саймону пришлось схватиться за спинку скамьи, чтобы удержаться на ногах.
Люди зашевелились, катафалк катился по проходу чуть быстрей, чем следовало бы. Брэйтуэйту и поминальщику пришлось прибавить шагу, чтобы догнать его. Саймон и Андреа пристроились сзади — странная процессия нестройным шагом вошла в холодный туман. Не задерживаясь, они поспешили вниз по склону к кладбищу, к зияющему прямоугольнику могилы, пропитавшей воздух дурманным запахом мокрой земли.
— Пепел к пеплу… прах к праху, — мямлил Брэйтуэйт, с трудом подбирая нужные слова. Носильщики бросили в яму по горсти земли. Мелкие камешки застучали по крышке гроба, и на миг показалось, что это не камешки, а Джо Льюис стучит изнутри, отчаянно требуя, чтобы его вызволили оттуда, пока не поздно.
Лежавшие наготове лопаты пошли в ход. Головная боль вернулась к Саймону с удвоенной силой, как отмщение, пульсируя в такт ударам земли о гроб. С негромким стуком покатился назад пустой катафалк. У могилы, не в силах сдвинуться с места, остались только они двое и викарий.
Саймон Рэнкин заметил какое-то движение в стороне, за живой изгородью из тиса. Сквозь густо разросшуюся листву виднелись лица; иссиня-бледные, враждебные, они наблюдали за ними.
Андреа прижалась к нему. Викарий, казалось, не замечал, что на них смотрят. Он пребывал в оцепенении, опершись на древко лопаты и неотрывно глядя в могилу, будто намеревался в одиночку перебросать всю кучу земли.
За изгородью собралось немало народу. Стоявшие сзади вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Они в упор разглядывали Саймона и Андреа. Их губы неслышно шевелились. Кто-то смачно плюнул в просвет между листьев, кто-то грязно выругался. В задних рядах раздался смех, прозвучавший как распев: дай нам крови!
Одно лицо выделялось среди прочих. Саймон узнал его по глазам, по пронизывающему, пылающему взгляду. Неимоверная сила этих глаз, порожденная злом, проникала всюду и подчиняла своей воле.
И в этот миг Саймону стало окончательно ясно, что Эдриен и Фелисити погибли мученической смертью, их кровь пролилась в чашу Сатаны и была выпита поклоняющимися ему. Он зашатался и упал бы, если бы Андреа не поддержала его. Припав к ней, он корчился под градом насмешек, беззвучно сыпавшихся на него из-за кладбищенской ограды. Но когда его рассудок едва не сорвался в пропасть, откуда нет возврата, внезапная догадка вспыхнула в нем и заставила повернуть назад. Тот человек, темнокожий, ужасный, зло сделало его почти неузнаваемым. Почти, но не совсем! Лишь одна примета отличала прислужника тьмы от местного жителя, прячущегося за изгородью. Черная борода. Дьявольская сущность жреца обитала в оболочке из плоти и крови здесь, в Кумгилье. И Саймон Рэнкин знал, он не мог ошибиться: Илай Лилэн, хозяин "Лагеря Карактака", был главной фигурой, державшей Кумгилью в страхе.
Саймон отошел от края бездны, когда его сердце наполнилось жаждой отмщения, желание расплаты взяло верх над ужасом и отчаянием. Отныне только полное уничтожение неслыханного зла успокоит его душу!
Глава тринадцатая
В течение дня Саймон Рэнкин несколько раз пытался дозвониться Джули из телефонной будки на площади, но телефон Джеральда не отвечал. К четырем часам он понял: дальнейшие попытки бесполезны. Либо Джули отправилась на поиски пропавших детей и, возможно, нашла их. Либо она не подходит к телефону, а уж с ним тем более не захочет разговаривать.
Он отдался во власть мучительных переживаний. Удар был слишком силен. Саймона мутило от непереносимой боли и отчаяния. Если бы он тогда не струсил, если бы довел до конца попытку самоубийства, его дети сейчас были бы живы. А он бы покоился с миром.
"Ты не веруешь в Бога!"
Давно он не слышал этого голоса, но теперь тот вернулся и хрипло визжал внутри, злорадно, с вызовом.
Саймон вошел в дом и стал подниматься по лестнице; из кухни показалась Андреа. Она попыталась улыбнуться, но тоскливый страх не сходил с лица.
— Ну что?
— Не отвечают. — Он резко повернулся и поднялся еще на две ступени.
— Саймон!
Он остановился, но не обернулся: "Что?"
— По радио сообщили. Ищут двух пропавших детей. Пока не нашли. Они пропали вчера.
Он зашатался и, чтобы не упасть, вцепился в шаткие перила: "Значит, это правда, то, что мы видели. Я и не сомневался".
— Может быть, их найдут, живых и невредимых, — как она ни старалась, слова прозвучали неуверенно.
— Нет. Они погибли. О Боже, что им пришлось пережить! Если бы это случилось как-нибудь по-другому, хотя бы в дорожной аварии! Но они победили, сделали со мной, то, что хотели. Разрушили силу, которой я обладал, восстановили меня против…
— Нет, Саймон! Они не восстановили тебя против Бога! Ты не можешь сейчас устраниться. Ты обязан продолжать из-за детей. И ради меня. Ты думаешь, я сдамся теперь, когда они зашли так далеко? Если ты не будешь бороться, то я буду. Я сама спущусь в шахты и положусь на мою собственную веру. Горю не поможешь, тебе придется это пережить. Жизнь полна страданий. Но неужели ты хочешь оставить этих извергов рода человеческого без наказания?
Несколько минут он стоял, согнувшись, уронив голову на руки. Наконец выпрямился. Глаза покраснели, но губы были решительно сжаты, такого выражения ей еще не доводилось видеть на его бородатом лице.
— Ты права. Как ты говоришь, утраченного не вернуть, но они заплатят за то, что сделали. Мне отмщение, сказал Господь. Но это и будет Его отмщение, а я стану Его слугой, посланным исполнить волю Его. И пусть я пройду долиной смерти, но не убоюсь! До встречи с Беллмэном остается несколько часов. Давай проведем это время в приготовлениях, ибо сегодня вечером будем нуждаться в помощи Господа нашего.
Андреа почувствовала огромную радость, но благоразумно не показала виду. Вслед за ним она поднялась наверх. Для нее последняя битва уже началась.
С того времени, как случился обвал в туннеле фуникулера, Фрэнсис Майетт подумывала уехать из Кумгильи. Она твердо решила больше ни за что не спускаться под землю, однако, похоже, никто и не собирался просить ее об этом. Глубокий спуск был закрыт, и покататься на "шахтерском трамвайчике" вряд ли нашлись бы охотники. Публика явно отвернулась от подземного аттракциона.
От нечего делать она забрела в кафе рядом с сувенирной давкой. Сидя над остывшей чашкой кофе, она читала вчерашнюю газету, которую нашла на столике. Пресса не обошла поселок вниманием, в газетах писали о "злосчастной шахте". Что ж, каждый, кто работал в Кумгилье, знал, что это недалеко от истины.
Она посмотрела в окно. Вокруг подъемника на площадке фуникулера суетились люди. Среди машин, съехавшихся к месту происшествия, выделялись две полицейские и "скорая помощь", стоявшая тут со вчерашнего дня. Группа мужчин у подъемника оживленно беседовала. Крутизна спуска усложняла им задачу, не позволяя использовать оборудование в полную силу.
Вздохнув, Фрэнсис снова подумала о возвращении домой. Нет, пожалуй, она повременит. Жалованье ей все еще платили, и, возможно, когда гидов будут рассчитывать, к последней выплате добавят премию, что-то вроде "позолоти ручку на прощанье". Так или иначе, атмосфера здесь оставалась удручающей, а густой туман, спустившийся с гор, ее не улучшал.
Она вспомнила Саймона, в последние дни его не было видно. Скорее всего, его не подпускают к шахтам. А ведь именно он выбрался наверх из чертовой ловушки и поднял тревогу. Все дело в том, что он им не нравится; Мэтисон боялся его, потому что он высказывал вслух то, что думали все.
Но это правда… в шахтах водятся привидения. Банальная фраза. Привидения — это нечто, вызывающее скорее интерес, чем отвращение. Однако внизу все было по-другому — полнейший ужас!
Она допила кофе, но продолжала сидеть, уставившись в окно. Как здесь чертовски скучно, нечем заняться, некуда пойти. Машины нет. Она могла либо вернуться в комнату, которую снимала в одиночку, либо остаться здесь. О второй чашке кофе противно было подумать. Лучше выйти прогуляться. Это наименьшее из зол, по крайней мере она будет на свежем воздухе, пусть даже в сырости и тумане. Фрэнсис не любила сидеть в четырех стенах.
Она поднялась и вышла на площадку для посадки в "шахтерский трамвайчик". Здесь не было ни души, миниатюрный поезд стоял неподвижно, кругом царило запустение. Наверное, так выглядела Кумгилья после того, как прекратилась добыча сланца, — пустота и заброшенность, будто люди ушли навсегда. Невдалеке слышался скрип работающего подъемника, звяканье цепи. В глубине души Фрэнсис была уверена, что никого не поднимут. Даже Артура Мэтисона, большого босса, чье слово было законом для Кумгильи.