Саймон Рэнкин проводил взглядом удаляющегося агента, вошел в дом и тихо прикрыл дверь. Безумие и смерть снова посетят Дауэр Мэншен, и вся ответственность за это падет на него. Он проиграл! Проиграл, потому что утратил веру.
Через некоторое время он принялся собирать чемодан. Он уезжает — решение не было внезапным, оно давно зрело в подсознании. Он бежал не от духовного врага, а от самого себя. Он — изгнанник в пустыне.
Глава первая
Уже был май, когда Саймон Рэнкин держал путь в уэльскую деревню Кумгилья. чемоданы он уложил через час после ухода Левингтона, но лишь шесть месяцев спустя Рэнкин вышел с ними за дверь.
Уехать оказалось не так просто, как думалось вначале. Он решил отправиться на запад, но с наступлением зимы потребовалось бы постоянное жилье — и недорогое. Здравый рассудок взял верх над душевным порывом, и Рэнкин понял, что первым делом надо обдумать, куда ехать.
Но и это нехитрое занятие было прервано. Около полудня явились два посетителя: судебный исполнитель и шустрый малый из отдела здравоохранения и социальной защиты с очередной бумагой, под которой требовалась подпись Саймона, — что-то насчет детей. Священник ошеломленно подчинился. Он больше не боролся: расписался в нужном месте и поспешно распрощался с посетителями.
Тесная гостиная погружалась в сумерки, когда Рэнкин вновь ощутил потребность в молитве — стремление, которым нельзя было пренебречь. В молитвенном порыве он просил прощения за свою неудачу, просил, чтобы кто-нибудь более сильный, чем он, изгнал злого духа из Дауэр Мэншен. Когда он закончил, было уже поздно думать о путешествии.
Наутро он проснулся в тревоге, переходящей в чувство вины. Торопливо одеваясь, он был более, чем когда-либо, настроен на отъезд. Ему попалось рекламное объявление о пансионате в деревне Кумгилья в Уэльсе, вблизи обширных сланцевых пещер, которые в течение семидесяти с лишним лет снабжали сельские дома шифером для кровли. Он набрал номер телефона; ответа не последовало. Впрочем, время было еще раннее, больше шансов дозвониться где-нибудь через час. Нацарапав номер в записной книжке, Рэнкин предался ожиданию — вяло перелистывал книги и ставил их обратно, мерил комнату шагами.
Ему захотелось увидеться до отъезда с Эдриеном и Фелисити. Он набрал номер Джеральда и уже было решил, что и здесь не повезло, когда в трубке отозвалась Джули — так холодно и официально, будто предчувствовала его звонок. О, это было бы чудесно! Сегодня утром у нее как раз назначено посещение парикмахера и она не знает, куда пристроить детей. Они будут просто в восторге от прогулки в парке отдыха ясным осенним утром.
Уже через час Саймону пришлось пожалеть о том, что он не уехал. Последний раз он видел детей три месяца назад и тогда заметил, как они переменились; теперь это бросалось в глаза еще сильней. Понурые, словно общество отца не доставляло им никакого удовольствия.
— А у моего папы новая машина, — нарушил затянувшееся молчание Эдриен, когда они бесцельно брели, подбирая сбитые накануне ночной бурей конские каштаны.
— У твоего папы? Твой папа — я, и у меня нет новой машины. Я не могу ее приобрести, даже если бы захотел. Но… это же просто здорово, — Саймон разламывал колючую скорлупку, словно это занятие было чрезвычайно важным. — Какая марка?
— "Даймлер". Мама говорит, нам всем ужасно повезло, что у нас такой хороший богатый папа.
Саймон Рэнкин выронил лопнувший каштан. После этого они почти не разговаривали. Говорить и в самом деле было не о чем: ничего общего у них не осталось.
Рэнкин отвез детей в дом Джеральда и на обратном пути заехал в магазин агентства печати за утренней газетой. Выходя из машины, он почувствовал, что в душу закрадывается знакомая тревога, по коже побежали мурашки. Он замер и едва не повернул к машине. Минутная слабость может стать роковой. Порыв ветра ударил в лицо, обдавая холодом. Но в магазин он все же вошел.
Заголовки утренних новостей он успел разглядеть в тот момент, когда владелец магазинчика протягивал ему газету — на первой странице бросалась в глаза черная надпись: АГЕНТ ПО ПРОДАЖЕ НЕДВИЖИМОСТИ НАЙДЕН МЕРТВЫМ В ЗАБРОШЕННОМ ДОМЕ.
Разумеется, это был Левингтон. Он поехал в Дауэр Мэншен — видимо, желая все увидеть собственными глазами. После того, как он не вернулся домой к полуночи, жена позвонила в полицию. Полицейские нашли агента под лестницей — оступившись на верхних ступеньках, он упал и сломал себе шею. Самый обычный несчастный случай, ни малейших подозрений, что дело нечисто.
Саймон бросил непрочитанную газету в мусорный ящик там же, где поставил машину. Несмотря на холодный осенний ветер, он весь взмок, ледяные капли пота выступали на лбу и стекали на глаза. Он обязан был предостеречь Левингтона! Впрочем, ничего бы это не изменило: покойный был слишком упрям.
Боже, он не желал в этом участвовать, он не хотел даже читать об этом! Он уедет в Уэльс и там затеряется среди безлюдных сланцевых холмов.
Однако он и теперь не уехал. Телефон в Уэльсе по-прежнему не отзывался. А на исходе дня он повстречал Андреа.
Многие ее черты напоминали Саймону Джули: не только длинные каштановые волосы, свободно падающие на плечи, и маленькая стройная фигурка, — но прежде всего исходившая от нее уверенность. Она не ударилась в панику и даже не расплакалась, когда, разворачиваясь на шоссе, столкнулась с машиной Рэнкина, оставленной перед домом.
Это случилось в тот самый момент, когда Саймон вешал трубку после очередного безрезультатного звонка в Кумгилью. Ни та, ни другая машина серьезно не пострадали — только вмятина на бампере и царапины.
— Ничего страшного, — искренне утешал он незнакомку. — Может быть, зайдете на чашку чаю?
Следующие полчаса он откровенно и с удовольствием болтал с этой женщиной. Выглядела она лет на тридцать, но призналась, что ей ближе к сорока. Разведена, сын учится в университете. Сейчас она не работает и только что выставила на продажу свой дом, что на другом конце поселка. Решила переехать куда-нибудь, но еще не выбрала место. Переезжать нужно, потому что жизнь в пригороде ее угнетает.
Проводив Андреа, Саймон Рэнкин с удивлением осознал, что пригласил ее к себе на завтра, и она согласилась. На миг он ужаснулся, вспомнив, как Ева искушала Адама, как его самого искушала Джули. Но тут же рассмеялся — в первый раз за многие месяцы. Он был слаб, деморализован — и готов к новым искушениям.
Чтобы оценить красоту Кумгильи, требовалось время. Даже в летний солнечный день первым впечатлением туриста было серое убожество. Вздыбленные холмы со склонами, покрытыми сланцевой пылью, напоминали гигантские кучи золы в саду. Редкие деревья удерживали свои ненадежные позиции, вцепившись корнями в каменную крошку; из осыпей создавались все новые холмы.
В начале прошлого века это был край каменистых отрогов и торфяников, сланцевые пласты укрывал ковер из вереска и можжевельника. Продутая ветрами пустошь, где жители крохотной деревушки с трудом добывали себе скудное пропитание на мелких фермах с несколькими овцами. В августе и сентябре, когда из промышленных районов Ланкашира наезжали богачи поохотиться на куропаток, эти арендаторы нанимались к ним загонщиками. Никто не помышлял о переменах, пока в 1825 году на горизонте не появился Уильям Мэтисон.
Сын подрядчика из Средней Англии, Мэтисон сразу разглядел скрытые возможности сланцевых залежей и стал обдумывать способы их выгодной разработки. Он уговорил нескольких местных жителей помочь ему пробить стофутовый ход в горе — и ко времени его смерти в 1870 году Кумгилья уже обильно снабжала всю Англию кровельным материалом. Новый промысел вызвал бум, забытая Богом деревня стала шахтерским поселком. Ежедневно люди работали по двенадцать часов глубоко под землей, при свечах дробя сланец и загружая вагонетки, которые вытягивали наверх лебедками.
Поколения рабочих следовали по стопам предков, шахты все больше углублялись по мере того, как возрастал спрос на шифер из Кумгильи. Потом началась война, а после нее шифер вытеснила более дешевая искусственная черепица. Одни говорили, что сланцевые залежи Кумгильи практически выработаны, другие — что на рынке спад, и сократившийся спрос можно удовлетворять, добывая сланец в открытых карьерах. Бурное развитие Кумгильи сменилось упадком. Многие жители помоложе покинули ее в поисках более надежного заработка. В скором времени вагонетки и лебедки могли заржаветь и прийти в негодность, шахты наполниться водой и стать опасными: гора возвращала отнятое у нее.
Но этого не произошло. Артур Мэтисон, праправнук Уильяма, сохранил семейный талант предпринимателя. У добычи сланца не было будущего, зато бурно развивался туризм, — а в Кумгилье имелось все для этого. Показать публике, как шахтеры работали при свечах, воссоздать атмосферу опасностей и лишений. Вагонетки можно переделать для перевозки пассажиров и устроить световые эффекты в самых больших пещерах.
За пять лет Артур Мэтисон воплотил свою мечту. В первый же летний сезон Кумгилья принимала за неделю до двадцати тысяч гостей. На следующий год Мэтисон открыл для публики глубокие шахты, и число посетителей увеличилось еще на пять тысяч.
Но городок продолжал хиреть: сама Кумгилья была никому не нужна, всех интересовали только шахты. Жители города-призрака, чьи предки некогда приветствовали Уильяма Мэтисона, — проклинали Артура, разрушившего их привычный уклад жизни. Кумгилья погружалась в тягостное оцепенение; тем временем вновь разбогатевшие шахты процветали.
Таково было положение вещей в тот душный майский день, когда Саймон Рэнкин и Андреа наконец достигли цели своего путешествия.
Два каменных коттеджа с видом на шоссе недавно перестроили в один. Внутри смешивались запахи свежей краски и средства от древоточцев. Просторно и до смешного дешево — ведь никто не хотел проводить в Кумгилье весь отпуск.
— Сорок фунтов в неделю, на любой срок, — повторил Саймон, когда они вдвоем убирали со стола после ужина. Он чувствовал себя виноватым, потому что платила за все Андреа. Но пока иначе и быть не могло. Когда он придет в себя, поищет работу. Однако прежде нужно от многого избавиться. Прожив зиму с Андреа, он начал успокаиваться. Слабый внутренний голос звучал все тише: "Ты живешь во грехе!" Услышав его, Рэнкин уже не вздрагивал, мог даже отмахнуться. С точки зрения иезуитов, его брак был тоже грехом.