Сознание быстро покидало Ральфа, но он успел понять, что стал одним из них. Семя Льюисов вернулось в чрево горы, чтобы плодиться там, как форель возвращается по осени в верховья реки метать икру. Зло порождало зло.
В это время наверху человек с киркой методично рубил сланец, работая здоровой рукой.
Глава шестнадцатая
Преподобный Брэйтуэйт знал, куда отправились Саймон Рэнкин и Андреа. Из окна кабинета он наблюдал, как они поднимаются по крутой дороге. На плече у Саймона висела небольшая кожаная сумка; священник не сомневался, что в ней сосуд со святой водой. Последний решительный бой с ужасом Кумгильи приближался!
Брэйтуэйт провел рукою по лбу и перекрестился. Рано или поздно кто-то должен был пойти туда и сделать все необходимое. Будь он помоложе, пошел бы сам, но он понимал, что крутой подъем ему не одолеть. Однако он мог помочь иным способом.
Он чувствовал свою беспомощность и бесполезность в Кумгилье. Он оказался неудачником в глазах Господа, превратившись в жалкое посмешище язычников. Хуже того, их община была даже не языческой, она поклонялась дьяволу. Только сегодня утром новое святотатство было совершенно на разросшемся кладбище: разрушили могилу Джо Льюиса, на свежий холмик вылили несколько галлонов мазута, а на дверях церкви написали краской из баллончика срамное слово. Вздыхая, он взял пальто и черную фетровую шляпу. Сегодня вечером ему надлежит быть в своей церкви, в прямом общении с Господом, творя молитвы о тех, кто вел угодную Ему битву, об их животе и душах, которые в эту ночь каждый миг будут подвергаться опасности.
Он вышел на улицу. На ясном вечернем небе разливался закат. Туман исчез. Однако деревня выглядела угрюмой при любой погоде, злокачественная опухоль росла, покуда не затронула каждого жителя. Даже новенькой, миссис Беллмэн, пришлось уехать. Она была на грани нервного срыва. Если вернется, ей несдобровать.
По дороге в церковь он задумался о своей убывающей пастве. Из самой Кумгильи не было никого, Уодхэмы жили в пяти милях отсюда, Барнсы — в трех. Достаточно далеко, чтобы быть в безопасности.
На другом конце улицы появился человек. Священник поднял голову — и поежился под враждебным взглядом: это был Илай Лилэн из "Лагеря". Брэйтуэйт вздрогнул и отвернулся. Этот человек был воплощением порока. Ходили слухи, что по вечерам в баре он проповедует свою собственную антихристианскую философию. Правда это или выдумка, нет дыма без огня; владелец заведения был корнем кумгильского зла.
Подойдя к церкви, Брэйтуэйт старался не смотреть на кроваво-красное богохульство на дверях. Он отпер замок и вошел. Ни одна церковь не должна запираться ни днем, ни ночью. Для богобоязненного прихожанина, решившего в уединении помолиться в храме Божьем, это страшное оскорбление. Однако у священника не было иного выхода: войско дьявола росло с каждым днем.
Склонив голову, Брэйтуэйт медленно шел по проходу. Лучи заката, пробившись сквозь немытые витражи, яркими узорами разукрасили стены. Фигура Христа над алтарем выглядела величественно. Посеребренное распятие блестело…
Преподобный Брэйтуэйт резко выпрямился, словно от удара током. На миг сердце остановилось, кровь отхлынула от лица. Он едва не задохнулся от ужаса, но поборов себя, забормотал молитву, прося Господа о прощении. Трехфутовый крест был перевернут и приклеен к стене изоляционной лентой!
Дрожащими руками Брэйтуэйт оторвал распятие от стены и вернул в прежнее положение. Прочитав еще одну молитву, он невольно огляделся и увидел, что тени удлинились, в церковь начали проникать сумерки, нежданно сгустившиеся, как бывает ранней осенью. Он старался подавить гнев, ибо отмщение принадлежало не ему, но Господу.
Стоя на коленях, он просто смотрел перед собой и думал, не включить ли освещение. Нет, так куда благостней, да и в храме Божьем ему нечего бояться. Оперевшись на перила, как бы в ожидании паствы, он возвратился мыслями к Саймону и Андреа.
Жаль, что этот молодой человек — иезуит. Ну, бывший, это неважно. Такой замкнутый орден. На целый месяц священники собираются и живут общиной, подчиняясь суровому обету послушания и проводя время в изнурительных медитациях. Никакой свободы. Такая жизнь оказалась не по душе Рэнкину. А эта женщина не носит обручального кольца. Значит, они живут во грехе, но как же человек, который кажется столь набожным… Брэйтуэйт принялся молиться за них обоих. Каковы бы ни были их недостатки, они с лихвой искупили их тем, что намерены совершить сегодня ночью.
В церкви стало почти темно, священник едва различал ряды пустых скамеек. Примерно так же она выглядела по воскресеньям, гимны были едва слышны, потому что немногочисленные прихожане стеснялись собственных голосов. По этой причине псалмы не пелись, а проговаривались.
Внезапно у него появилось желание, от лукавого, но он не смог противиться. Он встал и нетвердой походкой направился к аналою. Фантазия, но как приятно окунуться в нее на несколько минут. Он представил себе полную церковь, в темноте он не видел лиц, но взгляды чистых, богобоязненных людей были устремлены на него. Восторженное умиление охватило викария, хоть он и знал, что все это неправда, игра в настоящую церковь для поддержания духа.
— Первый урок мы извлекаем, — голос зазвучал неожиданно сильно, наполняя все здание и уничтожая чувство одиночества и пустоты, — из Евангелия от Матфея, глава четвертая, стих первый. "Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола"…
Смешок прокатился по церкви, как шелест высокой травы на ветру. Послышались тихие, невнятные голоса. Брэйтуэйт попытался вглядеться в темноту, но ничего не увидел; он лишь почувствовал присутствие людей, стоявших рядами, угадывал их лица, ощущал на себе злобные взгляды, и страшная сила исходила от них, обдавая зимним холодом. Игра перестала быть выдумкой.
Ему удалось справиться с нахлынувшим ужасом, призвав на помощь собственную веру. Не здесь… в церкви они не посмеют. Они входят в храм только для поругания и святотатства.
Брэйтуэйту показалось, что стало светлее. Серый полумрак не позволял подробно разглядеть присутствующих, видны были лишь силуэты. Тесно стоявшие фигуры мужчин и женщин в одежде прошлого века. Они склонялись, но не для молитвы: они слали ему проклятья. Запах пота и тлена исходил от них.
— Давайте… помолимся, — священнику пришлось сделать над собой мучительное усилие, чтобы произнести эти слова, силы медленно покидали его.
Никто не шелохнулся.
Он обернулся к алтарю, ища помощи и поддержки, и сердце его оборвалось и замерло. Распятие было вновь перевернуто и приставлено к стене.
Преподобный Брэйтуэйт стоял на коленях у аналоя, закрыв лицо руками, но какая-то чуждая сила заставляла его подглядывать сквозь пальцы. Мужчины, женщины… и дети, лица искажены ненавистью, рты раскрываются одновременно. Они издавали бессвязные звуки, однако если хорошенько прислушаться, это была Молитва Господня… но прочитанная навыворот.
— Как вы смеете! — вскричал Брэйтуэйт, вены на шее напряглись и затвердели. — Я не потерплю богохульства в глазах Господа. Прекратите, говорю вам. Прекратите!
Смех, ругательства. Ряды горящих глаз заставили его упасть ниц, и все-таки он не мог оторвать взгляда от творящегося ужаса. Теперь его вера была подобна осеннему листку, который треплет ветер, побивает дождь, а он все держится на ветке.
Лица странные и вместе с тем знакомые; разные, но одинаково злобные. Он даже не был уверен, что все еще находится в церкви. Мгла сгустилась в непроницаемый мрак и вновь рассеялась.
Церковь исчезла. По крайней мере, то место, где священник находился сейчас, не было его церковью, оно вообще не принадлежало Богу. Это было лишь некое подобие храма со стенами, задрапированными черной тканью, вместо крыши — ночное небо. Обнаженная женщина, связанная по рукам и ногам, лежала на каменном возвышении в нескольких шагах от него. Нежная белая кожа покраснела и кровоточила под грубыми веревками. Она повернула голову к нему, длинные каштановые волосы упали с лица, губы шевелились в немой мольбе о помощи. И тут Брэйтуэйт едва не лишился чувств, но в забытьи ему было жестоко отказано.
Пленницей была Андреа.
Какие-то люди ходили кругом, видны были лишь нагие тела, лица же оставались в тени. Казалось, они не подозревают о присутствии викария. Он попробовал пошевелиться, но ноги не слушались. Возможно, с ним случился удар.
Все затихли, глядя на самую темную из теней, слышался лишь легкий шепот, полный почтения и страха. Вдруг они в ужасе пали ниц.
Странное существо медленно надвигалось из темноты: человек или животное, или же некое бесстыдное сочетание того и другого? Рогатая голова с красными горящими глазами, человеческие руки и ноги заканчивалась раздвоенными копытами. Молотя копытами по земле, чудовище медленно выпрямлялось.
Когда пылающие зрачки, повернувшись, уставились на Брэйтуэйта, разум викария оцепенел, но он понял, кто перед ним.
Сам Зверь явился!
За спиной невиданного, отвратительного существа викарий разглядел знакомое лицо. Напрягая ослабевшую память, он никак не мог вспомнить, где раньше видел этого человека, однако чувствовал, что здесь ему не место. Высокий, темноволосый, с подстриженной бородкой. Саймон Рэнкин! Обнаженный и один из них.
Козлище фыркал и бил копытами. Больше он не смотрел на жалобно лепечущего, плачущего священника. Повернувшись, он направился к женщине и встал над нею.
Та кричала, пытаясь вырваться из пут, но не могла отвести глаз от чудовища. Она слишком хорошо знала, что сейчас произойдет.
Все глядели молча, ничего другого им не осталось. Даже те, кто прежде жаждал непотребства, застыли в ужасе, наблюдая невиданное соитие: бешеную дрожь Хозяина, болезненные корчи женщины, она теряла сознание от вони грязного хлева, от совершаемого скотства, от трубных воплей звериного блаженства.
Викарий не заметил, как мерзкое чудище вновь оказалось у сатанинского алтаря. Повелитель зла одним движением похотливых красных глаз приказал подданным последовать его примеру. Голые тела метнулись в бесстыдной пляске, мужчины выстроились в очередь к связанной жертве, женщины визжали в диком восторге, обнаружив в себе скрытые доселе противоестественные желания.