– Другого выхода нет, нет… Ты же знаешь, Петар болен, Ана тоже. – Боян говорил с кем-то, выдерживая паузы между фразами, точно выслушивая собеседника. – Они тоже могут умереть, как мать. Если не будет еды, им не победить хворь. Припасов нет, нам не выжить на горохе и орехах! Ты должна быть сильной! Нет же, Десанка, не спорь со мной, я пойду и вернусь. Обязательно вернусь! – Он вцепился руками в волосы и застонал. Бормотание стало неразборчивым.
– Кажется, они заболели – Десанка и дети. А его мать умерла, – сказал Вукашин. – Наверное, Боян хотел сходить на охоту…
Внезапно Боян вскинул голову и уставился на Вукашина. Взгляд его был теперь вполне осмысленным, но напоенным такой болью, что юноша не смог выдержать его и опустил глаза.
– Вукашин? Ты? Но как же это… – Боян стал озираться по сторонам, словно не понимал, где находится.
– Мы пришли узнать, что случилось. Никто из вашей деревни давно не был в городе, – сказал Небойша. – Ты понимаешь, что я говорю, Боян? Послушай меня! Скажи нам, что тут у вас творится?
– Люди стали пропадать. Ночами. Кто-то приходил и забирал их. Мы запирались в домах, не выходили после заката, но все было напрасно. – Боян говорил отрывисто и быстро.
– Почему никто не поехал в город за помощью?
– Поначалу, когда еще можно было выбраться, никто не думал… Надеялись, что обойдется. Потом уж, как все закрутилось, хотели, да только… Снегопад – сильный, как никогда. Дороги были завалены снегом. Людей оставалось все меньше, каждую ночь пустели дома. Но мы, наша семья… Мы держались, ночь за ночью. А потом мать заболела, и дети тоже. – Боян снова закашлялся и долго не мог успокоиться. – Жар у Петара и Аны был таким сильным, что, казалось, кожа вот-вот вспыхнет огнем. Мать умерла, а в одну из ночей сгорел сарай. Там была еда, все наши запасы. Все пропало! Домашняя птица, свиньи, бараны, лошади… В деревне давно не осталось никакой живности, даже собак.
– Они пожирают их? – спросил Небойша.
Боян сделал неопределенный жест, который можно было истолковать и так, и эдак, и ничего не ответил.
– Голод стоял у дверей. Грозил смертью. Дети ослабели, им нужно было есть, чтобы восстановить силы. Мне приходилось охотиться. И я шел, каждое утро, только…
– Охотиться было не на кого, – проговорил Вукашин.
– Дикие звери разбежались. Нужно было зайти дальше. Десанка не хотела отпускать меня, боялась оставаться одна. Я сказал, что пойду, может, доберусь до Журево, попрошу помощи.
Лицо Бояна исказила судорога. Оно страдальчески сморщилось, и Вукашин увидел, как из угла глаза выкатилась и побежала по небритой щеке слеза. Никогда прежде мужчины не плакали при нем, и вид некогда сильного, уверенного в себе человека, который не мог сдержать слез, потряс его едва ли не сильнее всего пережитого за последние часы.
– Я оставил их, я должен был… – срывающимся голосом выговорил Боян.
– В Журево есть люди?
Боян качнул головой: нет.
– Это маленькая деревня. Меньше нашей, меньше Владе. Пустые дома, заколоченные окна, закрытые ставни, ни животных, ни людей – все как у нас.
– Мы думали съездить туда. Но теперь уж…
– В одном доме я нашел соленое сало, в другом мешок муки, – не слушая Небойшу, рассказывал Боян. – Я все взял. Охотиться было бесполезно. Округа вымерла, даже птиц не слышно. Вы заметили?
Небойша и Вукашин посмотрели друг на друга: они не обратили внимания.
– Городские, что с вас взять. – Боян вытер лицо широкой ладонью. – Мне пришлось ночевать в Журево – обратно до темна я бы не успел. Зима, дни короткие, а путь не ближний. Я велел Десанке быть осторожной, только…
Он умолк, и Вукашин подумал, что он снова будет плакать, но ошибся.
– Когда я вернулся, дома был только отец. – Страшные, присыпанные болью, словно острым перцем, слова звучали безжизненно, но голос был тверд. – Он сказал, что не смог остановить Десанку. Сыну стало хуже, он бредил, Ана тоже, и Десанка металась от одного к другому, а сама уже была слаба, начала болеть. Потом наступила ночь, и пришли они. Отец говорил ей, чтобы не слушала, но… Я не знаю, устоял бы или нет. «Твои дети скоро умрут, и сама ты тоже умрешь, – говорили они. – Ты не сумеешь их спасти и сама отправишься следом. Разве это правильно? Разве ты не хочешь помочь? Что же ты за мать, если допустишь такое?» Десанка плакала, отец пытался успокоить ее, но не мог. А они все говорили, говорили… «Открой, выйди к нам и будешь жить, вы все будете жить». Вечная жизнь – вот что они пообещали.
– Она вышла.
– Отец хватал ее за руки, но она оттолкнула его, замахнулась ножом и ранила, когда он пытался не дать ей отворить дверь. Он лежал на полу и видел, как она взяла на руки нашего сына, подняла с постели Ану. Десанка отворила дверь и вышла, и они…
– Хватит, довольно, – мягко проговорил Небойша.
– Отец не видел, что с ними стало, когда они шагнули в ночь. Его старое сердце не выдержало, он лежал без памяти, когда я нашел его, вернувшись поутру. Он рассказал обо всем и умолял убить его.
– Убить?
– Он винил себя, что не сумел удержать Десанку. Но более всего… – Боян запнулся и продолжил: – Более всего отец боялся, что у него не хватит духу сопротивляться, когда они придут снова. Он не хотел стать одним из них.
– Кем? Ты знаешь, кто они? Что они делают с людьми? Почему добрые христиане превращаются в этих… этих… – Вукашин не мог подобрать слова.
– Я не знаю, кто они! – вскинул голову Боян. Глаза его горели горячечным блеском. – Никто из нас не знал! Но тот монах, что приходил сюда в самом начале мора, называл имя. – Боян облизнул губы и выплюнул: – Вриколакос.
И словно в ответ за окном завыли-застонали, а потом женский голос – серебристый, мелодичный – произнес, перекрывая шум:
– Боян, любимый, зачем ты прячешься от меня? Я пришла за тобой.
Глава четвертая
Десанка – вернее сказать, существо, которое прежде было ею, – находилась вроде бы совсем рядом. Крики в ночи смолкли, теперь слышался лишь призывный женский голос, нежный и желанный, как вода в жаркий полдень:
– Мы ведь семья, Боян! Ты обещал любить меня, беречь и заботиться обо мне и о наших детях. Неужели позабыл свои клятвы? Ты оставил нас, и теперь мы одни. Но ты нужен нам, Боян. Твои дети зовут тебя. Я зову!
– Не слушай ее! – выкрикнул Небойша. – Это не твоя жена, а богомерзкое ночное чудище!
– Папочка, – пропел детский голосок, – ты разлюбил нас с Аной?
Боян дернулся, как от удара, прижал ладони к ушам, замотал головой.
– Мы должны быть вместе, Боян!
Вукашин чувствовал, что внутри него что-то горит, выжигая дотла все самое светлое: веру в Господа, надежду, покой. Как жить и верить, если мертвые оживают и ходят по земле? Если они зовут за собой тех, кто их любит?
– Мне хочется есть! Мы голодны, папочка!
Боян зарычал, как загнанный охотниками дикий зверь, и вскочил, рывком отодвинув от себя тяжелый стол. Вукашин, не ожидавший этого, повалился на пол вместе с деревянным стулом, на котором сидел. Тело Бояна, ослабленное голодом и болезнью, неожиданно налилось невесть откуда взявшейся силой, и он легко отбросил от себя Небойшу, который рванулся к нему, чтобы остановить.
Всего несколько секунд – и он уже был возле двери.
– Остановись, безумец! – закричал Небойша, который успел подняться на ноги. Вукашин тоже встал, и оба они в мгновение ока оказались рядом, но это уже не могло спасти Бояна.
– Нет больше мо́чи! Не могу выносить эту муку! – крикнул он. – Десанка! Петар! – Он шагнул на порог. – Будь все проклято! Где же…
Крик его оборвался, будто слова застряли в глотке. Вукашин, который стоял напротив двери, видел, как к Бояну метнулись черные фигуры. На улице было темно, и того света, что падал из открытой двери, не хватало, чтобы рассмотреть их.
Лишь одно успел увидеть Вукашин, прежде чем сознание покинуло его: красная вспышка. «Что это?» – подумалось ему, и он успел понять, что глаза тварей, обитавших в ночи, светятся багровым, кровавым светом.
Очнулся он от того, как кто-то тряс его за плечо.
«Они пришли за мной! Красноглазые чудища!» – сверкнуло в голове, и Вукашин встрепенулся, подался назад, чувствуя, как сердце неистово бьется о грудную клетку.
– Спокойно, спокойно, дечко! – сказал знакомый голос, и, окончательно придя в себя, Вукашин увидел сидящего рядом Небойшу. Никого и никогда он не был так рад видеть.
– Что я… я спал? – хрипло спросил Вукашин.
– Ты упал без памяти. Я закрыл дверь. Ты все не открывал глаз, и я не мог понять, спишь ты или что похуже.
– Они ушли? – Вукашин покосился на дверь.
– Я заткнул уши и ничего не слышал. Молился – все молитвы припомнил, – потом и задремал. Проснулся – все тихо за дверью. Уже рассвело, дечко. Ночные твари убрались в свои норы.
Небойша и Вукашин вышли во двор, не зная, что им доведется увидеть. Минувшая ночь поглотила, забрала с собою двух человек, двоих мужчин – суждено ли им увидеть их бренные останки?
Но за порогом ничего не было: ни крови, ни изуродованных тел. Радослав и Боян сгинули, пропали, словно их и не было.
– Теперь они оба с ними, – тихо проговорил Небойша. – Этого не изменишь. Но мы выжили и должны скорее вернуться в город. Предупредить всех.
Они взяли свои котомки, оружие и поспешно покинули страшное место.
– Надеюсь, лошади на месте, – нарочито бодро проговорил Небойша, уже зная, что это не так. И Вукашин знал, но надежда все же теплилась.
«В деревне давно не осталось никакой живности, даже собак», – всплыли в памяти слова Бояна.
Несчастные животные были разорваны на куски – какой же силой нужно обладать, чтобы сотворить такое?
– Они их не ели. Просто убили, – сказал Небойша.
Они отошли от места расправы, думая, как теперь поступить.
– Лошадей у нас нет. До города часов пятнадцать конного пути – возможно меньше, но на дорогу пешком уйдут сутки. До наступления ночи нам не успеть. Хотя близ города этих тварей еще, кажется, не видели, но так далеко нам не дойти. Это верная гибель.