Девушка лежала в жёсткой траве на спине, наполовину повернувшись на бок верхней частью туловища. Она была на несколько лет старше Эдвина — ей можно было дать пятнадцать или шестнадцать, — и глаза её дерзко уставились на него. Он не сразу понял, что её странная поза объясняется связанными за спиной руками. По примятой вокруг траве было видно, где она елозила, отталкиваясь ногами, пытаясь освободиться от верёвки. Её холщовая рубаха, подпоясанная на талии, с одного бока вся потемнела — вероятно, промокла, — а ноги, необычно смуглые, были покрыты свежими царапинами от чертополоха.
Эдвин решил было, что перед ним призрак или русалка, но, когда она заговорила, эха в её голосе не было.
— Что тебе нужно? Зачем пришёл?
Собравшись с духом, Эдвин ответил:
— Если хочешь, могу тебе помочь.
— Узлы не сложные. Их просто завязали туже обычного.
Только теперь он заметил, что её лицо и шея залиты потом. Пока она говорила, руки у неё за спиной упрямо продолжали борьбу.
— Тебе больно?
— Нет. Но мне на колено только что сел жук. Он меня укусил. Теперь колено распухнет. Вижу, ты ещё слишком мал, чтобы мне помочь. Ничего, сама справлюсь.
Девушка не отрывала от него взгляда, даже когда её лицо напряглось и она чуть приподнялась, изогнувшись. Эдвин с замиранием сердца ждал, что из-под её спины вот-вот покажутся руки. Но, обессилев от тщетных усилий, она упала обратно на траву, тяжело дыша и не отводя от него сердитого взгляда.
— Я могу помочь. Я разбираюсь в узлах.
— Ты всего лишь ребёнок.
— Нет. Мне скоро двенадцать.
— Они скоро вернутся. Если они увидят, что ты меня развязал, они тебя изобьют.
— Это взрослые?
— Просто мальчишки, которые возомнили себя взрослыми. Но они старше тебя, и их трое. Они будут рады тебя отколошматить. А потом окунут тебя головой в грязную воду и будут держать, пока не окочуришься. Они уже так делали, сама видела.
— Они из деревни?
— Из деревни? — Она посмотрела на него с презрением. — Из твоей деревни? Мы каждый день переходим из одной деревни в другую. Какое нам дело до твоей деревни? Они скоро вернутся, и тебе не поздоровится.
— Я не боюсь. Могу освободить тебя, если хочешь.
— Я всегда освобождаюсь сама. — Она снова изогнулась.
— Зачем они тебя связали?
— Зачем? Чтобы посмотреть, наверное. Как я пытаюсь освободиться. Но сейчас они ушли воровать еду. — Помолчав, она спросила: — Я думала, что вы, крестьяне, целыми днями работаете. Почему мать разрешает тебе слоняться без дела?
— Мне разрешили, потому что сегодня я в одиночку вспахал целых три угла. — И добавил: — Моя родная мать больше не живёт с нами.
— А куда же она делась?
— Не знаю. Её забрали. Я живу с тёткой.
— Когда я была такой же маленькой, как ты, я жила в деревне. А теперь странствую.
— С кем ты странствуешь?
— Ох… ну, с ними. Мы довольно часто здесь проезжаем. Прошлой весной меня тоже связывали и оставляли на этом самом месте.
— Я тебя освобожу, — вдруг сказал он. — Пусть возвращаются, я их не боюсь.
Но Эдвина что-то удерживало. Он ждал, что девушка отведёт взгляд в сторону или что, ожидая его приближения, её тело хоть немного изменит позу. Но она продолжала пристально смотреть на него, а её руки под изогнутой спиной продолжали попытки освободиться. Только услышав глубокий вздох, он понял, что она на какое-то время задерживала дыхание.
— Обычно у меня самой получается. Если бы тебя здесь не было, я бы уже освободилась.
— Тебя связывают, чтобы ты не сбежала?
— Сбежала? Куда мне бежать? Я странствую с ними. — И добавила: — Зачем ты пришёл ко мне? Почему не идёшь на помощь собственной матери?
— Матери? — Он искренне удивился. — С чего бы мать захотела, чтобы я ей помог?
— Ты сказал, что её забрали, разве нет?
— Да, но это было давно. Теперь она счастлива.
— Как она может быть счастлива? Ты же сказал, что она странствует? Думаешь, она не хочет, чтобы кто-нибудь ей помог?
— Она просто странствует. Ей бы не хотелось, чтобы я…
— Раньше она не хотела, чтобы ты пришёл за ней, потому что ты был ребёнком. Но ты уже почти мужчина. — Девушка замолчала, выгнув спину в очередной напряжённой попытке освободиться. И снова обмякла. — Иногда, если я не успеваю освободиться до их возвращения, они меня не развязывают. Смотрят, не говоря ни слова, пока у меня не получится освободить руки. А они сидят и смотрят, и между ног у них вырастают дьяволовы рога. Говори они что-нибудь, мне было бы легче. Но они пялятся молча. Когда я тебя увидела, я подумала, что тоже так сделаешь. Будешь сидеть и молча на меня пялиться.
— Давай я тебя развяжу. Я их не боюсь и в узлах разбираюсь.
— Ты всего лишь ребёнок. — Из глаз девушки вдруг брызнули слёзы. Это случилось так внезапно, что при отсутствии у неё других признаков душевного волнения, Эдвин поначалу принял их за пот. Но потом понял, что это слёзы, которые, из-за того что её лицо было повёрнуто на бок, текли странным образом: через переносицу и вниз по противоположной щеке. Девушка не сводила с него глаз. От её слёз он растерялся и застыл.
— Ну давай, что ли, — сказала она и впервые совсем повернулась на бок, переведя взгляд на торчащие из воды стебли камыша.
Эдвин бросился вперёд, точно вор, почуявший возможность урвать добычу, и, присев в траве на корточки, принялся распутывать узлы. Бечёвка, тонкая и грубая, безжалостно врезалась ей в запястья, ладони же, раскрытые одна над другой, оказались маленькими и нежными. Поначалу узлы не поддавались, но Эдвин велел себе успокоиться и внимательно рассмотреть направление витков. И, когда он потянул ещё раз, узел поддался. Теперь мальчик действовал увереннее, изредка бросая взгляд на мягкие ладони, ждавшие свободы, точно пара кротких зверьков.
Когда Эдвин стянул с девушки бечёвку, она повернулась и села к нему лицом так близко, что ему стало неловко. Мальчик заметил, что от неё не пахнет засохшими экскрементами, как от большинства других людей, её запах напоминал запах костра из сырых дров.
— Если они придут, они утащат тебя в камыши и начнут топить. Тебе лучше уйти. Возвращайся к себе в деревню. — Она испытующе вытянула руку, словно всё ещё сомневалась, что та ей повинуется, и толкнула его в грудь. — Иди. Скорее.
— Я их не боюсь.
— Не боишься. Но это им не помешает. Ты мне помог, но теперь убирайся подальше. Беги же.
Когда Эдвин вернулся к пруду перед заходом солнца, в том месте, где лежала девушка, трава так и осталась примятой, но больше никаких следов она не оставила. Однако вокруг стояло таинственное умиротворение, и мальчик немного посидел на траве, наблюдая за колышущимся на ветру камышом.
Эдвин никогда никому не рассказывал про девушку — ни тётке, которая тут же заявила бы, что ему повстречался демон, ни другим мальчишкам. Но ещё несколько недель ему продолжал незвано являться её живой образ — иногда по ночам во сне, зачастую же среди бела дня, когда он копал землю или помогал чинить крышу, и тогда у него между ног вырастал дьяволов рог. Со временем рог исчезал, оставляя чувство стыда, и тогда ему вспоминались слова девушки: «Зачем ты пришёл ко мне? Почему не идёшь на помощь собственной матери?»
Но как Эдвину было отправиться к матери? Девушка сама сказала, что он «всего лишь ребёнок». Но потом сама же добавила, что скоро он станет мужчиной. Каждый раз, вспоминая эти слова, он снова чувствовал стыд, но не мог придумать никакого выхода.
Но всё изменилось в тот миг, когда Вистан распахнул дверь амбара, впустив внутрь ослепительный свет, и заявил, что у него, Эдвина, особое предназначение. И вот они вдвоём, Эдвин и воин, держат путь в далёкие дали и наверняка скоро повстречаются с его матерью. И тогда мужчины, которые с ней странствуют, задрожат от страха.
Но её ли голос увёл Эдвина прочь? Может, его просто охватил ужас перед солдатами? Эти вопросы крутились у мальчика в голове, пока он шёл за молодым монахом по почти нехоженой тропе вдоль текущей под уклон реки. Мог ли он с уверенностью сказать, что, проснувшись и увидев за окном бегавших вокруг старой башни солдат, просто-напросто не запаниковал? Но теперь, хорошенько поразмыслив, он был уверен, что страха тогда не чувствовал. И ещё раньше, днём, когда воин привёл его в ту самую башню и где они разговаривали, Эдвин ощущал только нетерпение поскорее встать рядом с Вистаном перед наступающим неприятелем.
Вистан живо интересовался старинной башней с самого прихода в монастырь. Эдвин помнил, как он то и дело бросал на неё взгляды, когда они рубили брёвна в дровяном сарае. А когда толкали по монастырю тачку, развозя дрова, они дважды специально сделали крюк, чтобы пройти мимо. Поэтому Эдвина ничуть не удивило, что, когда монахи исчезли, отправившись на собрание, и двор опустел, воин прислонил топор к поленнице и сказал:
— Настал черёд, мой юный товарищ, получше познакомиться с высоким и древним другом, который взирает на нас сверху. Сдаётся мне, что он наблюдает за нами и обидится, если мы не удостоим его визита.
Когда они с Эдвином вошли через низкую арку в промозглый сумрак башни, воин сказал:
— Будь осторожен. Ты думаешь, что вошёл внутрь, но посмотри себе под ноги.
Поглядев вниз, Эдвин увидел перед собой нечто похожее на ров, идущий вдоль круглой стены, замыкаясь в кольцо. Он был слишком широк, чтобы человек мог через него перепрыгнуть, и единственным способом перебраться на площадку из утоптанного грунта в центре башни было пройти по незамысловатым мосткам из двух досок. Когда он ступил на доски, всматриваясь в темноту под ногами, он услышал слова воина за спиной:
— Обрати внимание, мой юный товарищ, что здесь нет воды. И даже свались ты туда, я уверен, что глубина оказалась бы не больше твоего роста. Странно, тебе не кажется? Зачем устраивать ров внутри? Зачем вообще понадобился ров для такой маленькой башни? Какой в нём прок? — Вистан тоже перешёл по мосткам и проверил пяткой грунт на площадке.