Лиза быстренько пошагала за ней следом, с удивлением слушая эту занимательную историю.
– Да уж. И что? Думаешь, он сдаст тебя матери?
– Не знаю. Не очень бы хотелось, – Никольская перетягивает ленты на пуантах, сидя на полу в зале. – Так, через полчаса начало.
– Да, я что-то волнуюсь.
– Не переживай, – Уля улыбается, а когда подруга отворачивается, морщится от пронзающей затылок боли. Прикладывает ладонь к голове, пытаясь успокоиться. Нужно выпить обезболивающее, должно же помочь?
Первый акт проходит хорошо. Можно сказать, спокойно. Никольская солирует, находясь большое количество времени на сцене. В антракте запирается в гримерке, чувствуя недомогание и разрывающую боль в черепной коробке, отчетливо слыша удары своего сердца. Нужно перетерпеть, немного. Ее тошнит, хочется лезть на стены, но она должна перетерпеть. Все скоро закончится, главное – выдержать до конца.
Сухой воздух сдавливает легкие, в какой-то момент она понимает, что сделать полный вдох невероятно сложно. Вновь закидывается таблетками, слышит звонок. Лизка попадется ей навстречу в коридоре.
– С тобой все хорошо? Ты ужасно выглядишь.
– Нормально, – Ульяна выдавливает улыбку, а самой хочется лечь, свернуться клубочком и лежать, лежать.
На сцене вновь музыка, все кружит, кружит, на какие-то доли секунд она перестает понимать, где находится и что вообще происходит. Ульяна улыбается, на горизонте ее партия. После нее она сможет уйти со сцены. Движения получаются немного грязными, она это знает, видит себя со стороны и испытывает чувство омерзения. Сознание ловко играет с ней в игры разума.
Последний амплитудный прыжок с раскрытием ног в шпагате, и какие-то невероятные эмоции, словно сейчас она совершила что-то непостижимое. Аплодисменты зала, улыбка, исчезновение. Ульяна попадает за кулисы в мареве боли. Плотно прижимается спиной к стене, оседая к полу. Ее тошнит, еще немного, и она выплюнет все внутренности. Ее состояние не остается незамеченным, балетмейстер помогает ей подняться, что-то говорит, но она слышит только, как ее кровь шумит в артериях и как сердце гоняет алую жидкость по телу.
Никольская не выходит на поклон, просто не может, адская физическая нагрузка трансформировалась в тотальное бессилие. Ей плохо, очень и очень плохо. Мама, которая была в зале, сидела в первом ряду, ловит ее у центрального входа, бледную и растерянную.
– Ты такая умни… – Олеся Георгиевна замирает, внимательно смотрит на дочь. – С тобой все хорошо?
– Более чем, – Ульяна, еле передвигая ногами, садится в такси, целуя мать в щеку напоследок. – Я сегодня останусь у Лизы, – уточняет вялым голосом.
Как только машина срывается с места, Улька достает из рюкзака телефон. Там больше десяти пропущенных от Громова. Крепче стискивает мобильный и просит таксиста изменить маршрут.
Оказавшись у клиники, где работает Степа, выползает из машины, медленно поднимается по ступенькам, интересуясь на рецепции, свободен ли Степан. Рыжеволосая девушка сообщает, что у него операция, уточняя, что у нему только по предварительной записи. Никольская не реагирует на ее слова и усаживается на синий диван в холле. Ждет. Честно говоря, сама не знает, чего ждет.
Степа появляется не скоро. Между делом подходит к рецепции, что-то спрашивает, ее, кажется, не замечает. Администраторша сама указывает ему на Ульку. Громов хмурится, смотрит на нее пристально, с хорошо скрываемой внутри злобой.
Затащив ее в свой кабинет, усаживает в кресло.
– Где ты была? Как из дома вышла?
– Не ругайся, – она медленно шевелит губами, еле разлепляя глаза, – я вышла через бассейн.
– Что?
– У тебя есть таблеточка? Мне очень плохо.
– Где ты была? – Степан набирает кому-то по внутреннему телефону и, положив трубку, присаживается перед Улькой на корточки. – В театре?
– Я же говорила, что не могу их подвести.
– Дура, – выдает сквозь зубы.
Громов нервничает, ему не нравится, как она выглядит. Бледная, еле живая. Какого черта она вообще поперлась на работу, ведь просил же.
– Иди сюда, – поднимается и тянет к ней руки, пересаживает на диван, – бестолковая, – прижимает к себе, аккуратно касаясь ее головы, прикладывая ладонь к затылку.
– Я хочу домой.
– Ну конечно. Так, сейчас тебя посмотрит врач, а потом я заберу тебя домой.
– Хорошо.
Глава 10
Он не помнил, когда последний раз о ком-то так заботился. И заботился ли вообще?
Они вернулись в дом ближе к вечеру, Ульяна выглядела на порядок лучше, теперь она хотя бы была похожа на живого человека. С ее лица пропала эта смертельная белизна, и щеки слегка озарились румянцем. Как только у нее хватило ума свалить из дома, выпрыгнув в бассейн? Ненормальная.
В гостиной горит свет, Улька сидит на диване с чашкой чая, по шею завернувшись в плед. Она с интересом наблюдает за Степой, он ходит по дому, разговаривает по телефону на сугубо рабочем языке, отдает какие-то распоряжения, иногда заглядывает в раскрытый на баре ноутбук. Когда его глаза сталкиваются с Ульяниными, она понимает, что точно не сможет избежать выволочки, которую он ей устроит. В том, что он это сделает, сомневаться даже не стоит.
Никольская делает очередной глоток теплой жидкости, вздрагивая от хлопка, с которым Степа закрывает компьютер и направляется к ней.
– Я очень больна, и меня ни в коем случае нельзя ругать, – подавляет свою улыбку поджатыми губами.
– Я тихо, – мужчина садится рядом и, забрав из ее рук кружку, ставит ту на пол. Его ладони обхватывают девичью талию, тянут Ульяну на себя, усаживая на колени. – Очень и очень тихо, – разворачивает ее кокон из пледа, прикасаясь пальцами к ключице.
Ульяна подается вперед, льнет к нему всем телом, упирается носиком в мощную шею, чувствуя между ними испепеляющий жар.
– Я не могла не пойти, – касается его щеки, – не могла. Прости меня, – находит мужские губы, едва дотрагиваясь до них своими, – ты меня простишь? – улыбается ему в лицо, заползая своими прохладными ладошками под его футболку.
Громов ухмыляется, проходит потоком прикосновений по ее спине, опускаясь ниже, сжимая ягодицы. Еще пару минут назад он был готов оторвать ей голову за очередные проделки, за фокусы со своим здоровьем, а сейчас смотрит в эти синие глаза и не может подобрать слов, чтобы устроить ей головомойку. У него складывается стойкое впечатление, что она знает его лучше, нежели он сам.
Ульяна гладит его плечи, устанавливает прочный визуальный контакт. Ее чувственные губы озаряет улыбка, делая ее лицо еще милее.
– Прости меня, Степочка, я больше так не буду, – она продолжает шептать, гладить его руки, крепкие мускулы которых перекатываются под ее ладонями от напряжения.
– В следующий раз я пристегну тебя к батарее.
– Договорились. Впредь я буду очень и очень послушной. Спасибо тебе.
– Как твоя голова? – он аккуратно трогает ее волосы.
– Нормально, почти не болит, все-таки у меня был сотряс.
– Легкий. Не делай так больше.
– Хорошо, я тебе обещаю, – невольно ерзает на его коленях, чувствуя каменную эрекцию, смотрит вниз. Ей это нравится, но в то же время пугает. Она ощущает себя странно, потому что вновь ему врет. Она так долго его провоцировала, и теперь он ждет от нее чего-то большего.
Ульяна упирается лбом в Степино плечо, набирает в легкие побольше воздуха. Ей нужно внести ясность. Сейчас.
– Ты знаешь, я хотела тебе сказать, еще вчера… в общем, ты будешь первым, – шепчет довольно быстро, крепче обнимая мужскую шею.
– Я в курсе.
Его спокойный голос возвращает ей уверенность, но вместе с тем подкидывает любопытства.
– Откуда?
– Догадался.
– Я что-то делаю не так? – она отстраняется, бросая серьезный взгляд к его лицу.
– Все так. Иди сюда. Вчера ты хотела обниматься.
– Я и сейчас хочу, – она тянет к нему ладошки, утопая в крепких объятиях. Пропитывается нежностью и ароматом мужского парфюма. От Громова приятно пахнет.
Степан притягивает ее ближе, находит губы, целует. Пожирает ее пухлый рот, растворяется в ней. Она такая податливая, хрупкая, словно была создана только для него. Иногда он уверен, что боится ее. Почему-то рядом с ней ему не хочется быть отстраненным. Хочется просто быть, знать, что она думает, чего хочет. Она по капле вытягивает из него чувства, словно заколдовывает. Ее мягкость и непосредственность подкупают, рушат все созданные до этого границы.
Поцелуй становится глубже, Улькины пальцы проворно задирают на нем футболку, требуют ее снять. Вслед за футболкой на пол летит ее серенькая майка. Небольшая упругая грудь вздымается, а с губ срываются тихие стоны от прикосновений.
Девичьи ресницы подрагивают, пальцы сильнее впиваются в плечи.
– Я хочу, чтобы у нас все было по-настоящему, – разводит ноги шире, немного привстав.
– Для тебя это будет не очень приятно.
– Знаю. И я подготовилась, чуть-чуть, – вытаскивает презерватив из своих шорт. – У меня растяжка, и я справлюсь.
В ней полно азарта, интереса и страха. Она разрывает фольгу, чувствуя, как дрожат пальцы. Понимает, что Степа это замечает, краснеет, тянется к ширинке, но он обхватывает ее запястья, отводит чуть в сторону. Спускает брюки, лишая ее возможности грохнуться в обморок от волнения и неуверенности. Стягивает с ее стройных ножек розовые шорты, белые трусики, не переставая целовать. Он покрывает мелкими поцелуями ее шею, провоцируя тело пускать все новые и новые порции мурашек.
Ульяна раскатывает презерватив по толстому вздыбленному члену, упираясь коленями в диван. Привстает, ахая от чувства наполненности. Его пальцы погружаются в нее, обводят скользкий клитор, потирают его до ноющих, несдерживаемых ощущений. Ульяна извивается в его руках, чувствует приближающийся взрыв. Прижимается ближе, глотает собственные всхлипы. Ее трясет, теперь уже от удовольствия, от разрывающего тело наслаждения. Она сочится желанием и бешеным нетерпением. Второе играет с ней злую шутку. Никольская не поддается, сопротивляется Степиному желанию уложить ее на спину. И опередив его, резко опускается, вбирая в себя мужскую плоть до основания.