– За забором направо.
– Поняла.
Пока Ульяна маневрирует по не совсем ровной грунтовке, Гром наблюдает за ее реакциями. Как она морщит лоб, вытягивает шею, чтобы лучше увидеть дорогу, закусывает губу или высовывает кончик языка, с энтузиазмом выкручивая руль. Он смотрит на нее, чувствуя то, насколько он привык. Привык к ее непосредственности, улыбкам, позитиву. Она живет в его доме чуть меньше недели, а он совершенно не знает, что будет делать, если она решит уйти. С ней он меняется, с ней у него есть эмоции, с ней он чувствует. Чувствует то, насколько она дорога, то, насколько он в нее влюблен.
– Мы приехали, – Ульяна ставит машину на паркинг и смотрит на бушующий залив широко распахнутыми глазами, – сто лет здесь не была, – выбирается из салона и вдыхает холодный воздух, пронизанный запахом воды.
– Капюшон надень, – Степа обходит машину, накидывая на Улькину голову капюшон.
Они направляются к воде, идут вдоль берега, держась за руки. Никольская бурлит эмоциями, не собираясь их сдерживать. Что-то говорит, говорит, без умолку, много улыбается, но в какой-то момент поджимает губы и замолкает. Правда, после срывается, замирает, упираясь ладонями в Степину грудь.
– Громов, тебе вообще со мной неинтересно, да?
– Что? – он хмурится, не совсем понимая, о чем она.
– То. Ты вечно молчишь. Я понимаю, у меня нет красного диплома, я не училась на пятерки и, может быть, не такая умная…
Степан накрывает ее губы поцелуем, прерывая поток этого несвязного бреда. Приподымает над землей, вынуждая обхватить его корпус ногами. Немного отстраняется, смотрит в глаза, затянувшиеся влажной пленкой, и качает головой.
– Ульяна, я не самый приятный собеседник. Я тебя слушаю, слышу, – его губ касается улыбка, – но я не могу, как и ты, вот так обыденно болтать ни о чем. Это не в обиду тебе, – сразу обрывает ее попытку возмущения, – я не люблю говорить просто ради того, чтобы говорить.
– Как с тобой сложно, – она вздыхает, – ну ладно, вернемся к этому через годик, думаю, все будет иначе, – облизывает пересохшие губы. – Поставь меня на землю.
– Нет, ни за что.
Они здесь вдвоем, в таком тягуче-сладком уединении. Их обдувает холодным ветром, из-за которого не слышно ничего вокруг. Только сильные порывы и всплески волн. У берега прозрачная вода превращается в пену, омывая золотой песок, искристо переливаясь под проглядывающими лучами солнца.
Глава 13
У камина тепло, Ульяна отогревает свои холодные пальчики, сидя в уютном кресле. Степа подает ей горячий чай и садится на пол, распрямляя колени. Улька нагло закидывает ноги ему на плечи.
– Видишь, я уже поселилась на твоей шее, – посмеивается, делая глоток облепихового чая.
Степины пальцы проходятся по ее голени поглаживающими движениями.
– Почему ты вернулся из Америки? Тебе там не нравилось?
– Нравилось, – Громов сводит брови, – я изначально не планировал задерживаться там надолго. Это был хороший опыт, не более.
– Я не знаю, как сказать родителям о нас. Наверное, нужно, да? Они все равно узнают, когда я отменю свадьбу, – девушка прикладывает пальцы к губам. – Кстати, Макс оказался геем, представляешь? Он хотел жениться на мне для прикрытия.
– Практично, – только и выдает Громов.
– Очень. Боюсь ехать домой, мама устроит скандал.
– Я могу поехать с тобой.
– О нет, не нужно. Скандал будет еще громче, я лучше сама…
– Уверена?
– Более чем.
Степа целует ее колено, и Улька проворно переползает на пол. Усаживается рядом, тесно прижимаясь к мужскому боку. Огонь в камине успокаивающе потрескивает.
***
Утром Степа отвозит Ульяну в театр и не хочет с ней прощаться. Улька целует первая, перелезая к нему на колени, ее пальчики проворно расстегивают верхние пуговицы на его рубашке, а ладошки обхватывают шею.
– Я буду скучать, – мурлычет ему на ухо.
– Я тоже. Тебя забрать вечером?
– Нет, я съезжу к родителям.
– Ладно. Я вызову эвакуатор, чтобы твою машину привезли сюда.
– Спасибо.
– Будь осторожнее.
– Непременно.
Когда она выскальзывает на улицу, Степа провожает ее глазами до входа и ждет, пока она скроется за массивными дверьми, лишь после этого трогается с места.
В клинике бедлам с самого утра. Сегодня у него восемь операций, после которых он вернется домой, валясь с ног. Лера оперативно подсовывает ему карты пациентов, вкратце рассказывает о проблемах и приносит кофе.
Степан делает несколько глотков, оставляя стаканчик на столе, заходит в душевую. Снимает часы, широкое золотое кольцо с безымянного пальца на левой руке, после чего принимает контрастный душ. Обтершись полотенцем, переодевается в операционный костюм, надевает тапочки, бахилы, шапочку.
Непосредственно перед самой операцией Громов моет руки, обрабатывает ногтевые ложа и околоногтевые области одноразовыми стерильными деревянными палочками, которые смочены антисептиком, его же наносит на области кистей и предплечий втирающими движениями. Дождавшись полного испарения антисептика, надевает стерильные перчатки.
В операционной его уже ждет команда, Лера помогает надеть фартук, рукава. Через несколько минут зажигается операционный светильник с довольно холодным светом. На столе девушка двадцати пяти лет, пострадала в аварии. Повреждения костей носа со смещением костных отломков, нуждается в сентопластике – восстановлении носовой перегородки.
Когда все заканчивается, Громов снимает экипировку, выкидывая все в урну. В получасовой перерыв идет покурить, именно в этот момент на улице начинается дождь. Выбросив окурок, мужчина возвращается, день проходит быстро, на ногах, в уже привычном ему ритме.
Прежде чем поехать домой, Степа проверяет входящие, пара пропущенных, но ни одного от Ульяны, это нервирует. Выбрав ее номер, мужчина нажимает вызов – Улька отвечает почти сразу.
– Ты где? – облокачивается на спинку кресла.
– Я у родителей, вот только припарковалась. Сижу в машине у дома, боюсь туда заходить.
– Мне приехать?
– Нет, точнее… я уже не знаю. Может, правда тебе лучше приехать? – шепчет.
– Я буду минут через сорок- час.
– Ладно. Держи за меня кулачки. Я пошла.
Никольская вылезает из машины и воинственно направляется в сторону родительского дома. Открывает дверь, заглядывая внутрь, первый, кого она видит, папа. Он улыбается дочери и идет навстречу.
– Я по тебе скучал, – целует Ульку в щеку, – совсем нас забыла.
– Не совсем, где мама?
– В гостиной. Максим заглянул, ты прямо как чувствовала, он сегодня вернулся, хотел сделать тебе сюрприз.
– Максим, значит. Ну-ну. Папа, – Никольская сжимает запястье отца, – я не выйду за него замуж. Мы отменяем свадьбу.
Мужчина замирает, после чего медленно кивает, не до конца понимая намерения дочери и что между ними произошло, правда, Ульянка сразу ставит все на свои места.
– Я люблю другого. И ты его знаешь, того, в кого я влюблена.
Артур Павлович поджимает губы, конечно, он догадывается. Еще тогда догадывался, что Улька помешана на Громове, все боялся, что она наделает глупостей, но его уверенность в Степане вселяла надежду. Громов бы никогда не связался с малолеткой, только вот сейчас его дочь уже взрослая. Самостоятельная. Олеся этого не поймет, она не даст им спокойной жизни. Никольский это понимал, понимал и опасался действий и слов жены.
– Я догадывался. Ульяна, не стоит пока говорить маме…
– Но я не выйду за Макса, пап, он тоже не такой святой. Этот брак ему нужен в корыстных целях.
– Каких?
– Я не могу тебе сказать, это слишком для него личное. Но знай, он меня не любит. Все его слова – притворство.
– Ладно, мы что-нибудь придумаем. Правда же?
– Да, пап. Почему вы с мамой такие разные? Почему она не может так же, как ты? Почему ей так тяжело понять?
– Мама очень сложный человек, но очень ранимый, хоть этого и не видно. Она хороший человек, родитель и желает вам с Дёмкой только добра.
– Я понимаю.
Ульяна выдыхает и шагает в сторону гостиной, еще на пороге встречаясь с Максом взглядами.
– Ну привет, любимый, – шипит приторно-сладко, – ты уже прилетел, а я тебя совсем не ждала.
Олеся Георгиевна меняется в лице. Ее дочь в очередной раз ведет себя отвратительно и ни капли этого не стесняется.
– Ульяна, – женщина возмущена, даже привстала со стула в своем порыве недовольства.
– Мама, свадьбы не будет, – безапелляционно заявляет дочь.
– Что?
– То. Мы с Максом расстались, всю эту неделю я жила у Громова. Я его люблю, и если уж и выйду замуж, то только за Степу.
Никольская-старшая становится пунцовой, по ее некогда светлой коже ползут багровые пятна.
– Что ты несешь? – шипит на Ульку.
– Правду. Я говорю правду, ту, которую ты, мамочка, так не любишь!
– Ульяна, – отец тяжело вздыхает.
– Подожди, Артур, подожди, видишь, наша неблагодарная дочь хочет высказаться.
– Да, хочу. Всегда хотела. Я устала от этого бреда, ты считаешь правой только себя, а до остальных тебе нет дела. Нет и никогда не было. И вообще, я переезжаю к Степе. Ясно?
Максим наблюдает за разыгравшейся ссорой с понурым лицом, он до последнего надеялся, что Улька струсит, как и всегда, подчинится матери, но, видимо, все действительно изменилось. Молодой человек поднимается со стула и без каких-либо слов направляется к двери.
– Видишь! Видишь, до чего ты довела человека? – кричит мать, указывая на Макса. – Ты просто, просто…
– Что? Какая, мама? Выговорись, пусть тебе станет легче! Я все детство была бездарной, потом бесстыжей, теперь неблагодарной. Я хоть раз была для тебя нормальной? Хоть раз, мама?
Женщина нервно передергивает плечами, задвигает свой стул и без слов поднимается наверх.
Никольский смотрит жене вслед и медленно переводит взгляд к дочери.
– Ульян…
– Извини, пап. Я просто больше не могу молчать. Не могу.
В кармане начинает звенеть мобильный, и Улька вытягивает гаджет. Отвечает Громову, заверяя, что уже выходит.