— Хоть где то хорошие новости. Я про тушенку. — Улыбаюсь.
— Встать можешь? Давай помогу, обопрись об меня, и пойдем вон туда, под дерево. Тут сейчас солнце припекать будет.
— Сколько я валялся?
— Сам прикинь, ночь была, а сейчас к обеду ближе.
Потихоньку переполз под раскидистый клен, почти полностью заслонявший солнце. Тут не так жарко, да и травка помягче. Возле дерева были разложены вещи, те, что Володя успел достать из затонувшего танка — пулемет, пара дисков к нему, винтовка, две гранаты, какая-то фляжка и бутылка шнапса.
— Лихо мы накрошили их. Не зря танк угоняли. До фронта не доехали, так, наверное, целую роту положили. — Володя подмигнул мне — И ты немного пулеметик освоил, глядишь, хороший солдат получится. Нам бы только до своих добраться… А там повоюем! Пойду еще нырну, к ночи отлежишься и двинемся.
Тем временем в штабе шестой немецкой армии, командующий 16-й танковой дивизией генерал — лейтенант Ангерн, слушал доклад начальника штаба генерал-майора Хубе. Чем больше штабист говорил, тем больше командующий хмурился.
— Откуда в нашем тылу русские танки? Тем более КВ?!
— Донесение пришло только утром, я еще не уточнял, но рапортует командир 369—го хорватского егерского полка полковник Санне.
— И что он там рапортует? Только точно.
— Дословно: — Атакован в ночь на 12 августа превосходящими силами противника, предположительно прорывающейся из окружения танковой группой, численностью до батальона. В ходе боев была почти полностью уничтожена 2 рота 369 полка, первой принявшая на себя основной удар противника. К утру 12 августа ответным огнем противник был рассеян и обращен в бегство.
Подпись: Командир 369—го хорватского егерского полка полковник Санне.
— Еще, офицер связи сказал, что вторая рота не просто уничтожена, она пропала. Но они не знали, как написать это в донесении. — Добавил начальник штаба.
— Интересно. Еще и пропала. А что потери противника? Сколько наши доблестные хорваты подбили танков? И подбили ли? Точнее — были ли танки вообще? Может они там перепились и перестреляли друг друга! Свиньи! Понабрали всяких отбросов! Скорее всего, эта рота в какой-нибудь деревне водку жрет и баб тискает. Как только будут подробности, все мне на стол. Свободен.
— Слушаюсь господин генерал!
Голова почти не болела, лицо правда было все в ссадинах, поболтало меня нормально так в танке. Ладно, зубы целы. Пока я спал, на траве существенно прибавилось запасов. Еще штук пять дисков для ДТ, три колотушки, кучка патронов к винтовке, которая осталась только одна у нас, — вторую потеряли в бою, когда танк воровали, точнее возвращали.
— Я плотик сделал, речка эта хоть и мелковата, но плот пройдет, может и не заметят нас ночью. Будем слушать в четыре уха, и если что прибьемся где-нибудь. Название у реки запоминающееся — «Гнилая».
— А куда она течет?
— Да бог его знает, куда-нибудь да приплывем. Главное отсюда подальше. Ищут нас, весь день собаки лают.
— Когда отправляемся? Как стемнеет?
— Ну да, не сейчас же отсвечивать. Надо только бортик с одной стороны сделать из бревен, чтобы было где укрыться.
Наскоро пообедав, перенесли все наши вещи на плот, который был довольно внушительных размеров, и чуть стемнело, отчалили от берега. Место, где закончил свой боевой путь наш танк, было приметным, напротив, на другом берегу, торчала белая скала, высотой метра четыре примерно. Когда отобьем речку обратно, можно поднять. Машина то целая.
Утро мы встретили, надежно укрыв свое плавсредство так, что его не было видно ни с реки, ни с берега. Весь день продрыхли, а к ночи снова поплыли. За темное время суток успевали продвинуться не на много, тем более что не гребли, только багром отталкивались если подплывали близко к берегу. И все же, на третье утро мы почти вплотную приблизились к линии фронта. Отчетливо слышалась пулеметная стрельба, минометные хлопки. Тут и там взлетали ракеты, и отрывисто лаяли зенитки, выцеливая пролетающие самолеты.
Разведка ничего хорошего не принесла, немцев было так густо, что пройти через их строй, не представлялось возможным. Нужно было двигаться вдоль фронта, ища более подходящее место для перехода. Естественно все это только ночью. Шли от лесочка к лесочку, где ползком, где перебежками. Несколько раз чудом оставались незамеченными, проходили за ночь, не больше нескольких километров. Подолгу прятались. Перед рассветом тщательно выбирали место для дневки, такое, чтобы можно было не только укрыться, но и при необходимости принять бой.
В этот раз выбор пал на высокую колокольню, оставшуюся от разрушенной бомбежкой церкви. Лестницы не было, до проема, через который можно было забраться внутрь, метра три. Срубили толстую ветку и по ней забрались наверх. Со стороны нас было не видно, позади колокольни высился каменистый пригорок, заваленный большими валунами, а от переднего края защищала сама башня. Обзор открывался хороший, расположение противника как на ладони. С самой верхотуры были видны танки, заботливо укрытые со всех сторон сеном, они стояли позади нашей позиции, а в лесочке, пряталась артиллерийская батарея. Чуть левее располагались минометные расчеты и склады. В полуразрушенном здании, наблюдалось постоянное движение, солдаты и офицеры шныряли туда-сюда. Может штаб. Володя залез под самый купол, и на рваной немецкой карте, найденной у немца мотоциклиста, рисовал все что видел. Сведения были очень важными, просто представить себе, как можно было бы ударить артиллерией, враз уничтожив все эти батареи, танки, склады. Вот только как перебраться туда? Оставалось одно — наблюдать.
Просидев день на колокольне, и изведя всю бумагу что удалось найти, решили действовать. Линия фронта шла вдоль малюсенькой речушки, к которой с двух сторон почти вплотную подходил лес, у немцев через каждые триста-четыреста метров располагались пулеметные гнезда с наблюдательными пунктами, плюс все открытое пространство перед рекой было густо усеяно минами. Примерно так же было и с нашей стороны. По плану, мы должны будем уничтожить расчет пулемета, главное сделать это тихо. Затем преодолеть минное поле, на котором, если предположить что они готовятся к наступлению, мин быть уже не должно, не будут же они, наступая, сами подрываться. Потом переплыть, или перейти реку — и мы дома. Главное, добраться до леса на нашей стороне.
— Я скопировал карты в двух экземплярах, один мне, второй тебе. Будем надеяться, что дойдем оба, но так оно вернее будет. — Володя протянул мне скрученные в рулон бумаги. — Постарайся не намочить. Расплывутся.
— Надо отвлечь немцев, иначе ни ты, ни я — не дойдем. Я останусь и прикрою тебя с колокольни, винтовка у меня хорошая, будешь переходить не ночью, а на рассвете. Сниму пулеметчиков, и по обстановке буду отстреливать всех, кто к тебе полезет. Когда приспичит, пересяду за пулемет, надо только позицию хорошую оборудовать. Утром туман у реки, так что тебя видно не будет, а все кто будет подходить к реке — у меня как на ладони. — На мой взгляд это единственный шанс доставить карту на тут сторону.
— Ты же себе приговор подписываешь. Не страшно? — Володя посмотрел мне в глаза.
Я задумался.
— Страшно. Куда же без этого. — Он, отвернувшись к окну, о чем-то задумался.
— Хорошо, так и сделаем. Только одно но, увидишь что я спустился к реке в туман, сразу уходи вниз к плоту, так же как мы пришли, может сумеешь оторваться. Если я дойду, выпущу красную ракету. Если ее не будет, ищи способ пройти самому.
Пока не совсем стемнело, оборудовали три огневые точки, прикрыв бойницы камнями, и разложив патроны для удобства. На взгорке, позади колокольни, между огромных валунов пристроили пулемет, когда будут наседать, отступлю сюда, может, еще постреляю. Из-под разрушенной церкви, прямо на этот пригорок, когда-то шел подземный ход, теперь он обвалился, и можно было пройти по этому овражку, не опасаясь шальной пули.
Под утро, только забрезжил рассвет, мы обнялись и Володя выступил на исходную. Когда я начну стрельбу, его задача незаметно пробраться к реке, и, под прикрытием тумана, перейти, или переплыть ее, потом доползти до леса — и он дома.
Забравшись на колокольню, прицеливаюсь в пулеметчиков — до них метров пятьсот. Далековато конечно, но им от меня даже укрыться негде. Мешки защищают только со стороны фронта. Приклад бьет в плечо, звук выстрела разносится по округе, первый номер пулеметного расчета утыкается в землю. Еще выстрел — второй ложится рядом. Перевожу огонь на второе гнездо, там еще и офицер с биноклем.
Немец зажимает руку и пытается спрятаться за бруствером, не понимая откуда стреляют. Смотрю на то место, где должен быть Володя — он ползет, быстро перебирая руками и ногами. Еще пара минут, и скроется в тумане, а там и река в двух шагах.
Офицер, похоже, понимает, что стреляют сзади, но слишком поздно — пуля уже летит к нему. Еще стреляю. Второй номер перебрасывает пулемет на другую сторону бруствера и начинает палить по мне. Меняю позицию.
Выцеливая перебегающего от кочки к кочке фашиста, с ужасом понимаю, что ещё минута, и немцы, подобравшись вплотную, просто закидают меня гранатами. Нужно бежать. Причем немедля. Кто-то в моей голове, наверное совесть, возразил — Володя ещё не дошёл, если уйти, он погибнет. И значит все зря.
Все правильно, только если останусь, погибну сам. Прильнув к прицелу, пытаюсь отстрелить самых прытких, ещё парочку и ходу, пробегу по овражку до холма, а там трава высокая, спрячусь, может не найдут. Пальнув два раза куда-то в молоко, хочу встать, но с ужасом понимаю — не могу. Наверное, меня уже убили, просто я еще не понял, а тело уже не работает. Пока думаю, стреляю еще раз. Что за чёрт? Руки живут своей жизнью, пытаюсь напрячься и как-то повлиять на тело.
— Не мешай — шепчет совесть, и мне становится страшно. Ни руками, ни ногами двигать не получается, остается просто наблюдать за происходящим. И еще говорить могу, точнее думать.