– И что ты сделаешь? Посадишь меня в тюрьму, шлюха? Детей сама потянешь? Или пойдешь раздвигать ноги для «настоящих мужиков»? – озверевшим голосом рявкает Лиам, и я не могу сдержать потока слез, которые наворачиваются при одной лишь мысли о том, то Макс и Марианна давно проснулись от наших диких оров и наверняка трясутся от ужаса, забравшись в одну кровать. – Да я тебе жизни не дам, если вякнуть вздумаешь. И Макса с Мари заберу, в этом можешь не сомневаться. Найду как доказать, что ты полоумная и недееспособная, уж поверь! – разбрасывается пустыми угрозами Лиам. Но несмотря на то, что я знаю, ему не удастся отнять у меня детей, даже через суд, мне все равно становится не по себе, когда я представляю себе подобный исход. Я больше никогда не откажусь от своих детей, не важно во сне или наяву, но я буду бороться за них до последней капли крови, если придется. – Мне стоило сделать это, еще в тот момент, когда в наш дом пришла мамаша этого идеального и давно мертвого ублюдка и все мне рассказала о вашей «вселенской» любви! Божественный партнер, бл*дь. А я дерьмо собачее, да? Скучный, надоевший муженек, ведущий бесцельный образ жизни? А ты сама то, какая, Ария? Принимай свое отражение, соответствие, или правда глаза колет? Ты тоже не подарок и совсем не та женщина, на которую я когда-то обратил внимание!
– Мама Эйдена приходила в наш дом? Когда это было? – кажется, это единственная важная информация, которую я вычленила из бесконечных оскорблений Лиама, несмотря на то, что отчасти он прав. Я забросила себя, он плюнул на себя, и как следствие – проблемы, отсутствие любви и нежности, общения, поддержки и тепла, ведущие к полному разрушению брака. Самое жуткое в том, что подобный тип деградации взаимоотношений не заметен на начальных стадиях. Долгое время ты успокаиваешь себя просто фразой «все хорошо», но одним прекрасным утром вы просыпаетесь чужими людьми, у которых больше нет никаких точек соприкосновения и планов на будущее.
– Приходила давно, несколько лет назад. Макс и Мари были еще маленькими, ты пошла с ними в больницу. Эта кошелка заявилась в наш дом и начала со слезами на глазах заливать мне о том, как вы дружили, как были близки…еле выпроводил её, она собиралась ждать тебя до позднего вечера, но мне удалось убедить её в том, что я передам тебе долбанное письмо от твоего любимого покойника, – меня бросает в ужас от слов Лиама, но я отдаю себе полный отчет в том, что с его пьяного языка срывается абсолютная правда. Мой муж с его хроническим отсутствием фантазии, просто не способен выдумать ничего подобного и так эмоционально рявкать о том, чего не было.
– Что? Какое письмо? – в это мгновение я в полной мере понимаю, что чувствует человек во время землетрясения, и, каково это, когда земля под тобой раскалывается, исчезает…и состояние неизбежного падения в бездну дарит не ощущение полета, а пожирающее изнутри чувство отчаяния. Я так понимаю, Лиам говорит о матери Эйдена, с которой мы были не особо близки, но я знаю, она очень сильно любила своего сына, учитывая то, что у Эйда всегда были напряженные отношения с отцом и со всеми членами их деспотичной элитной династии. Эйдан вечно шел против тиранических целей, уставов и правил отца, которые были направлены на то, что сын и наследник просто обязан стать его копией, продолжить все проекты и возглавить семейный бизнес, реализовать все амбициозные планы и желания отца. Но Эйдан был слишком свободолюбив и своенравен, чтобы стать чьей-то карманной марионеткой, и я знаю, он конфликтовал с семьей с самого детства, настаивая на полной сепарации и своем деле, своих достижениях, своих успехах.
Мой сильный и упрямый до мозга костей мужчина. Он ценил лишь то, что создавал своими руками, усилиями и только то, что доставалось ему после вложения своих внутренних ресурсов и испытывал острую неприязнь к чувству быть кому-то обязанным, даже в какой-либо мелочи. Иногда мне казалось, что это ощущение душило его, и не пойди он своим путем, Эйдан бы просто задохнулся в рамках, установленных членами семьи.
По крайней мере, это все, что я помню, но я так сильно запуталась и уже не знаю, какая часть из моих воспоминаний – правда. И мое сердце переходит на хаотичный, беспорядочный бег от мысли о письме от Эйдена…когда он его написал, что там сказано, и зачем он это сделал? Неужели он знал, что погибнет? Как такое возможно? Почему передал его через мать, и почему она не позвонила мне перед тем, как прийти или после, чтобы убедиться, что оно оказалось в руках получателя?
Сотни вопросов, но ответ на них один: что-то внутри подсказывает мне, во всем мире нет ничего важнее сейчас, чем это письмо.
Я более чем уверена, это не просто зацепка, что приведет меня к правде, а настоящая нить Ариадны, и она может вывести меня из гребанного лабиринта, в которое угодило мое сознание. И теперь, когда я наконец вижу, как волшебная путеводная звезда маячит на моей линии горизонта, мне осталось лишь следовать за ней и ни в коем случае не упускать из виду.
– Когда она передела его, когда приходила? – едва дыша, заваливаю Лиама вопросами, не в силах скрыть свое волнение и возбуждение, связанное с предвкушением прочтения письма, написанного рукой любимого.
– Вижу, ты оживилась, дорогая моя. Такая взволнованная и возбуждённая, живая. Да у тебя глаза горят так, как никогда при взгляде на меня не горели, потаскуха! – грубой хваткой Лиам хватает меня за предплечье, сдавливая его с такой силой, что я невольно вскрикиваю, за что получаю очередную увесистую оплеуху от мужа. Внутренности обжигает раскаленной магмой, я мечтаю выцарапать пьяному уроду глаза и не верю, что это жалкое подобие мужчины, что самоутверждается, унижая женщину, свою собственную жену – отец моих детей.
И это моя жизнь…жизнь, но для меня она все равно куда лучше той, идеальной, где я являюсь убийцей нашего ребенка, предательницей и женщиной, моральные принципы которой совершено несовместимы с моими. Я просто застряла, застряла между этими двумя мирами, и выбирать между ними сейчас, это все равно что пытаться понять, где я предпочитаю жить больше: в аду или чистилище.
Но это моя жизнь…которую я выбрала.
Которую я выбрала.
Которую я выбрала. Выбрала, выбрала, выбрала. Придумала… – сквозь поток одного и того же повторяющегося слова вспыхивает новое. Придумала, сбежала, ушла в себя. Оно озаряет сознание вспышкой яркого света и тут же угасает, мешая мне до конца понять, что это все означает.
– Это неправда, Лиам. Ты был дорог мне всегда, и по-своему я тебя полюбила. Просто я и Эйдан всегда были чем-то другим. Чем-то большим…Мне не объяснить никогда, понимаешь? Это все равно что пытаться словами описать бесконечность… – вдруг устало бросаю я, пытаясь ослабить его цепкую хватку на своем предплечье. Мощные волны разрушительной агрессии исходящие от Лиама, оседают тяжелым, режущим наживую чувством в районе солнечного сплетения, но я держусь изо всех сил, едва стоя на дрожащих ногах, сохраняя гордое выражение лица и чувство собственного достоинства, несмотря на наверняка огромные красные отметины, что оставили его ладони на моих щеках. – Мы любили друг друга, и это была не просто первая любовь, легкая интрижка…это была судьба. А потом нас настиг злой рок. А меня – такая боль, которую я ни одному врагу не пожелаю. Он умер! Он мертв. И это было для меня равносильно тому, что потерять часть себя. Физически. Жизнь для меня остановилась в тот день несмотря на то, что существование мой организм продолжал. Поэтому не вини меня за то, что я интуитивно искала в своей жизни источник, который сможет вернуть меня к жизни. Им оказался ты, наши дети. Ты не стал кислородом, Лиам, но ты стал «аппаратом», с помощью которого я смогла полноценно дышать, если ты понимаешь, о чем я. Я знаю, это звучит жестоко, так, словно я использовала тебя, чтобы залатать свои раны…Это не совсем правда. Ведь я искренне верила в то, что все образуется, время исцелит мое сердце, и я стану по-настоящему счастливой с тобой. Но этого не произошло, Лиам…я не виновата. Не виновата в том, что однажды встретила того человека, кого многим в жизни так не удается встретить. Своего, особенного, родного с первого взгляда. Такие чувства, встреча родных душ – дар и проклятье одновременно. Потому что между нами была такая связь и единство, после которой очень трудно что-либо почувствовать к другому человеку…после подобного невозможно согласиться на меньшее, понимаешь? Я не такой человек для тебя…а ты для меня.
– Значит, меньшее это я? Ты совсем страх потеряла, идиотка? – Лиаму глубоко плевать на мои искренние разговоры о близости душ, и я понимаю его. Он чувствует себя использованным и ненужным, но глупо отрицать того, что в начале отношений нам было хорошо, и я делала все, что в моих силах, чтобы полюбить его. Разъярённый муж сдавливает мой подбородок до хруста в челюстном суставе, его слюни орошают мое лицо, когда Лиам начинает пыхтеть и разговаривать, а ноздри раздуваются, как у быка, перед которым с упоением машут красной тряпкой.
Мной овладевает ужас, когда я замечаю, насколько сильно темнеют его глаза, превращаясь в два черных зеркала, проявившимися между опухшими, красными веками. Я уже жалею, что раскрыла ему все карты, начала говорить об Эйдане с такой теплотой и любовью. Хотя…почему я должна жалеть? Разве ситуация в моей жизни может стать ещё хуже? Я и так на самом дне коктейля из чистейшего безумия.
– Я не боюсь тебя, Лиам, – смело заявляю я, несмотря на то, что приходится прикладывать немало усилий, чтобы шевелить челюстью в подобном положении. – Просто верни мне письмо, умоляю. Где оно, Лиам? Прошу, отдай его мне.
– Умоляешь меня, детка? Отлично…продолжай, умоляй дальше. С удовольствием посмотрю на это, дрянь, – окончательно обезумев, Лиам швыряет меня в сторону холодильника так, что я ударяюсь затылком о холодный пластик и едва не теряю сознание, замечая, как окружающий мир погружается в бесконечно пролетающие мимо звезды, а зрение стремительно начинает падать.