Я смотрю на остальных. Тамар не сводит глаз с тела, в них читается страх, пузырьки выходят из регулятора все быстрее. Что же касается Ариэля, похоже, к нему вернулась вчерашняя тревога: тело застыло, взгляд серых глаз под маской непроницаем. Мне вспоминаются его слова, непрошеные и зловещие.
Здесь опасно.
Я заставляю себя развернуться и приблизиться к телу. Черты лица обретают резкость. Губы чуть приоткрыты, будто сейчас заговорят. Голубые глаза широко распахнуты, как это бывает при крике. Они еще не потускнели, но с боков уже проступают красные прожилки.
Всякое движение вокруг меня разом замирает. Подводная передышка оборачивается моим самым страшным кошмаром.
Робин.
Я не могу оторвать от нее глаз. Смотрю на это лицо, которое так хорошо знаю, и наконец задерживаю взгляд на ее лбу, где теперь алеет горизонтальный порез. Я опускаю взгляд на ее шею и вижу с каждой стороны жуткие синие отметины. Затем – еще ниже, на талию: полоска ткани от ее футболки обвилась вокруг выступа рифа. И потом – на ступни: одна зажата в щели похожего на камень коралла, поэтому тело и не может всплыть на поверхность. Она застряла там, неподвижная, только одежда колышется от морских течений.
Несмотря на пульсирующий внутри ужас, через мгновение мне удается опомниться. Это не Робин. Это Люси.
Не успев это осознать, я периферическим зрением замечаю какой-то блеск, достаточно яркий, чтобы отвлечь меня от страха, который захлестывает с головой. Пошарив по дну взглядом, я вижу в нескольких футах от тела кусочек металла, частично скрытый песком и поблескивающий в свете, идущем с поверхности. Я подплываю еще ближе, кровь стучит в ушах так, будто в голове бьются волны, и я протягиваю руку и вынимаю предмет из песка.
Разглядываю его. Как только я понимаю, что это, на меня обрушивается волна паники, которая захлестывает меня целиком. Из моего регулятора вырывается столб пузырьков, и я слышу какой-то звук, невнятный и сдавленный. Я вдруг осознаю, что кричу. Это мой крик, заглушенный тяжестью воды.
И я позволяю панике утянуть меня вниз.
6Брук
– Кхоп кхун кха, Сенгпхет, – говорю я, когда он ставит передо мной дымящийся кофе. Он кланяется, ладони сложены в благодарственном жесте.
– Пожалуйста, – говорит он медленно. – Вам надо. Вчера большая вечеринка. После кофе будет лучше. – Он делает паузу после каждого слова, вставляя между ними обаятельную улыбку.
Я улыбаюсь в ответ, что при разговоре с Сенгпхетом происходит само собой. Я замечаю у него под глазами темные круги. Кажется, даже он лег поздно – или встал рано. Могу только гадать, во сколько Фредерик обязал персонал выйти на работу, чтобы привести ресторан в порядок к открытию после вчерашней вечеринки.
Хотя уже почти девять утра, в «Тики-Палмс» до сих пор пусто. Остров как будто накрыло всеобщее похмелье.
Я проверяю вовлеченность у своего последнего поста в Инстаграме, который я выложила утром ровно в то время, когда мои американские подписчики заканчивают работу и наслаждаются вечерним отдыхом. Я замечаю новый комментарий от Travelbarbie, тоже тревел-инфлюенсерши, по сравнению с которой подписчиков у меня ничтожно мало. «Выглядит круто!» – написала она под одной из фотографий со вчерашнего вечера.
«Жаль, что тебя не было!» – пишу я в ответ.
Мне, конечно, не жаль. Travelbarbie действительно такая отвратная, как можно предположить по ее нику. Платиновая блондинка, все, что можно, увеличено – либо хирургически, либо с помощью макияжа, – она из тех блогеров, которые будут втюхивать подписчикам что угодно, от тампонов до чая для похудения, и быть такой, как она, мне никогда не хотелось. Когда я только начинала развивать BrookeaTrip и мы с ней пересеклись в Будапеште, я попросила ее сделать со мной селфи. В результате мне пришлось выслушать лекцию о том, насколько ценен ее «образ» и что люди сидят в соцсетях не за тем, чтобы им задвигали высокопарные речи о мире (чем, по ее мнению, занималась я), а чтобы вспомнить, как он прекрасен (что, по ее мнению, так успешно делает она). Но терпения мне не занимать, и в конце концов я уговорила ее: вечером она выложила у себя наше селфи. Это сработало. На следующее утро я проснулась и увидела, что ко мне пришло четыреста подписчиков.
Я заталкиваю воспоминание подальше, читаю еще несколько новых комментариев и делаю глоток из чашки, которую принес Сенгпхет.
– Блин! – громко вскрикиваю я, когда горячий кофе обжигает язык и на нем тут же образуется волдырь. От неожиданности зреющая в голове боль усиливается. Несмотря на обещание Нила во «Франжипани», похмелье склеивает мои обрывочные воспоминания о «Полнолуние-пати» в жалкое кино. Я разглядываю раскинувшуюся передо мной полосу пляжа, где теперь нет ни людей, ни оставшегося после них мусора. Представляю, как Сенгпхет и остальные работники курорта сегодня уже ходили по песку, когда солнце только показалось из-за горизонта. Мусорные мешки раздувались на легком ветру, пока они, уставшие, с сонными глазами, тщательно собирали все, что люди между делом бросали на землю во время вечеринки: все ради того, чтобы постояльцы видели драгоценный пляж только в абсолютно совершенном виде. После вчерашнего тишина почти режет ухо. Я до сих пор чувствую пульсирующие басы, которые болезненно отдаются в задних зубах.
Вдруг спокойствие этого утра нарушает приглушенный вскрик. Я снова оглядываю пляж, но ничего не вижу. Оборачиваюсь к Сенгпхету, но он в таком же замешательстве, как и я. Вскрик раздается опять, но на этот раз его сопровождает знакомый голос.
– Нужно тебя вытащить. Скорее!
Это Касс.
И тут я вижу их: они трепыхаются в воде метрах в двадцати от пляжа. Я наблюдаю за Касс, маску она сдвинула на лоб и, нагруженная снаряжением, тянет второго человека к берегу.
Что-то случилось.
Дальше на поверхности показываются еще две головы: наверное, это те ученики Касс, что постарше, которые были у нее на занятии вчера.
Один из них плывет вперед, его руки разрезают воду, он добирается до Касс и принимает у нее пострадавшего.
Я встаю и бегу к воде, им навстречу. Я смотрю, как они постепенно вылезают на берег, и кровь у меня в ушах стучит быстрее, достигая гнетущего пика. Оказавшись ближе, я узнаю человека, которого волочет ученик постарше. Это тот шумный британец, который вчера прервал наш разговор с Люси, утащив ее на вечеринку.
Но сейчас его лицо искривилось от боли, он молчит и, судя по всему, никак не помогает дотащить себя до берега.
Я захожу в море по колено и подхватываю британца с другой стороны, чтобы помочь отнести его подальше от воды. Даже для двоих он тяжеленный, по меньшей мере двести фунтов чистых мышц, и наших сил хватает только на то, чтобы проволочь его несколько шагов, а затем рухнуть на землю.
– Господи, что у вас случилось? С ним все нормально?
Вопросы сыплются из меня, как из пулемета, выскакивая изо рта прежде, чем мозг успевает подобрать слова.
– Даниэль слишком быстро всплыл, – говорит Касс, тяжело дыша. Она отстала от нас всего на несколько шагов. Она снимает маску, и я замечаю в ее глазах слезы. – Он запаниковал и сразу рванул наверх.
Я с облегчением выдыхаю. У него баротравма. Приятного, конечно, мало. Я слышала, как Касс и Нил обсуждали, чем опасно быстрое всплытие, но все не так плохо, как я думала. Последняя ученица тоже наконец добирается до пляжа, глаза у нее круглые, как луна, а лицо бледное, как бумага. Только тогда я понимаю, кого не хватает. Люси, девушки, которая вчера подкараулила меня у бунгало. Четвертой из тех, кого я вчера видела в тренировочном бассейне.
В это время из Центра дайвинга прибегают Нил и Даг. Они направляются прямо к Даниэлю, сразу понимая, кто тут пострадал, но, услышав, что говорит Касс, резко останавливаются.
– Люси. – Ее голос звучит как хрип.
– Люси? – Я превращаю ее имя в вопрос, отчаянно обшаривая взглядом пляж, как будто произошло какое-то недоразумение, как будто она сейчас вынырнет и всех нас удивит.
Даг проверяет у Даниэля пульс, а Нил поворачивается ко мне:
– Четвертая из группы Касс. Она не пришла сегодня на погружение.
От беспокойства у меня в животе все сжимается. И тут Касс говорит то, от чего все замирают:
– Она… Она мертва.
Время будто останавливается. У Касс вырывается всхлип, но я едва это замечаю.
Она мертва. Я снова и снова прокручиваю эти слова в голове, беззвучно проговариваю их губами, обвожу каждый слог языком. В памяти всплывает вчерашний вечер. Как Люси пыталась поговорить со мной, ее пристальный взгляд, который она, уходя, на мне задержала.
Сердце у меня бьется быстрее, пальцы сжимаются в кулаки.
– Нужно вызвать полицию. – Я не сразу понимаю, что этот незнакомый голос с акцентом принадлежит ученику постарше.
Я киваю и вытаскиваю из кармана телефон.
– Мы так и сделаем, когда вернемся в Центр, – говорит Даг, который проверил у Даниэля пульс и, очевидно, заключил, что тот не в критическом состоянии. Учитывая обстоятельства, голос у Дага удивительно спокойный.
– Я… У меня телефон с собой… – говорю я.
– Нет. Нужно вернуться в Центр и заняться Ариэлем и Тамар. Им надо снять эти мокрые гидрокостюмы, – командует Даг. – Мы позвоним оттуда. По городскому связь надежнее.
Я стискиваю зубы. Видно, что даже в этих обстоятельствах Даг наслаждается тем, что он главный.
– Даниэлю нужен врач, – говорит Касс, ее голос почти потонул во всхлипах. Я смотрю на Даниэля, который неподвижно стоит на четвереньках, его грудь тяжело вздымается и опускается.
– Уже вызвали, – говорит Нил. – Мы увидели из окна Центра, как вы тащите Даниэля, и сразу позвонили в медпункт, на всякий случай. Врачи скоро будут.
И тут я понимаю, насколько я в этой ситуации бесполезна. Я опять оказываюсь лишней. В этой компании у меня нет роли.
– Я посижу с ним, – вдруг говорю я, вцепляясь в возможность помочь, выцарапать себе место среди них. – Вы идите в Центр, вызывайте полицию. Я подожду с Даниэлем.