– Блин, – тихо бормочу я.
И только нагнувшись за ключом, я замечаю его.
Конверт – такой же, как и тот, что я получила пару дней назад. На нем тоже написано мое имя, но не «Касс». Ровными печатными буквами на нем выведено «Меган».
Сначала я просто стою как вкопанная, не в силах отвести от него взгляд. Это имя всколыхнуло целый ворох непрошеных воспоминаний. Я, кажется, сейчас упаду, и я вытягиваю руку, чтобы опереться о стену и удержаться на ногах.
Я медленно кладу все вещи на пол и беру конверт дрожащими руками. Пока я открываю его, проходит вечность.
Я уже догадываюсь, что это, но все равно дыхание у меня перехватывает, когда я разворачиваю лист бумаги.
Еще одна статья.
Первым в глаза мне бросается заголовок.
УБИЙЦА ИЗ ХАДСОНА: КТО ЖЕ ОНА?
Остальной текст я даже не читаю. Я перебегаю взглядом вниз страницы, где теми же кроваво-красными чернилами уже хорошо знакомым мне почерком написано очередное послание.
Ты сама во всем виновата, Меган. И скоро правду узнают все.
17Брук
Еще рано, даже нет семи, и на пляже тихо. Все постояльцы, должно быть, еще в номерах, отсыпаются с похмелья. Когда я иду по главной дороге, на ней никого нет, переулок, где я нашла Даниэля, до сих пор оцеплен заградительной лентой.
Я смотрю на бирюзовую водную гладь, которая тянется до самого горизонта. Учитывая все, что случилось за последние два дня, ее красота кажется почти неприличной. Я вспоминаю серость больницы, где лежала несколько лет назад: этот цвет не дает мне покоя до сих пор. Я рассеянно тереблю свои браслеты: мешанина из ярких оттенков, совсем не похожих на тот затертый серый, – они, словно доспехи на запястьях, защищают меня от воспоминаний. Одни – затейливые, из нефритовых бусин, или розоватого металла, или серебра, их я по дешевке купила на рынке в Боснии, и они до сих пор как новые. Другие – попроще, например, обычный шнурок, который мне подарила одна румынская девочка. Я наткнулась на нее на людной улице в Бухаресте: она плакала, потому что уронила свой рожок мороженого. Я купила ей новый, и она сняла с себя браслет и надела мне на руку, а потом обняла меня в знак благодарности. Сейчас я подцепила пальцем именно его, как будто, дотронувшись до этого браслета, я снова смогу перенестись в то мгновение, подальше отсюда.
После того, как я до конца посмотрела то видео Даниэля, в голове у меня всю ночь крутились мысли. Я снова и снова включала его на протяжении нескольких часов, вглядываясь в последние кадры, чтобы убедиться, что не ошиблась, что действительно вижу того, кого вижу. Я смотрела это видео, пока никаких сомнений не осталось.
Это Даг.
Как только я поняла, что это он, варианты стали вырисовываться один за другим. Может, он начал приставать к Люси, когда увел ее с танцпола. Может, она дала отпор, и он разозлился. Или, может, он заманил ее подальше, чтобы убить. А может, все было вполне невинно, и они просто потусили вместе.
Но как бы там ни было, Даг знает больше, чем говорит.
Я не удивлена, что он в этом замешан. Несмотря на холодность Логана, из «старожилов» Даг нравится мне меньше всех. Меня реально передергивает оттого, что он подкатывает абсолютно ко всем девушкам на курорте, а потом хвастается всем подряд, как ему удалось затащить их в постель. Надо было мне довериться своей интуиции.
Да, я немного себя накрутила, и после очередного просмотра во мне поднималась ярость. Так что я решила прямо с утра пойти прогуляться, чтобы прочистить голову и напомнить себе, зачем я вообще приехала на остров.
Но мои раздумья прерывает вопрос:
– Как кофе, вкусный?
– Вкусный, а как твое молоко с сахаром?
С другой стороны стола на меня с деланым возмущением смотрит Нил, показывая на стоящий перед ним кофе по-тайски.
– Это, между прочим, тайский деликатес. Я просто приобщаюсь к культуре.
Я смеюсь, но, вспомнив, почему мы здесь, тут же замолкаю.
Я написала ему, пока гуляла, убеждая себя, что хочу расспросить его о Даге, понять, на что тот действительно способен. Нил живет на острове дольше, чем Даг, и они даже снимают вместе квартиру. Но когда я писала Нилу сообщение, приглашая выпить кофе, думала я не о Даге. Я думала о том, как тогда во «Франжипани» нога Нила прижималась к моей, о легком прикосновении его губ к моей щеке два дня назад, в суматохе на пляже Пхо-Тау.
Когда я это осознала, меня покоробило: мысли о Ниле просачиваются сквозь броню, которую я наращивала годами. Но сейчас, когда он улыбается, сидя напротив меня за столиком в открытом кафе «Манки-Бунгало», одном из тех, что усеивают весь пляж, снова приходит оно. Чувство, что все возможно. Желание ощутить его прикосновение. Мой взгляд, как всегда, притягивают его веснушчатые губы.
Я отгоняю эти навязчивые мысли вопросом, который точно положит конец моему легкомыслию.
– Какие новости об убийстве Даниэля? У полиции есть версии? – спрашиваю я. Правда, учитывая все, что я знаю о полиции на Санге, я могу предположить, каким будет ответ.
Нил подтверждает мои подозрения, медленно качая головой.
– Слушай, мне жаль, что тебе пришлось… – он замолкает, посерьезнев, – ну, все это пережить. Я не хочу, чтобы ты считала, что это в порядке вещей. Что постояльцы тут… один за другим умирают.
Я молчу и думаю, что бы ответить, но Нил заговаривает снова.
– Извини, это было бестактно. Я, наверное, немного нервничаю, – он теребит соломинку.
– Нервничаешь? – переспрашиваю я. Нил всегда веселый, и очаровательный, и открытый. Ни разу не видела, чтобы он хоть сколько-нибудь нервничал.
– Угу, – хмыкает он. – Из-за тебя нервничаю.
Я обхватываю ладонью свою чашку и смотрю, как на поверхности собираются пузырьки, одновременно пытаясь не обращать внимания на то, что краснею.
– Знаешь, я искал тебя тогда, на вечеринке. Думал, может, мы могли бы… пообщаться, – говорит он.
– Я тоже, – тихо отвечаю я, и это правда.
– Ты вроде вчера сказала, что плохо себя чувствовала?
– Да, – говорю я, снова уставившись в чашку. – Не знаю, что случилось, мне просто стало нехорошо.
Он кивает, я не вдаюсь в подробности, и мы на несколько секунд проваливаемся в уютное молчание.
Через некоторое время улыбка Нила меркнет, и на его лицо ложится тень беспокойства.
– Слушай, я знаю, что за последние несколько дней случилось много всего. И ты, наверное, заметила, как странно все реагируют на то, что произошло с Люси и Даниэлем. – Нил смотрит на воду, его лицо становится непривычно неподвижным, но потом он снова переводит взгляд на меня. – Понимаешь, до того, как я приехал сюда, жизнь у меня была довольно унылая. Я никому этого не рассказывал, даже Дагу и остальным. Но тебе мне почему-то хочется открыться… – Он вздыхает. Я совсем не ожидала услышать нечто подобное и, когда пауза затягивается, думаю, что он больше ничего не скажет, но он неуверенно продолжает: – Я несколько раз пытался покончить.
– Покончить с чем?
– С жизнью, Брук, – говорит он чуть более уверенно. – Один раз – таблетками, второй – героином. И оба раза неудачно, только в больницу загремел. Теперь, когда я об этом вспоминаю, думаю, что просто не так уж и хотел умереть. Хотел бы – нашел бы способ. Но тогда мне казалось, что я даже с собой покончить нормально не могу.
Эта новость бьет меня как обухом по голове. У меня не получается совместить сидящего передо мной Нила – дурашливого Нила, который пьет розовые коктейли, – и человека, который допускает саму мысль о том, чтобы отнять у себя жизнь. Правда, обо мне наверняка говорили то же самое. Не думая, я накрываю его ладонь своей. Он поднимает голову и смотрит мне в глаза.
– Когда я наконец вырвался из Англии, у меня как будто началась новая жизнь. Я приехал сюда и действительно смог представить какое-то будущее. Невообразимо далеко от того ада, в котором я провел двадцать лет. Я был счастлив – впервые. Увидел море, у меня появились друзья. Раньше я завидовал другим, потому что они просто живут. Когда я обосновался здесь, я впервые почувствовал, что меня наконец-то приняли в этот клуб, что я тоже заслуживаю быть человеком, который может стать счастливым.
Он замолкает, глаза у него заблестели от ностальгии.
– Они меня воскресили, понимаешь? – продолжает он. – «Старожилы». Когда я с ними познакомился, то сразу почувствовал, что наконец-то обрел семью. Настоящую семью. Людей, которые сделают для меня что угодно и будут любить меня, в какое бы говно я ни вляпался.
В сердце у меня открывается та же рана, что и тогда во «Франжипани». Полная тоски расщелина, которую только предстоит заполнить.
Я делаю глубокий вдох, гадая, стоит ли мне наконец рассказать, почему я сбежала из Кентукки и от всего, что знала. Не пора ли поделиться этим, открыться?
Но я ничего не говорю, и Нил, решив, что его признание меня оттолкнуло, невесело смеется и отодвигает руку:
– Извини, что загрузил.
– Нет-нет. – Секунду я молчу. – Я так тоже делала.
Он выжидающе смотрит на меня, и я понимаю, что выразилась неясно.
– Я тоже пыталась покончить с собой. – Я снова перебираю свои браслеты. Нил подается вперед, о кофе мы давно забыли, но я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. – Когда я училась в колледже… Кое-что произошло. Я тяжело это переживала. Ну и не нашла другого способа с этим справиться.
– Брук, мне так жаль. – Теперь он кладет свою ладонь на мою, но я отворачиваюсь, чтобы он не увидел выступающих у меня на глазах слез. Больше я ничего не рассказываю. Как сначала я лежала в больнице, восстанавливалась. А потом, когда думала, что поеду домой, в мамин паршивый трейлер, меня ждал сюрприз. Соседняя больница.
– Я просто не знаю, что с тобой делать, – сказала мама. – А вдруг ты еще раз такое выкинешь? Я не переживу.
Иронии в своих словах она, судя по всему, не увидела. Чему я только удивлялась? Она и раньше мной не интересовалась, с чего бы ей начинать тогда? Несколько недель я провела в той больнице, в серых стенах, с серыми полами и серыми пациентами. Каждый вечер я засыпала под эхо криков. Целыми днями лежала на той ужасной кровати, пружины матраса впивались мне в спину, и думала о человеке, из-за которого туда попала. Не о матери, а о том, кто действительно виноват. Я глотала злобу ложка за ложкой, и внутри постепенно росла ярость, которая превратила меня в совершенно неузнаваемого человека. Я лежала и ждала, считала секунды до того, как выйду. Представляла, как уеду так далеко, как только могу, от этого места, от матери, от всего. И потом, выйдя, так и сделала. Уехала так далеко, как могла.