– Я думал, Брук врет. Когда Даг рассказал мне о ее посте, я не хотел даже читать. Сказал, что это полная хрень, что ты бы ни за что не стала мне врать. Я думал, что знаю тебя… – Он замолкает, чтобы прокашляться. – Но потом я вспомнил, как хотел заказать из ресторана доставку и искал в ящике меню. И нашел там бумажку с заметкой о какой-то резне, там еще была фотография девушки. Подумал, что это какая-то фигня, и выбросил. Блин, да я даже тебя не узнал. Свою невесту. Ты, наверное, подумала, что я совсем идиот.
– Нет, Логан, нет. Пойми, я не могла рассказать тебе правду. Ты бы ни за что меня не полюбил.
Логан издает странный звук, не то смешок, не то кашель.
– Но я же полюбил, Касс – или Меган? Я очень тебя любил.
Но, видимо, недостаточно сильно, чтобы удержаться и не изменить мне с Джасинтой. Эти слова приходят из ниоткуда, поднимаются изнутри, словно кислота, горячие и злые. Я заставляю себя проглотить их, хоть в горло при этом будто вонзаются иглы.
– Я от столького тебя защищаю, ты и понятия не имеешь. Я поставил себе задачу: чтобы ты была в безопасности. Ради тебя я соврал о том, где ты была в тот вечер, когда погибла Люси, и был готов врать и дальше. – Логан использует прошедшее время, и от этого я каменею. – А теперь я узнаю, что это не первое твое убийство. Господи боже, ты убила родного отца и сестру. Я погуглил. И ни черта не понял. – Голос у него прерывается. Я подаюсь вперед, чтобы утешить его, но, увидев, что его передернуло, останавливаюсь. – Ты говорила, что они погибли в аварии. В аварии! – Он трясет головой, будто до сих пор не может поверить. – Честно, меня тошнит оттого, что все эти годы я спал с тобой в одной кровати.
– Логан, пожалуйста, – плачу я. Каждое его слово режет ножом.
Он отворачивается, но ничего не говорит. Это мой шанс. Возможно, последний. Мне нужно сделать так, чтобы он понял. Я глубоко вдыхаю и наконец-то выпускаю слова, которые так долго держала в себе.
– Отец болел, – начинаю я. Логан так и сидит, отвернувшись. – Скорее всего, у него было биполярное расстройство. Когда я была маленькой, он вроде бы держался, по крайней мере, я так помню. Но потом, когда умерла мама… Наверное, толчок дало горе. У него начались маниакальные эпизоды. И он был с нами агрессивен. Он… Ну, обижал нас с Робин.
Травмы были мелкие. Обычно синяки и царапины легко удавалось скрыть, чтобы никто ничего не заметил. Когда я уехала в колледж, Робин пришлось принять весь удар на себя. Тогда я думала, что он идет на поправку, мы обе так думали. Иначе я не оставила бы ее одну.
Но потом, когда я только перешла на второй курс, он лишился работы. И пошел по наклонной. Травмы у Робин участились и стали более серьезными. Мы пытались отправить его к врачу, но он отказывался идти. На осенних каникулах я попросила его сходить к нашему местному терапевту, но все закончилось тем, что я получила вывих плеча. Других вариантов у нас, в общем, не было. И мама, и папа были единственными детьми в семье, мамины родители давно умерли, а бабушка со стороны отца и слышать о нас не хотела.
Нужно было помочь Робин. Но ей было семнадцать, до совершеннолетия еще далеко. Если бы я позвонила в органы опеки, ее бы поместили в патронатную семью. Отца это бы убило. А мне было всего девятнадцать, я училась в колледже. Я не могла взять всю заботу о Робин на себя. – Я зажмуриваюсь, набираясь храбрости, чтобы рассказать самое худшее. – Так что я сделала то единственное, что, как я считала, сработает. Спасет их. И Робин, и отца.
Все это время Логан сидел, уставившись в пол, но теперь он наконец поворачивается, и это придает мне решимости продолжить.
– Я знала, что без медицинской помощи отцу не станет лучше. Но нам с Робин ни за что не удалось бы убедить его пойти к врачу. Так что я решила, что медпомощь должна прийти к нему.
Я помню, как эта мысль пришла мне в голову, когда я ворочалась ночью в общежитии. Такая простая, что я села в кровати. Если это сработает, выиграют все. Папе станет лучше, Робин будет в безопасности, и все снова станет нормально. Как до смерти мамы.
Я пошла в университетскую поликлинику и на приеме приписала себе все папины симптомы. Рассказала о периодической гиперактивности, которая перетекает в агрессию, и о том, что бывают недели, когда у меня не получается даже встать с кровати. Добавила второстепенных подробностей, чтобы звучало правдоподобнее. И это сработало. Мне прописали «Ксанакс».
При упоминании о таблетках Логан весь обратился в слух.
– Я стала их копить. В тот год папа и Робин планировали навестить меня в колледже на День благодарения. Я решила, что тогда и подсуну отцу таблетки. Если от них он станет спокойнее, станет похож на нашего прежнего папу, я отдам их Робин и скажу, чтобы она крошила их и подсыпала ему в еду и питье. Я думала, что все предусмотрела. Поверить не могу – я правда думала, что это сработает. Это ведь было очень глупо, столько всего могло пойти не так. Вдруг врач перестанет прописывать мне «Ксанакс»? А может, отцу нужны вообще другие лекарства. Или вдруг он заметит, что чувствует себя не как обычно, и запаникует. Но так далеко я не загадывала, я просто была счастлива найти решение, как мне тогда казалось, и помочь Робин, раз уж я оставила ее в этом бардаке.
Я прокашливаюсь, пытаясь скрыть, насколько сильно это воспоминание сжимает мне горло. Как я злюсь на себя за наивность.
– Те несколько дней до приезда отца и Робин я почти не спала. Но когда они приехали, папа ничего не заметил, потому что говорил без умолку. Он снял нам огромный номер в отеле неподалеку: люкс с двумя спальнями, гостиной и небольшой кухней, хотя нам и не нужно было столько места.
Когда мы раскладывали вещи, он достал сумку-холодильник, которую я не заметила в машине. Внутри была бутылка «Моэт» и контейнер с клубникой. Папа сказал, что гордится нами и хочет отпраздновать…
В глазах у меня начинает щипать от слез, горло сдавливает.
– Вот почему ты была такая странная, когда мы пили шампанское на вечеринке по случаю помолвки, – говорит Логан, и я лихорадочно киваю, почувствовав проблеск надежды, что он все-таки поймет.
– Папа открыл бутылку и начал разливать шампанское, а Робин попросил взять нож и порезать клубнику, чтобы положить в бокалы. Когда он отошел проконтролировать, как у нее получается, я поняла, что это мой шанс. Я вытащила из кармана пакетик с двумя раскрошенными таблетками «Ксанакса», который приготовила вчера вечером, высыпала содержимое в один из бокалов и размешала пальцем как можно быстрее и тише. Ни папа, ни Робин ничего не заметили.
Я перевожу взгляд на Логана, который по-прежнему смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Мне отчаянно хочется, чтобы он взял меня за руку. Чтобы, как обычно, утешил. Но он не двигается.
– Они вернулись из кухни с клубникой, и папа положил ее в каждый бокал. Я позаботилась о том, чтобы он взял нужный, мы чокнулись, и я наблюдала, как он пригубливает шампанское. Я испытала такое облегчение, я была так уверена, что мой план сработает.
Робин я ничего не рассказала. Не хотела ее впутывать на случай, если отец все узнает. Пусть лучше я одна буду виновата.
Папа был в приподнятом настроении, не замолкал ни на минуту. А потом он схватил нас и закружил по комнате, хотя никакой музыки не было. Он взял бокалы и протянул нам. Я пыталась, правда пыталась уследить, где какой, но не увидела, какой именно он взял. Возможно, не тот.
Я снова прерываюсь, чем ближе конец рассказа, тем мне труднее дышать.
– Я должна была убедиться, что папа взял нужный бокал. Нужно было выбить его у Робин из рук или как-то ее предупредить. Но я не могла шевельнуться. Я как будто застыла. И она выпила так быстро. В два глотка. Она была так возбуждена: ее первое шампанское!
Из груди у меня вырывается грустный, хлюпающий смешок, который быстро переходит во всхлип. Я глотаю его и заставляю себя продолжить.
– А потом Робин сказала, что ее тошнит. Спотыкаясь, она пошла в ближайшую спальню и едва успела доковылять до кровати. Больше она не двигалась.
Я слышу, что Логан перестал дышать, так же как тогда Робин. Чувствую, что по щекам бегут слезы, и спешу как можно скорее досказать до конца.
– Папа сразу понял, что что-то не так. Он подбежал к ней, стал трясти ее, звать по имени, но она не шевелилась. Он проверил ее дыхание, пульс, но я уже поняла, что она умерла. А потом у него сорвало крышу. Как это у него обычно бывало.
На глазах снова выступают слезы, когда я вспоминаю его голос, глубокий и полный ненависти, каким он не говорил даже на пике своих маниакальных эпизодов. «Ты. Это ты сделала. Что ты ей дала? Меган, у нее же сердце!»
– Оказалось, что у Робин были проблемы с сердцем, а я не знала, – продолжаю я. – Их выявили за несколько месяцев до этого, но она ничего мне не сказала. Наверное, не хотела волновать. Ей нельзя было пить, но отец, очевидно, это проигнорировал. Шампанское, смешанное с «Ксанаксом», она просто не перенесла.
Я сжимаю пальцами переносицу, по щеке стекает слеза.
– Через всю гостиную отец направился ко мне, – говорю я, превозмогая себя. – По его глазам было видно, что он сейчас убьет меня, Логан. Я никогда раньше не видела такой неприкрытой ярости. Я стала пятиться от него и в конце концов уперлась спиной в кухонную стойку. Он схватил меня за горло и сдавливал, сдавливал. Не знаю, как он не сломал мне шею.
Я машинально тянусь руками к шее и словно чувствую папины руки. Как будто он в каком-то смысле до сих пор держит меня за горло. Я вспоминаю жуткие синяки на шее Люси и трясу головой, чтобы отбросить эти мысли. Сейчас не время думать о ней.
– Я попыталась схватить хоть что-нибудь, чтобы защититься. Что угодно, лишь бы разжались его руки. И вдруг пальцы скользнули по ножу, которым Робин резала клубнику. Я взяла его и занесла над головой, но папа увидел. Он убрал одну руку с моего горла и перехватил нож. У меня не было шансов.
Свет, как по сигналу, мигает. Я молчу, слушая, как дождь мерно стучит по крыше. Я так погрузилась в свой рассказ, что даже не заметила, что ливень наконец начался.