– У тебя теперь есть я, – говорю я. – Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
В конце концов она коротко кивает. За секунды мы придумываем план. Мы найдем Касс и спрячемся в квартире, которую сняла Алани. Подождем, пока восстановится связь, а потом позвоним в американское посольство.
Я поднимаю Алани с камня, и мы пускаемся бегом.
Через несколько минут мы выходим из-под густой сени джунглей обратно на улицу, где живет Касс. Дойдя до прогалины, мы видим, что буря в самом разгаре. Ветер хлещет нас со всех сторон, дождь льет вовсю, капли колют руки, словно иглы, но я этого почти не чувствую. Мы бежим мимо моего байка, припаркованного там, где начинаются джунгли, прямо к дому Касс. Я падаю духом, когда вижу, что в окнах темно, но потом замечаю, что в темноту погрузилась вся улица. Видимо, электричества нет на всем острове.
Молясь, чтобы Касс была одна и мне не пришлось иметь дело с Логаном, я несколько раз стучусь в дверь. Но никто не открывает. Дома никого.
– Ее нет. – Мы с Алани теснимся под узким козырьком над дверью. – Или она ушла…
– Или они уже до нее добрались, – заканчивает мою мысль Алани.
Я пытаюсь рассудить логически, куда бы она могла пойти или куда они могли ее увезти, но мысли копошатся, словно насекомые.
– Может, проверим в баре?
– Во «Франжипани»? – спрашиваю я. Алани кивает. Не думаю, что в такую погоду они там, но проверить стоит. К тому же недалеко от «Франжипани» живут Грета и Нил с Дагом. Если мы правы и Касс в опасности, велика вероятность, что она где-то там. – Поехали.
Мы идем обратно к байку.
Алани садится сзади, и я вставляю ключ в зажигание. Рев мотора перекрывает гул грозы, сиденье под нами трясется.
На каждом повороте я молюсь, чтобы никто не выехал навстречу. Из-за ночной темноты и пелены дождя я вижу максимум на несколько футов вперед. Арендованный байк, к которому я за последние недели так привыкла, теперь кажется опасным. Капли превратились в водяную стену, шины скользят по грязи, и Алани крепче держится за мою талию.
Несмотря на погоду, во «Франжипани» я еду длинным путем, по дороге у пляжа, чтобы посмотреть, нет ли признаков жизни в Центре дайвинга: вдруг Касс там. Тусклый свет лобового фонаря освещает небольшую часть пляжа, и от того, каким незнакомым он кажется, у меня перехватывает дух.
Темные тучи повисли над островом, обычно идеально чистым, но сейчас забросанным ошметками пальмовых веток и водорослей, которые выплюнуло море. Некогда гладкая поверхность воды морщится от волн, они разбиваются о берег острова с жестокостью под стать его обитателям. Когда мы приближаемся к Центру дайвинга, я замечаю длиннохвостые лодки: обычно они, пришвартованные, спокойно стоят у берега, но сейчас бьются о камни.
Центр, как и «Тики-Палмс» и другие бары неподалеку, задраен, от привычной вечерней тусовки на Пхо-Тау не осталось и следа. И через пару секунд становится ясно, что заезжать сюда не было смысла. Курорт опустел.
Мы возвращаемся на главную дорогу, петляя, поворачиваем на улочку, ведущую к «Франжипани», и когда байк попадает на скользкий участок, его ручки на секунду выскакивают из моих ладоней. Я слышу, как за спиной, потеряв равновесие, вскрикивает Алани, но в последний момент мне удается выправить байк и не дать нам свалиться на землю.
– Прости. Мы почти на месте, – кричу я, хотя из-за ветра и дождя Алани вряд ли меня слышит.
Когда по размытой дороге я заезжаю в последний поворот перед «Франжипани», сбоку, ослепляя меня, вдруг вырывается яркий свет. А я-то думала, что все на острове сидят по домам, пережидая грозу.
Я щурюсь и отпускаю одну ручку, чтобы прикрыть ладонью глаза. И вижу очертания чего-то, что летит прямо на нас.
Я виляю, до упора повернув ручки байка, и съезжаю с дороги.
– Брук! – кричит Алани и цепляется за меня. Мы чуть не врезаемся в деревья, растущие у обочины. Я снова виляю, пытаясь выровнять байк, но чувствую, как переднее колесо спотыкается о предмет, который только что промелькнул перед нами.
Я перелетаю через руль, и мир переворачивается: земля стремительно приближается мне навстречу.
И все останавливается.
36Касс
Лицо Греты медленно меняется. На нем не остается никаких эмоций, глаза будто превращаются в две твердые бусины. Она напрягается, как зверь, готовый к прыжку.
И кидается на меня.
Я поворачиваюсь и бросаюсь бежать по коридору. Практически сразу Грета настигает меня, кончики ее растопыренных пальцев чиркают по моей шее. Я вцепляюсь в дверь ванной – это единственное, что может хоть как-то защитить.
Но тут Грета хватается за мою толстовку. И стягивает ее. Я так спешила подслушать ее телефонный разговор, что забыла застегнуть молнию.
Такого Грета не ожидала, и ее отбрасывает назад, а я добегаю до двери на секунду раньше нее и залетаю в тесную ванную. Тяну дверь на себя, чтобы закрыть, но Грета успевает первой. Схватившись за нее руками, она дергает дверь на себя. Я тяну изо всех сил. Я черпаю силы в злости, которая копилась во мне весь день. Сначала я была зла на Брук, потом на Логана, теперь – на Грету. Все, кому я безраздельно доверяла, меня предали.
Бицепсы пронзает боль, и кажется, что сухожилия сейчас лопнут от напряжения. Но я не сдаюсь, пока дверь не зажимает Гретины пальцы. И когда она, вскрикнув от боли, убирает руки, я захлопываю дверь с таким грохотом, что сотрясается весь дом. Я щелкаю замком: дешевый и хлипкий, он быстро поворачивается. Сломать его будет нетрудно.
Времени мало.
Я слышу, как удаляются Гретины шаги, но она вернется. В крохотной ванной я лихорадочно ищу, чем бы защититься. На полу валяется моя мокрая одежда, на раковине, рядом со свечой, которая отбрасывает тени на выложенные плиткой стены, – только дозатор для жидкого мыла и стаканчик с зубной щеткой.
И вдруг я вижу его. Вверху, прямо над унитазом – окно. Мой единственный выход отсюда.
За спиной у меня раздается грохот, такой сильный, что содрогается вся ванная. Кажется, Грета всем телом навалилась на дверь. Та с каждым толчком скрипит, дерево гнется под весом Греты. Свеча угрожающе подвигается к краю раковины, а потом падает на пол, и помещение погружается во мрак.
Сейчас или никогда.
Когда глаза привыкают к темноте, я хватаю с пола мокрую футболку и, насколько она позволяет, обматываю ею локоть. Я пытаюсь прогнать из головы все мысли, но они, как обычно, возвращаются к ней.
К Робин.
Напряжение давит со всех сторон, и воспоминания, нахлынув единой мощной волной, кристаллизуются, как алмаз. «Полнолуние-пати» на пляже. Я изобретаю какой-то предлог, чтобы отойти от остальных и от толпы туда, куда почти не доносится музыка, и дать «Ксанаксу» окутать меня ностальгической дымкой. Нахожу место под деревьями, которые отделяют пляж от дороги. Зарываю ступни в песок и представляю, что Робин здесь, живет той жизнью, о которой всегда мечтала, которой заслуживала. До того, как уснуть, я услышала, как мимо по легкому вечернему бризу проплывает женский голос. «Нет, нет, нет».
Это говорила не я. И не Люси. А если и Люси, то говорила она это не из-за меня.
Я вспоминаю, как проснулась, не понимая, где нахожусь, во рту – сухость. Как пошла к байку и споткнулась обо что-то на песке. Телефон. Я сунула его в карман, чтобы утром отнести в Центр дайвинга и положить в коробку с потерянными вещами. Наверное, он выпал, когда дома я переодевалась в пижаму, а к утру я о нем совершенно забыла. Осталось только смутное ощущение, что в кармане у меня что-то было. Вот как, должно быть, телефон Люси оказался у меня под кроватью, где его нашла Брук.
Несмотря на происходящее за дверью ванной, мне становится чуть легче. Я не убивала Люси.
Я опускаю крышку стульчака и встаю сверху, молясь, чтобы она выдержала. И, не дав себе опомниться, переношу весь свой вес на локоть и бью им в стекло. Оно не поддается, и я отстраняюсь. Руку пронзает боль.
Мне вспоминается то выцветшее старое видео, где мы с Робин бежим по пляжу за мамой, и она подбадривает меня. «Ты же моя старшая сестра. Ты все можешь».
Не обращая внимания на боль и сплетя пальцы так, что ногти впились в ладони, я снова отвожу локоть. И, собрав все силы, атакую окно.
На этот раз эффект мгновенный.
Осколки разлетаются вокруг, и я инстинктивно зажмуриваюсь. Кусочки стекла осыпают мое лицо и обнаженные руки, и, когда я наконец открываю глаза, с ресниц падает стеклянная крошка. Я сдвигаю накрученную на локоть футболку на ладонь и провожу ею по подоконнику, пытаясь смахнуть как можно больше стекла.
Сейчас.
Унитаз скрипит под моим весом, но выбора нет. Я хватаюсь за раму, и оставшиеся в ней осколки впиваются в ладони. Я напрягаю бицепсы, чтобы подтянуться, радуясь, что постоянно таскала к бассейну баллоны из Центра дайвинга.
Вдруг я понимаю, что уже некоторое время тихо. Грету не слышно почти целую минуту.
В ту же секунду в ванной эхом отдается громкий треск. Подтянувшись, я уже вешу на окне, как гимнастка, готовящаяся выполнять упражнения на разновысоких брусьях, но оборачиваюсь. В центре двери – разлом, по обеим сторонам от которого торчат щепки.
Тот же звук раздается снова. Дерево трескается почти в том же месте, что и в первый раз, и разлом становится шире. Мелькает, а затем исчезает что-то металлическое. Нож. В нескольких дюймах от моей икры.
Грета продалбливает дверь.
Она врывается, когда я уже наполовину вылезла из окна, пытаясь не обращать внимания на куски стекла, режущие тело.
Обернуться я не решаюсь. В таком положении я все равно ничего не увижу. Вместо этого я лягаюсь одной ногой.
Но на своем пути она встречает только воздух. Ругнувшись про себя, я сильнее вцепляюсь в подоконник и пытаюсь поймать равновесие, как вдруг слышу звон металла о плитку. Я не попала по Грете ногой, но она, видимо, так удивилась, что выронила нож.
Передышка длится недолго.
Грета почти сразу хватает меня за лодыжку. И дергает. Меня тянет назад, осколки стекла скребут по животу, все глубже врезаясь в тело.