Музыка Бетховена настигла нашего молодого человека именно в тот момент его жизни, когда его Душа была как открытая рана. В такой момент можно покончить жизнь самоубийством, а можно написать самые великие в мире стихи или музыку, можно совершить открытие всепланетного масштаба.
Ибо проснувшаяся в своих страданиях Душа сотрудничает с Вечностью. С трагедиями Шекспира, с симфониями Бетховена и фугами Баха, с картинами Рембрандта и поэзией Данте.
Именно поэтому моя задача в любом выступлении и в книгах – обострить все органы чувств и все способности к восприятию моих слушателей, вывести их из состояния повседневности, открыть специальные клапаны высокого общения.
– Ну вот, – скажете вы, – значит, для того чтобы воспринимать классическую музыку, нужно, чтобы любимая бросила или еще какая-нибудь беда случилась. Уж лучше тогда любая попса, чем страдать и мучиться.
Нет-нет, совсем не обязательно, чтобы любимая бросила. Просто случай, который я вам рассказал, – совпадение, приоткрывающее завесу над тайнами восприятия великого искусства. И то, что Душа должна быть очень чуткой, это правда. И то, что в Душе все должно быть обострено, – это тоже правда. Да и жизнь, увы, не угощает ежедневно радостями…
Сколько Зла приходится встречать нашей Душе!
Только реакция у разных людей может быть разной.
Один скажет: «С волками жить – по-волчьи выть», – и начнет подвывать волчьему стаду.
У другого же существование волчьего стада вызывает протест и дает реальное основание для ухода от стадности в мир богатейших личностей, в мир индивидуума, где познается радость полета, творчества и свободы.
И наконец, предвижу следующее соображение: если общение с великим искусством – работа, то зачем человеку, работающему в другой сфере, вновь идти на работу? Не пора ли отдохнуть?
Ответом может быть только то, что отдыхом для человека духовно богатого может быть прежде всего смена рода деятельности. Это еще Рахметов сказал.
Существует понятие полной релаксации. И здесь я ничего не имею против.
Но деятельность Души, познающей свои Космические корни через классическую музыку, никак не сравнима со всеми видами работ.
И, тем не менее, общение с искусством – это работа. Только прежде всего – работа Души, которая «обязана трудиться».
Но это общение – также и отдых ото всех земных и материальных структур.
Сегодня я предлагаю вам понять, что случилось с героем этой главы.
Почему он воспринял музыку Бетховена, не имея никакой предварительной подготовки?
Итак, представьте себе: поздний вечер, одиночество, потрясение от потери любимой…
То, с чего начинается Финал Девятой симфонии Бетховена, другой великий композитор, Рихард Вагнер, назвал «фанфарами ужаса». Это – первая в книге ссылка не на мое собственное восприятие. Но ничего точнее и лучше я бы придумать не смог.
«Фанфары ужаса», а затем – фрагмент начала первой части.
Это как бы напоминание о начале великой борьбы человека против судьбы.
Все это прерывается вступлением виолончелей – инструментов, которые невероятно глубоко передают дух и интонацию человеческой речи.
Эти виолончели словно пытаются в чем-то убедить слушателя. И вновь – фанфары ужаса.
За ними – крохотный фрагмент из второй части симфонии. Всего несколько звуков, пытающихся увести слушателя в мир философского одиночества. Или покоя среди природы. И опять виолончели.
Как будто Человечество пытается сказать что-то необычайно важное.
Звучит фрагмент третьей части.
Эта часть называется «Скерцо», что по-итальянски означает «Шутка».
Но именно в этой симфонии Бетховен впервые пере– осмыслил скерцо как шутку и дал первый образец того, что впоследствии назовут инфернальным скерцо. То есть адской шуткой (от итальянского inferno – «ад»).
В финале звучат только несколько звуков, как бы напоминание о странном движении.
И вновь – протест виолончелей.
Теперь становится понятным, почему после каждого фрагмента предыдущих частей появлялись виолончели.
Они протестовали против воспоминаний о печали и страданиях. А что взамен?
И вот, словно из тьмы, появляется тема радости.
Она звучит еле слышно, лишь постепенно набирая размах и всеобщность.
Этот путь из мрака к ослепительному свету относится к высшим достижениям музыкальной мысли на Земле.
Тема радости играется разными группами инструментов, становясь все светлее и ближе.
И наконец, когда оркестр уже набрал всю мощь радости, вновь появляются фанфары ужаса. Но могучий человеческий голос прерывает их:
О, братья! Довольно печали!
Давайте гимны петь
Безбрежному веселью
И вечной радости!
Дальше я не буду описывать всего, что произойдет в музыке, ибо слова отступают перед этим грандиознейшим развитием идеи вселенской радости.
Единственное, о чем я должен сказать, – это то, что немецкий поэт Фридрих Шиллер, написавший «Оду к Радости», имел в виду другое слово.
Но по цензурным соображениям он был вынужден заменить это слово словом «Радость».
Бетховен это знал. И он тоже имел в виду другое слово.
Но ничего страшного для слушателей музыки Бетховена и читателей оды Шиллера нет.
Ибо РАДОСТЬ – это то, что нам дается в результате познания чувства, обозначенного этим словом.
И это – важнейшее понятие Демократии, ибо без этого основополагающего понятия жизнь любого государства мертва.
Попробуйте сами догадаться, какое слово было цензурно невозможно во времена Шиллера, во времена Бетховена, произнесите его, а затем переверните страницу. Там оно написано крупными буквами.
Назвали?
ПЕРЕВОРАЧИВАЙТЕ!
СВОБОДА!!!
И здесь же на чистом листе бумаги попробуйте определить, что такое, по вашему мнению, свобода.
Только учтите, что это слово – одно из самых сложных философских понятий в истории Человечества.
И не один философ уже заблудился, пытаясь дать определение этому понятию.
А вдруг вы сможете его сформулировать?
ИТАК, ЧТО ТАКОЕ СВОБОДА?
Постлюдия
Гегель сказал: «Свобода – это осознанная необходимость». Согласны?
Свобода – это безграничность или ограничение.
На тему свободы рассуждали величайшие философы от Сократа до Владимира Соловьева.
И до сих пор определение свободы невозможно дать без того, чтобы кто-нибудь умело его не опроверг, не оставив и камня на камне от такой, казалось бы, красивой идеи.
В фильме Марка Захарова «Убить дракона», поставленном по замечательной пьесе Евгения Шварца «Дракон», есть один очень грустный эпизод.
Когда рыцарь Ланцелот, убив Дракона, возвращается в город и говорит его жителям: «Люди, вы свободны. Я убил Дракона», – то все немедленно падают перед рыцарем на колени.
Потому что, раз он убил Дракона, значит, он теперь новый Дракон.
Потому что он – еще сильнее.
«Вы меня неправильно поняли, – повторяет рыцарь. – Вы СВОБОДНЫ!!!»
И тогда люди бросаются бить витрины магазинов. И хватают товары. Потому что они свободны. Печально?
Итак, что вы думаете о свободе?
Встреча десятаяО Добре и Зле
Собрались как-то любители музыки и стали спорить, у кого из композиторов была самая тяжелая жизнь.
У Бетховена, – сказал кто-то, – шутка ли, глухой композитор!
Нет-нет, у Моцарта, ведь он прожил на свете всего 36 лет. Очень мало.
Если исходить из продолжительности жизни, то у Шуберта (модуляция 17). Он прожил еще меньше – 31 год.
Нет, самая тяжелая жизнь была у Мусоргского – его никто не понимал, даже ближайшие друзья.
Но уж если говорить о непонимании, то, наверное, самое страшное случилось в жизни у француза Жоржа Бизе (модуляция 18). Он написал оперу «Кармен», которая сегодня – самая любимая и самая исполняемая опера на Земле. Премьера же оперы в 1875 году в Париже потерпела страшный провал, композитора так затравили, что он умер через три месяца после премьеры. И было ему всего-навсего 37 лет – всего на год больше, чем Моцарту.
Но все-таки, видимо, самая страшная жизнь была у Петра Ильича Чайковского. Он даже жизнь самоубийством покончить пытался. От хорошей жизни такое не делают. Да к тому же известно, что у Чайковского была такая ранимая нервная система, что он, как ребенок, плакал. Представляете себе? Такой взрослый, солидный, а готов заплакать из-за любого пустяка!
Кстати, о самоубийстве: Роберт Шуман (модуляция 19) даже в воды Рейна бросился – хотел утонуть. Его успели вытащить, но после этого он прожил недолго.
Нет-нет! Самым несчастным был, видимо, Фредерик Шопен. Он ведь заболел туберкулезом в совсем юном возрасте. И в какой-то страшной форме. Его друзья и поклонники опасались, что Шопен может умереть в любой момент. Но он все-таки дожил до 39 лет. А ведь это так мало…
– …Вот это разговор, – скажете вы, – да что это за разнесчастная жизнь была у великих композиторов?! Попытки самоубийства, ранняя смерть, болезни!!!
Ну конечно же, были и другие судьбы.
Существовали на Земле композиторы, которые жили долго и счастливо. Гендель и Телеман, Глюк и Стравинский, Гайдн и Верди, Россини и Сибелиус.
Но вы же помните тему, которая обсуждалась любителями музыки:
у кого из композиторов была самая тяжелая жизнь.
Так у кого же все-таки?
Имя этого композитора не прозвучало в споре.
А между тем то, что пришлось пережить, пожалуй, самому выдающемуся композитору XX века Дмитрию Шостаковичу, трудно даже описать.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович
не пытался покончить жизнь самоубийством,
не болел никакими страшными болезнями в юности,