Есть лишь определенные жизненные обстоятельства, которые поставили человека в ситуацию, когда все Прекрасное вступило в конфликт с окружающим человека Злом.
И тогда этот конфликт может быть разрешен
ПРИОБЩЕНИЕМ К ГАРМОНИИ, ВОЗВРАЩЕНИЕМ ЧЕЛОВЕКУ ПОТЕРЯННОЙ ИМ ВОЗМОЖНОСТИ СОТРУДНИЧЕСТВА С ЕГО КОСМИЧЕСКОЙ ЭНЕРГИЕЙ.
Встреча шестнадцатаяВольфганг Амадеус Моцарт, или Доказательства бессмертия
Как вы думаете, какая из проблем на Земле больше всего волнует человечество?
– Странный вопрос, – скажете вы. – Их много, этих проблем!
Первый ряд проблем:
экология, борьба с землетрясениями, производство…
Второй ряд проблем:
Любовь, Смысл жизни, Добро и Зло…
Третий ряд проблем…
Здесь я ставлю многоточие, потому что если я начну перечислять все проблемы, которые волнуют человечество, то мне не хватит места в книге, а сама книга никогда не выйдет из печати.
Но зато я напишу сейчас о самой главной проблеме, которая больше всех остальных волнует человечество, от решения которой мы так же далеки сегодня, как и в начале цивилизации. Этот вопрос волнует всех без исключения, о нем думают величайшие ученые и каждый человек независимо от профессии.
Этот вопрос волнует маленького ребенка, как только он начинает осознавать себя в мире, и очень старых людей.
Ответы на этот вопрос есть, но они полярны.
И никакая наука, как бы она ни старалась, ни пыталась, не в состоянии дать хоть сколь-нибудь окончательный ответ.
Иногда наука утверждает, и порой кажется, что ее утверждение бесспорно. Иногда наука отрицает, и это тоже выглядит правдой.
Вопрос этот звучит так:
Что такое СМЕРТЬ?
Смерть – это окончательно?
Существует ли Жизнь после Смерти?
Что Там, за гранью? (Если что-то есть.)
Я и сейчас могу исписать тысячи страниц вопросами, подвопросами, разными деталями и тонкостями.
Но лучше всего сформулировать это как главный и очень просто звучащий вопрос.
СМЕРТЬ – ЭТО ВСЁ?
ИЛИ ПЕРЕХОД В ИНОЕ, НЕВЕДОМОЕ НАМ НА ЗЕМЛЕ, СОСТОЯНИЕ?
И я не удержусь и попытаюсь ответить так, как когда я разговариваю сам с собой.
Я не могу ответить на этот вопрос как ученый (правда, и ученые знают в этом вопросе не больше меня).
Но я могу попытаться рассуждать на эту тему как человек искусства. И это – не так уж нелепо, ибо зачастую искусство глубже понимает некоторые вопросы, чем наука.
Так вот, с моей точки зрения, искусство ближе к доказательной системе бессмертия, чем наука.
И ближе, чем (сейчас некоторые верующие на меня обидятся) религия. Я пишу так вовсе не потому, что отказываю религии в праве знать о бессмертии Души. Просто главный постулат религии – вера. ВЕРЬ! И этого достаточно.
Но не всем достаточно.
Иначе не было бы на Земле столько войн, убийств, преступлений против Человека и Человечества. К тому же и с религией все не так просто, если в одной из мировых религий не считается грехом убить человека только за то, что человек этот – представитель другой мировой религии.
Поэтому я буду рассуждать исходя из моих размышлений в области искусства.
И вот все, что я успел узнать и понять в этом вопросе в искусстве, позволяет мне утверждать, что Смерть – это не конец. Но лишь пока мы находимся в глубинах искусства.
Как только мы выйдем за его пределы, у нас тут же появится масса аргументов противоположного свойства. Итак, попробуем не выходить.
Я очень люблю играть сонаты Бетховена (как фортепианные, так и скрипичные).
Когда я это делаю, то передо мной возникает сам Людвиг ван Бетховен. Его Душа настолько реально общается с моей, я так остро чувствую этот контакт, что если после игры я открываю какую-нибудь книгу, в которой написано о том, что Бетховен умер в 1827 году, то меня охватывает непередаваемое чувство веселья. Ах, вот как! Умер, значит?
Да я ни с кем и никогда так близко не общался, как с Бетховеном! И не далее как только что!
И я ведь точно знаю, что я нисколько не больной психически человек. Я ни на секунду не шизофреник.
Но когда я пишу об общении с Бетховеном, то, клянусь, это не фигуральное выражение.
В каждой фразе, в каждом движении Бетховен раскрывается мне, поправляет меня, иногда смеется надо мной.
Я чувствую каждую линию его мысли, я поддерживаю его, восхищаюсь им, удивляюсь ему, спорю с ним. Иногда он грубоват, иногда настолько глубок, что мне кажется: я не успею в ЭТОЙ ЖИЗНИ добраться до всей глубины его мысли.
И тогда я как никогда четко осознаю, что НЕТ ТАКОЙ СИЛЫ, которая способна разорвать наши с ним отношения, встать между нами и сказать:
ХВАТИТ!
ТВОЕ ТЕЛО БОЛЬШЕ НЕ СПОСОБНО ОБЩАТЬСЯ С НИМ ПОСРЕДСТВОМ ФИЗИЧЕСКОГО ПРИКОСНОВЕНИЯ К СКРИПКЕ И РОЯЛЮ!
И МЫ ПРЕРЫВАЕМ ЭТО ОБЩЕНИЕ. НАВСЕГДА!!!
И тут я понимаю, что этим разрушается не логика (логикой я хорошо понимаю, что физическая возможность ИГРАТЬ БЕТХОВЕНА прекратится),
НО РАЗРУШАЕТСЯ ЭТИКА.
Ибо если кто-то считает возможным разрушить этот контакт, то сие есть нарушение вселенской морали.
А вселенская мораль – это не движение смычка по струнам или пальцев по клавишам, это
ПРАВО НА НЕПРЕРЫВНОЕ ДУХОВНОЕ ОБЩЕНИЕ.
Если человека можно так запросто лишить этого права, то это значит, что мировое устройство нелепо, антигуманно и бессмысленно.
Отказываемся от Бетховена.
Или, например, вернемся к стихотворению Пастернака «Ночь». Прочтите его в этой связи еще раз.
Я – летчик, уходящий в небо. Я «утонул в тумане, исчез в его струе».
Вот вам тайная аналогия с тем, что мы называем Смертью.
Летчика нет, ибо он «утонул», «исчез». Но только с точки зрения земного наблюдателя.
А затем начинается РАСШИРЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА.
И ПРОСТРАНСТВО ЭТО РАСШИРИЛОСЬ ДО ТОГО, ЧТО МЫ СПОСОБНЫ НАБЛЮДАТЬ КРЕН МЛЕЧНОГО ПУТИ, ДРУГИЕ ВСЕЛЕННЫЕ, А ЗАТЕМ ВНОВЬ ВСТРЕЧАЕМ ИСТОПНИКОВ, КОТОРЫЕ, КАК И НА ЗЕМЛЕ, НЕ СПЯТ НОЧЬЮ, ИБО ДОЛЖНЫ ПОДДЕРЖИВАТЬ ЭНЕРГИЮ ГОРЕНИЯ ЗВЕЗДНЫХ СКОПЛЕНИЙ (материков).
И в результате своего путешествия во времени и пространстве «исчезнувший», «утонувший» видит «крытый черепицей» старинный чердак, где «кому-нибудь не спится».
Как только мы выйдем за пределы пастернаковского стихотворения, мгновенно включится ограниченная земная логика, при которой стих Пастернака – всего-навсего бессмысленный набор слов. Но если музыка Бетховена и поэзия Пастернака – нечто «бессмысленное», то, значит, подлинное искусство на планете ничего не стоит. И все неправда.
А правда – только переваривание человеком пищи. И то до тех пор, пока не откажут изношенные органы переваривания. И наши тела будут переваривать черви. Но если принять идею Смерти как идею полной остановки и ухода, то все, что мы читаем, слушаем, весь Бах и Гёте, Данте и Леонардо – глупые сказочники, не стоящие ломаного гроша.
И единственное, что в жизни остается, – это потрясти тело на дискотеке, пока оно в состоянии, успеть заработать какое-то количество денег, дабы побаловать это наше тело более качественной пищей, разложить тело на более мягкой постели и успеть усладить его наиболее изысканными винами.
Рассуждая так, мы приходим к идее полного приоритета тела над Духом. Полного отрицания Духовности, а следовательно, отрицания всякой значимости Человека и Человечества.
В этом случае отказываемся и от Пастернака.
Рассуждая дальше подобным образом, мы должны не только отказаться от грандиозного Гёте с его «Фаустом», но и просто посмеяться над его последними восемью строчками, завершающими одно из самых величественных творений человеческой мысли.
(Это – самые сложные страницы книги. Не пробегайте их, пожалуйста!)
Все быстротечное —
Символ, сравненье.
Цель бесконечная
Здесь – в достиженье.
Здесь – заповеданность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней.
Перед нами – одна из самых глубоких догадок в истории человеческой мысли.
Я попробую расшифровать эти строки для тех, кто не очень много общался с подобного уровня литературой.
В первых двух строчках – формула Бессмертия.
Если перевести «быстротечное» на обычный язык, то это не что иное, как все, что очень быстро проходит.
А самое быстропроходящее – это человеческая жизнь.
И здесь Гёте с поразительной уверенностью пишет о том, что «быстротечное» – только «символ».
Символ чего? Да понятно же чего! Достаточно расшифровать понятие «символ».
Символ – это зашифрованное в кратком знаке развернутое явление, кратко закодированный смысл.
Итак, все, что воспринимается как символ, на самом деле – код чего-то иного, протяженного.
Символ проговаривается или записывается кратко как знак. За знаком же этим – целые протяженные понятия.
Ну, например, символ вечности. Для его изображения на письме нужно потратить одну секунду.
Но обозначает этот символ – «ВЕЧНОСТЬ».
Итак, быстротечен только символ.
Таким образом, утверждает Гёте, символ – не протяженность, а сокращенное кодирование протяженности.
Но дальше – еще лучше. И еще глубже.
Ибо «все быстротечное» не только «символ», но еще и «сравненье».
Сравненье чего с чем?
Да ведь ясно, что символ – это одно слагаемое, которое нужно сравнить. С чем?
С тем, что символ в себе скрывает.
А он скрывает протяженность.
А как сравнивать? Ответ у Гёте:
Цель бесконечная
Здесь – в достиженье.
Итак, быстротечная жизнь как символ требует БЕСКОНЕЧНОГО ДВИЖЕНИЯ К ЦЕЛИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ РАСШИФРОВАТЬ СИМВОЛ, СРАВНИТЬ ЕГО С ТЕМ, ЧТО ЗА НИМ СКРЫВАЕТСЯ, ИМ ОБОЗНАЧАЕТСЯ.
Вот вам и Вечность!