Почему?
Не смею делать скороспелых выводов.
Знаю только, что для того, чтобы пытаться рассуждать на эти темы, нужно очень внимательно слушать цикл Мусоргского «Песни и пляски смерти».
Нужно вслушиваться в сцену смерти Бориса в «Борисе Годунове».
Наконец, «Ночь на Лысой горе».
Почему Мусоргского взволновал сюжет шабаша ведьм? И что за плач звучит в музыке после окончания шабаша?
Видите, что я делаю?
Не отвечаю на вопросы, а наоборот, нагромождаю их один на другой.
Прошу тех, в ком работает мысль: послушайте всю эту музыку. Быть может, вы сможете ответить хотя бы частично на вопросы.
Мусоргский – один из самых великих СТИХИЙНЫХ ПСИХОЛОГОВ И ФИЛОСОФОВ В ИСТОРИИ ВСЕЙ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ.
К тому же давно и хорошо известно, что важнее прежде всего не ответить на вопрос, а правильно его поставить.
Даже белая горячка, от которой умер Мусоргский, вызывает массу вопросов.
Помогала ли Мусоргскому, его способности выходить за рамки обыденности его нечеловеческая алкогольная зависимость? Если это отрицать, то невозможно понять, как Мусоргский, большую часть жизни находившийся в состоянии запоя, сумел зашифровать в своей музыке столько всего, что и тысячи трезвых исследователей во всем мире не могут на уровне этой музыки раскодировать шифры.
И, в лучшем случае, обходятся утверждениями, что Мусоргский – интересный самородок, открывший новые пути в музыке.
В музыке ли только?
Модуляция 7«Могучая кучка»
Пять русских музыкантов совершенно различного уровня дарования объединились в группу, которую критик Стасов назвал «маленькой, но уже могучей кучкой русских музыкантов».
Это определение так и существует как клише на протяжении многих поколений.
Ничего страшного в этом нет.
Называет же весь мир сонату «Как бы фантазия» Бетховена «Сонатой лунного света», а по-русски еще лучше – «Лунная соната».
Хотя справедливости ради следует сказать, что и то и другое – несправедливо.
Не может сверхгений Мусоргский соседствовать и работать в одной «кучке» с композитором весьма среднего дарования – Цезарем Кюи. Не удалось харизматическому, невероятно музыкально одаренному, но, по сути, не сумевшему реализоваться из-за жесточайших мучительных депрессий Милию Балакиреву научить музыкально «неграмотного» Мусоргского писать «по-настоящему».
Не получил Мусоргский ни одной положительной газетной рецензии на свою музыку от «кучкиста» и главного музыкального критика России генерала фортификации Кюи.
Не сумели «кучкисты» убедить великого ученого-химика Бородина в том, что музыка важнее, чем химия. И мне как музыканту обидно.
То, что открыл в химии Бородин, мог бы, пусть позже, сделать другой ученый. Ибо прогресс науки неостановим.
А вот гениального композитора Бородина НИКТО И НИКОГДА НЕ ЗАМЕНИТ.
Не удалось Балакиреву убедить Римского-Корсакова не идти преподавать в консерваторию.
Ибо, согласно Милию Алексеевичу, – консерватория как система обучения чужда русскому духу.
А вообще замечательно, что в России XIX века было такое талантливое созвездие композиторов.
Без каждого из них мировая культура была бы намного беднее. Правда, «Кучки» не получилось. Ну и слава богу!
Творчество – дело сугубо индивидуальное.
Модуляция 8Сюита
По-французски слово «сюита» означает «ряд».
В древности танцевали два контрастных танца – танец-ходьбу и танец-прыжки.
Отсюда все и началось.
Древние танцоры даже и не догадывались, какой путь пройдет человечество от чередования их ритуальных прыжков и ходьбы до Французских сюит Баха или «Картинок с выставки» Мусоргского.
Однако попав на современную дискотеку, наши предки успокоились бы и решили, что прошло не так уж много времени с тех пор, как они прыгали и ходили. Особенно легко они узнали бы ритмы. Человечество всегда шло двумя разными путями.
Один путь – духовного совершенствования, когда над всем возобладала мысль.
Другой же – вечная попытка сохранить первобытную основу. Клянусь, в этом нет ничего плохого!
Плохо только, когда первобытная основа существует в качестве единственно возможного способа и стиля жизни.
Ибо первобытное всегда требует не свободы, а вождя. Вождь – значит ритуал.
А ритуал толпы важнее неповторимости личности.
Вождь должен в любой момент легко сосчитать свое стадо, без проблем выбрать самку.
А если вдруг появится партнер, который своими неповторимыми наскальными изображениями взволнует самку больше, чем вождь своими мускулами, то быть беде.
Искусство и высокая личностная культура разрушают стадо.
Высокое искусство – всегда протест против вождя. А значит, против стада.
Поэтому всякий вождь предпочитает рабски послушное стадо, дабы вероятность появления личностей свести к нулю.
Модуляция 9Дополнение
Эта книга была закончена за год до того, как мы сняли фильм о Дебюсси. И здесь я хочу уточнить одну важную деталь, без которой я не смогу со спокойной душой отдать книгу в печать. Я напишу об этом очень кратко, а затем отсылаю вас к моему фильму «Эффект Дебюсси». Там я говорю об этом подробно.
Дело в том, что сам Клод Дебюсси был категорически против того, чтобы его называли импрессионистом. И я хорошо понимаю почему.
Он причислял себя к знаменитейшему кружку символистов, который возглавлял поэт Стефан Малларме. Одно из самых известных произведений Дебюсси написал под впечатлением эклоги Малларме «Послеполуденный отдых фавна». Если задуматься очень глубоко, то Дебюсси – символист. Хотя бы потому, что в музыке вряд ли было такое направление – импрессионизм. Или наоборот – в музыке всегда есть элементы импрессионизма. А вот Дебюсси привнес в музыку символизм как никто другой. Сами названия его прелюдий могут читаться как символы.
«Следы на снегу», «Затонувший собор», «Канопа» (руины древнего египетского города), «Менестрели». Даже его опера «Пеллеас и Мелисанда» вся построена на недосказанности, на символах, на логической необъяснимости событий и явлений. Но несмотря на то, о чем пишу здесь, оставляю эту встречу, посвященную Дебюсси, без изменений.
Во-первых, потому, что воспринимать его музыку вместе с картинами художников-импрессионистов – значит серьезно погрузиться в мир творческих деталей.
Во-вторых, потому, что импрессионисты были все-таки близки символистам. Они взросли в одной и той же творческой атмосфере – атмосфере таинственной недоговоренности, особого внимания к тончайшим нюансам в искусстве.
И в-третьих, общение как с импрессионистами, так и с символистами дает нам невероятное ощущение чуда, раскрывает особую многозначность мира искусства, силу сцепления ирреальных деталей, открывает путь к многосложному искусству XX века. Еще более подробно о Дебюсси читайте в модуляции 13.
Модуляция 10Морис Равель (1875−1937)
Того, кто хоть раз в жизни услышал «Болеро» или «Вальс» Равеля, никогда больше не надо уговаривать слушать его музыку. Учебники часто относят Равеля к импрессионистам. Так просто легче его преподать (см. модуляцию 9). Но Равель – явление настолько не умещающееся в рамки стиля, что его с полным правом можно объявить классицистом, так же как и романтиком, импрессионистом и даже модернистом.
Равель – единственный композитор, музыку которого можно стилистически отнести как к XIX, так и к XX веку.
Слушать разную музыку Равеля – словно процесс дегустации самых изысканных вин.
Это одновременно удовольствие для тонкого ценителя и сильная эмоция для начинающего.
Его «Благородные и сентиментальные вальсы» – как стихи самой высокой пробы.
Его опера «Испанский час» передает музыку французской речи. Справедливости ради стоит сказать, что в идее передать музыкой речь Равель не оригинален.
Идея принадлежит русскому композитору Даргомыжскому. Правда, во времена Даргомыжского музыка была еще не готова к подобным экспериментам.
А для того, чтобы взять на себя полный груз первооткрывателя, Даргомыжскому не хватило гениальности. (А вообще Даргомыжский – блестящий композитор! Завидую всем тем, кому еще только предстоит услышать два его романса: «Червяк» и «Титулярный советник»!)
Но для совершения революции в музыке понадобился гений Мусоргского и его оперный эксперимент с «Женитьбой» (по Н.В. Гоголю). Эксперимент настолько дерзкий, что даже в наших книгах о Мусоргском, вышедших еще сравнительно недавно, написано, что композитору не удалось реализовать свою идею (!).
Кумирами Равеля были… русские композиторы – Римский-Корсаков, Бородин.
Но величайшим объектом безграничной любви стал для Равеля Мусоргский.
Может быть, никто как Равель в то время не понял невероятную гениальность Мусоргского.
Отсюда – оркестровка «Картинок с выставки», где через феноменальный оркестр Равеля раскрываются многие грани мышления Мусоргского. Мне иногда кажется, что если бы Мусоргский жил во времена Равеля, то его оркестровка не могла быть иной, чем равелевская.
А Морис Равель – один из нескольких абсолютных гениев оркестровой мысли в истории музыки.
И еще одна особенность творчества Равеля.
Прежде чем я буду о ней говорить – посмотрите на фото композитора во вклейке. Перед вами – человек со своеобразной внешностью. Его отец – француз, а мать испанка, имеющая испанские и баскские корни. Необычность мышления Равеля именно в том, что он усвоил дух Франции с его тонкой интеллектуальностью, остроумием.
С другой же стороны, в его музыке причудливо соединяется французское с испанским, ярким, взрывным, баскским – покрытым изрядной долей мистицизма, и, конечно же, мавританским.
Проведите глазами по карте.
Пересеките Францию с севера на юг. Затем – Италия. Перелетаем через Пиренеи.
Мы в Испании.
Пересекаем Испанию с севера на юг (только не забудьте сделать петлю на восток к уникальному народу с единственным в мире неповторимым языком и отличной от испанцев культурой – баскам). Затем – опять на юг, попадаем в Андалузию, где испанское, цыганское, еврейское, мавританское соединилось в непередаваемом колорите.