А познав мир Паганини (о котором гениальный оперный композитор Джоакино Россини сказал: «Это наше великое счастье, что Паганини не пишет опер, иначе никто не дал бы нам за наши оперы и ломаного гроша»), вы подвергаете себя опасности обрести потрясение, которого нам так недостает в жизни.
А попав в мир Паганини, вы рискуете никуда и никогда из него не выйти.
Разве что в шумановский «Карнавал» или в моцартовский «Дон Жуан».
Если вы за это время не соскучитесь по Гофману и не проглотите его феноменальную новеллу «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер».
В общем, заколдованный круг. Вы пропали.
По вечерам вместо того, чтобы следить по телевизору за движениями рулеток и «фабрик», где штампуют «звезд», или шоу с очередным политиком, который будет рассказывать вам, как вы должны думать и за кого отдать свой голос, поскольку альтернативы в стране нет, вы будете общаться с этими странными романтиками, слушать музыку, под которую невозможно даже танцевать.
Но самое ужасное, что с вами может случиться (особенно после ВНИМАТЕЛЬНОГО ПРОЧТЕНИЯ «Крошки Цахеса»), – если вы на мгновение отвлечетесь на телевизионный экран, а на экране светится тот самый политик, перед которым вы раньше (до того, как попали в шумановский заколдованный круг) преклонялись, то увидите этого политика внезапно по-другому – он будет походить на… (впрочем, читайте «Крошку Цахеса»!).
Роберт Шуман, его музыка, его личность – это начало великого заколдованного (скажем лучше – волшебного) круга, из которого, к счастью, нет выхода. Разве что в мир высочайшей Духовности и Культуры.
Именно этого вашего выхода так не хотят допустить политики и купленные ими за большие деньги телевизионщики.
Модуляция 20Барокко
В шведском языке и сегодня если хотят сказать о каком-нибудь человеке, что он не в себе, то говорят так: Han Er lite barock (хан ер лите барокк). По-русски дословно это звучит так: «Он немного странный». Поскольку шведы не любят грубых выражений и заменяют их на минимально грубые (слово «немного» вместо «очень»), то недословный перевод на русский язык будет выглядеть так: «Он – того» (и крутим пальцем у виска).
Итак, до появления стиля архитектуры и музыки барокко слово это носило совсем не то значение, имело вовсе не тот привкус, который мы ощущаем в наше время, любуясь невыразимой красотой архитектуры барокко, слушая музыку Антонио Вивальди, Арканджело Корелли, Иоганна Себастьяна Баха и других гениев музыки барокко.
Как же случилось, что слово, имеющее довольно негативный оттенок, стало характеристикой целого явления в истории искусства Европы?
А можно ответить вопросом на вопрос?
Как случилось, что слово «готика», символизирующее для нас высочайшие достижения церковной архитектуры, в переводе с латыни означает ВАРВАРСТВО?
А разве это нормально, что художников, открывших новое виденье мира, называют «впечатленцами»? Слышали о таком направлении в живописи? Нет?
Тогда придется перевести это слово на французский язык, ибо Россия всегда была неравнодушна к Франции…Импрессионисты!!!
Вот какое пренебрежение к художникам выказали их первые зрители! Картины им настолько не понравились, что они нашли весьма обидное слово для характеристики этих «мазил».
Теперь мы намного ближе к ответу на вопрос, почему большая часть названий целых явлений в искусстве – слова большей частью пренебрежительные или порой откровенно ругательные.
У римлян, назвавших новый стиль архитектуры варварским, хуже, чем это слово («готический»), и слова-то не было!
А думаете, понятие «реализм в искусстве» звучало положительно? Вовсе нет.
Реализм ассоциировался с натурализмом.
Представляете себе? После сказок братьев Гримм, после Шарля Перро, Ханса Кристиана Андерсена, после «Золушек» и «Красных Шапочек», «Дюймовочек» и «Снежных королев», волшебников и принцев, фантазий Гофмана, гётевского Мефистофеля (а попросту – дьявола), после дивных романтиков искусство вдруг залезает в какие-нибудь страшные парижские трущобы и начинает с почти физиологической точностью рассказывать о том, что герои едят, как они стирают белье, куда они выбрасывают мусор. Я еще стараюсь выбирать из всего описанного что-то поприличнее, а то ведь вообще нет на этих «реалистов» управы!
Да и «романтик» в отношении к гению звучало не лучше. Что может быть хуже – бесплодный мечтатель, фантазер, не желающий жить в этом реальном мире!
Итак, барокко – это стиль, проявившийся в архитектуре, изобразительном искусстве, а затем и в музыке к концу XVI века.
Для того чтобы понять барокко в музыке, нужно посмотреть архитектуру барокко и ее отличие от архитектуры готической.
Готический собор – это строжайшие линии, глубина, сдержанность, в какой-то мере – суровость.
Ничто не должно отвлекать верующего от главного назначения храма – места для молитвы в доме Бога.
Посмотрите на соборы эпохи барокко.
Все, чем только можно отвлечь, все, что только можно придумать, все виды украшений, все формы причудливых движений.
С точки зрения верующего, это – ненормальность.
Вот откуда и «барокко» («странный, вычурный, причудливый»).
И в музыке произошло то же самое. Тончайшие украшения мелодий, огромное внимание к опере (ибо именно в жанре оперы можно выразить причудливость взаимоотношений героев).
На смену строгим мелодиям Средневековья и мадригалам Ренессанса приходят мелодии концертов (помните: соревнования-согласия?). Ведь по сути концерт – это тоже своего рода спектакль, где роли играют не певцы, а музыкальные инструменты. Все искусство барокко – это театр.
Архитектура: церкви, дворцы; музыкальные соревнования – концерты, оперы.
Средневековые мистерии превратились в «Страсти» (Страдания) – грандиозные музыкальные произведения, рассказывающие о последних днях земной жизни Иисуса Христа.
Вершина Страстей – Страсти по Матфею И.С. Баха (правильный перевод с греческого не «по Матфею», а «согласно Матфею». То есть рассказ о страданиях Христа согласно изложению евангелиста Матфея).
Модуляция 21Романтизм
Когда я писал о Роберте Шумане, о Никколо Паганини, об Эрнсте Теодоре Амадее Гофмане, я, по сути, серьезно и долго рассказывал о романтизме.
Не дай бог мне сейчас увлечься и превратить книгу в разговор о романтизме.
В музыке романтизм пришел на смену классицизму. Обо всем этом написано столько книг, что я попробую произвести эксперимент – сравнить два концерта для скрипки с оркестром, написанные классиком и романтиком.
В концерте классика (Гайдн, Моцарт, Бетховен) на сцене – оркестр и солист-скрипач.
Оркестр начинает играть. Играет без солиста.
Лишь после того как оркестр сыграл все мелодии первой части концерта, вступает солист. И знаете, что он делает?
Он играет все те же мелодии сначала. Правда, он варьирует их. Что делает оркестр? Участвует в игре на равных.
Порой роль оркестра может стать большей, чем солиста.
Например, оркестр играет какую-нибудь тему, а скрипач только опевает ее (как вышивка по канве).
Солирующий скрипач в таком концерте – очень важная фигура, но он лишь часть целого. И понятно почему. Эстетика классиков – гармония мысли, гармония личности (солиста) и общества (оркестр). Идея классиков – гармония мозга и сердца, баланс в ощущении мироздания.
Свою самую веселую сонату для фортепиано Моцарт написал в самый трагический момент своей жизни.
Почему?
Потому что он, Моцарт, классик.
А это значит, что человечеству, к которому он обращается, не важно, как сегодня чувствует себя лично Моцарт.
Человечество ждет от него, Моцарта, Гармонии, Разума, совершенства, уравновешенности.
Теперь к концерту композитора-романтика (Паганини, Венявский, Вьетан).
Поскольку специфика романтизма совершенно другая, то я ДОЛЖЕН назвать конкретного творца. Я выбираю Паганини.
Оркестр на сцене (он, конечно, намного больше по количеству участников, чем оркестр классический).
Никакого солиста не видно. Оркестр начинает играть. Темпераментно, страстно, огненно. Форте, фортиссимо!
Затем звучит мелодия любви (а чего же еще? Романтик ведь!). Но где же солист?
Кажется, оркестр выдохся. Какие-то странные паузы, отдельные мотивы. Что это?
Оркестр перестал играть, а солиста нет!
Есть! Вот он!
Выходит со скрипкой! Публика в безумии привстает со своих мест! Гром аплодисментов! (Посреди концерта?!!)
Конечно.
Концерт не так важен. Главное – сам великий Паганини на сцене.
Он берет в руки скрипку… и начинает играть.
Играть?
Кажется, слово это меньше всего подходит к тому, что делает Паганини на скрипке.
Он творит головокружительные пассажи. Его техника – за пределами человеческих возможностей. Публика в зале накалена до предела. А как же оркестр? Где он?
Оркестр уже никому не интересен. Шутка ли?
Сам великий Паганини сводит с ума публику. И играет он совсем не те мелодии, которые играл оркестр. Он сам по себе.
Появляется чувство, что он, Паганини, творит мелодии на ходу.
Но что делает оркестр? Играет?
Если можно осмелиться так сказать.
Оркестр аккомпанирует.
Но как? Куда делись его сила и мощь?
О какой силе и мощи можно говорить, когда вся сила и мощь у солиста – неподражаемого Паганини!
Оркестр аккомпанирует примерно так, как барды аккомпанируют на гитарах своим песням.
На первом месте – текст, на втором – голос. Цель гитары – помочь донести текст и мелодию, не мешая.
Оркестр играет так:
Пам-там-там-там, пам – -. Пам– там-там– там – пам – —пам – – – – пам – – – – бамбам– там– – .
Понимаете почему? Да конечно же, понимаете.
Для романтика главное – личность, ее сила, ее любовь, ее мощь, ее страсть.
Вот он – романтизм (естественно, одна из граней).